Грач - птица весенняя
Шрифт:
С гармоникой через плечо, оборванный, в пробитых валенках, подходил к воротам, гогоча, парень. Мастер, завидя его, круто повернул прочь.
— Постой, погоди… Ты ж меня крестила жизнь вечную, тар-раканья душа!.. С фабрики согнал… Сорок копеек в конечный расчет — и те зажулил, собачья лопатка!
Но мастер был уже далеко. Под охраной Михальчука, не отстававшего ни на пядь, он шагал к главному зданию, к высокому крыльцу, на котором постлан был ковер, расставлены кресла. «Лобное место». Отсюда объявляется купеческая, хозяйская воля.
Парень с гармоникой улюлюкнул вслед и пошел к группе Козубы, снимая затасканную, засаленную, рваную шапчонку.
Ирина покачала укоризненно головой:
— Опять пьян, Матвей!
— Обязательно, — ответил с полным убеждением гармонист. — А и сама скажи: ежели человека жизни решили, к работе не допускают, что еще человеку рабочему делать, как не пить? — Он подмигнул на гудящий народом двор:-Это что ж? Против хозяина, Сергей Порфирыча, что ли, воевать собрались?
— Воевать? — медленно проговорила, пристально глядя на толпу, Ирина. — Если бы да воевать!
— А что? За чем дело стало?
Матвей выставил ногу рваным носком вверх, качнул гармонику к рукам и взял аккорд, зловещий и призывный.
— Поддать ткачам жару? Под песню всяк в драку полезет!
— Морозовскую! — крикнул Василий. — Про стачку морозовскую… — И, готовясь запеть, сбил круче картуз на ухо.
Матвей, качая прорванным носком, заиграл камаринскую и затянул простуженным, но далеко слышным голосом:
Э-э-эх, и прост же ты, рабочий человек!
На богатых гнешь ты спину целый век.
У Морозова у Саввушки завод,
Обирают там без жалости народ.
Все рабочие в убогости,
А на них большие строгости…
На голос, на звук гармоники, по-особому как-то гудевшей басами на январском морозе, рабочие потянулись к воротам поближе. Еще круче наддал Матвей:
Служим потом, служим кровию
Мы купецкому сословию,
А уж эти-то купцы, купцы, купцы
Обиратели они и подлецы…
Василий подхватил; загорланил, придерживаясь за его плечо, сосед-высокий парень в отставной солдатской, гренадерской бескозырке без кокарды; вступили еще два-три…
На купце стоит теперича земля,
Нету силы против батюшки-рубля.
Э-эх, ребятушки фабричные,
К обирательству привычные!
Вы найдите-ка управушку
На Морозова на Саввушку…
Толпа у ворот густела. Но она стояла тихо и хмуро, молча сжимаясь, плечо к плечу — женщины, старики, мужчины. Только кое-где в рядах отзывались на запев молодые, задорные голоса. Матвей оборвал, как начал, зло и резко:
— Найдешь с такими!.. У, мужичье постылое!
Сплюнул, повернулся и пошел не оглядываясь. У Ирины темным гневом вспыхнули глаза: чуть не крикнула вдогонку: «К Густылеву зайди… побратайтесь! С разных ног сапоги, а пара».
— Едет!
Крик с перекрестка — мальчишеский, дикий, истошный — эхом отдался в толпе.
— Сам едет!
Заметался по двору Михальчук. От крыльца побежал, придерживая полы богатой своей шубы, мастер. Волной хлынула к воротам, толкаясь, толпа. Рабочий в гренадерской фуражке, весело ежась, заскочил вперед, махнул жилистой и тощей рукой:
— Ребята! Стройся! Встречай начальство по-уставному: почетный караул называется.
— Чем встречать? — отозвался задорный голос. — Штыков нету.
«Гренадер» указал на сваленные грудой у стены — после сегодняшней дворовой парадной уборки — лопаты и метлы:
— В ружье!
Молодежь ринулась с гоготом, смяв вывернувшегося было навстречу им, на оборону хозяйского склада, Михальчука.
Михальчук визжал, растопырив руки, как наседка крылья над цыплячьим выводком:
— Тар-рас! Тар-рас! Что делаете?.. Брось!.. Брось, Родионов, я говорю!..
Но лопаты и метлы пошли уже по рукам, парни выбегали на дорогу, торопливо строясь в шеренгу. Неистово махал рукавицей с перекрестка, приседая и крутясь от чрезвычайного волнения, шустрый мальчонка — махальный.
— Равняйсь! — «Гренадер» Тарас совсем вошел в азарт. — Перенимай живо, ребята: на-краул вот как держат. — Он лихо взмахнул лопату солдатским, артикульным приемом. — Повтори… Правильно! А ну еще! Ать, два… Правильно… Отставить!.. Как подъедет, — он дернул грудью вперед, — во фрунт!.. Эх, Матвей ушел! Музыку бы… «Как мыши кота хоронили».
Мальчонка на углу махнул еще раз, высунул язык и побежал опрометью прочь от фабрики. Из-за будки, торчавшей на самом завороте дороги, показалась лошадиная морда.
«Гренадер» заорал по-офицерски:
— Смир-рна! На-кра-ул!
Лопаты взметнулись. И тотчас же опустились вразнобой. Вместо призового орловского, серого в яблоках, хозяйского рысака, с кучером — толстенным, в три обхвата, в бобровой шапке с парчовым верхом, шарахнулась с углового ухаба понурая извозчичья клячонка. Извозчик-бочком на облучке, в потертом армячишке, и за спиной у него-молодое, удивленное нежданной шумной встречей лицо седока под мягкой шляпой.
Извозчик проехал, свернул за угол, к поселку.
«Гренадер» выругался сумрачно, погрозил кулаком в сторону, куда убежал мальчуган:
— Ах, постреленок, язви его душу!.. Махальный называется! Под какой конфуз подвел перед сторонним человеком… Ну, погоди, попадись!..
Василий заступился:
— Не в адрес пишешь, Тарас. Как говорится: кто правого винит, тот сам себя язвит. Мальчонка при чем? Он же не тобой, — мастером ставлен. Под мастера и ход. У Петра Ивановича небось и сейчас еще душа из пяток не выбралась…
Частым боем зазвонил у крыльца, в глубине двора, колокол. Толпа обернула головы и ахнула в голос: