Грачевский крокодил. Вторая редакция
Шрифт:
И потом, пригнувшись к уху Асклипиодота, она прошептала: — Мужу-то ее на войне и руки и ноги оторвало, сам писал… Наверное умрет!.. вот ты и женись… Славная!..
И ласково, с улыбочкой посмотрев на Асклипиодота, — она прибавила:
— Чего улыбаешься… Я не шутя говорю… хочешь, свахой буду… Ты ведь тоже славный… ветрогон только… да ведь это с летами пройдет… Я ведь смолоду тоже немало куролесила, и вот прошло время, и кончено… тю-тю!
— Как же он писал-то, мамашенька, коли ему обе руки оторвало?
—
Возвращаясь однажды от Анфисы Ивановны поздно вечером и проходя по базарной площади села Рычей, Асклипиодот заметил небольшую толпу крестьян, сидевших на завалинке кабака.
— Старички, здравствуйте! — крикнул им Асклипиодот, подходя к ним.
— Здорово…
— Что, аль думушку думаете какую?.. головы что-то повесили!
— Повесишь…
— Что, с похмелья чердаки трещат?..
— Трещат, да не с похмелья! — проговорили мужики.
— С чего же это?
— А с того, что вот подушных негде взять… Становой надысь приезжал, всю скотину описал… а вот скоро опять приедет… распродаст все…
— Хорошенько вас, олухов…
— Ну?
— Пробрать вас надо, шкуру бы дудкой спустить…
— За что же это? — загалдели мужики.
— А за то, что ослы вы…
— Что-то ты больно чудно говоришь, Склипион Иваныч! — заметил один из мужиков.
— Не Склипион я, а Асклипиодот! — подхватил последний. — Такой святой был… празднуется он третьего июля, и в этот же знаменитый день умер Иван Скоропадский, гетман малороссийский!.. Вот что, голова с мозгом…
— Тяжелые времена, что и говорить! Спасибо еще, что в нынешнем году хлебец-то радует, а то хоть душиться, так впору, — заметил один из крестьян.
— И все-таки не поправимся! — подхватил другой. — Уж очень задолжали сильно. В прошлом году за землю не оправдались, за нынешний тоже… Скотинушку размотали!.. Начнут подати взыскивать, опосля за землю теребить, ни шиша и не останется…
— А ты не плати! — вскрикнул Асклипиодот.
— Подати-то? — спросили крестьяне.
— И подати не плати…
— Ну уж, брат, от податей-то не отделаешься…
— Еще бы!
— Знамо! Вон летом Свинорыльские тоже заартачились было, так солдат на них выслали целых, две роты… палили в мужиков-то!.. да, спасибо, ружья-то одним порохом заряжены были… Сколько бы народу положили!..
— А за землю-то и подавно платить надоть! — заметил другой: — не будешь платить, так и земли не дадут…
— Еще бы! — проворчал Асклипиодот: — с кашей есть будут!..
— Не с кашей, а сами, значит, распахивать зачнут, собственные свои посевы увеличить…
— Известное дело! Господа перчатки наденут, купцы брюха подберут, заложут сохи и марш на загоны!.. А вы все в господа да в генералы пойдете, ни солдат не будет — пушечного-то мяса, значит, — ни податей некому платить! Что тогда становым-то делать!
Мужики захохотали даже.
— И впрямь нечего!
Асклипиодот еще раз обругал их дураками и пошел по направлению к дому.
— Чудак! — проговорили мужики вслед ему.
Но в это время дверь кабака скрипнула, и на пороге показался сиделец.
— Господа старички! — проговорил он: — я кабак запирать собираюсь, завтра пожалуйте, а теперь домой ступайте, здесь сидеть нельзя…
Мужички, кряхтя, поднялись и, попрощавшись с сидельцем, разошлись по домам.
На другое утро Веденевна вошла в комнату Асклипиодота, когда тот лежал, еще в постели.
— А я к тебе!.. — прошептала она таинственно.
— Что случилось? — спросил Асклипиодот.
— Брось ты барышню эту… Не знайся ты с ней… Сейчас Иван Максимович был у меня… Неладно говорит про нее.
— А ты слушай больше…
— Смотри! — проворчала старуха и погрозила пальцем.
— Чего смотреть-то?..
— А то, что один по льду ходит, только лед трещит, а под иным проламывается…
Асклипиодот повернулся даже.
— Что такое ты городишь! — вскрикнул он.
— Не нагороди сам-то!
— Не понимаю я тебя…
— Напрасно…
И, подсев к Асклипиодоту на постель, она пригнулась к его уху и принялась что-то шептать.
— Так-то, родимый! — проговорила она вслух, покончив свое таинственное сообщение, и вышла из комнаты. Минут десять пролежал Асклипиодот в раздумье, наконец вскочил, наскоро умылся, оделся, схватил шляпу и чуть не побежал по направлению к деревне Грачевке.
XXXII
Приехал в тот же день и отец Иван.
Около двух недель пробыл он в Москве. Возвратился домой вечером, неожиданно, и застал Асклипиодота сидящим на крылечке. Тот и обрадовался и испугался.
— Батюшка! — вскрикнул он:- насилу-то! Здоровы ли?..
И он бросился было к отцу, чтобы обнять его и расцеловать, но, увидав сердитое и недовольное лицо, остановился как вкопанный…
Между тем отец Иван, сопя и кряхтя, выгрузился из тележки (он приехал с железной дороги на ямской паре), как-то искоса посмотрел на сына, снял шляпу и, поклонившись ему чуть не до земли, проговорил:
— Слава богу, здоров-с! Вашими святыми молитвами съездил благополучно-с!.. Привел господь святыням московским поклониться!..
У Асклипиодота даже сердце защемило.
— Батюшка! — чуть не вскрикнул он: — ведь это жестоко! вы мне сердце разрываете!.. пожалейте же наконец…
Но отец Иван молча отвернулся от сына и молча же направился в дом. Асклипиодот последовал за ним. Войдя в залу, отец Иван даже на образа не помолился (славно и на них рассердился!), пододвинул к окну кресло, сел на него и принялся смотреть на церковь. Асклипиодот стоял поодаль, спустя голову, и слова не смел промолвить.