Граф Лазарев. Том III
Шрифт:
— Ты ведь ничего не трогал в подвале? — уточнил я. — Или твои бывшие хозяева, или еще кто-нибудь?
— Нет, Ваше Сиятельство. Ну, подметал немного, крыс гонял, так это я всегда делал, уж сколько лет. А больше туда и вовсе не ходил никто: хозяевам подвал не нужен, а из слуг там убирать я был приставлен.
— И в подвале никто не жил? Ну мало ли, вдруг твои сердобольные хозяева там бездомных привечали.
— Да типун вам на язык, барин. Пустой стоял, кому ж жить в подвале-то. На то он и подвал.
— Значит, призрак
— Чего делать?
Ерофей уставился на меня круглыми глазами. Последнее умозаключение явно поставило его в тупик.
— Да так, ничего. Не знаешь, где тут поблизости ананас взять?
— Не знаю, Ваше Сиятельство. Не растут они у нас. Я вспомнил тут кое-что про подвал. Только вам это, наверно, не особо важно.
— Говори, — приказал я. Если есть хоть какой-то шанс обойтись без ананаса, надо им воспользоваться.
— Последний раз, как я в подвале был, черепушку какую-то выкинул. То ли мышиную, то ли крысиную. В углу валялась в темноте, не видно ее было, уж и не знаю, сколько лет она там пролежала.
Я нахмурился. А черепушка — это интересно. Наш бедный граф долгие годы сидел один. С кем может завести дружбу узник в одиночной камере, помимо голосов в голове? Как правило, измученный одиночеством человек рано или поздно начинает разговаривать с любым живым существом.
— Ну-ка принеси, — велел я.
— Что принести? — не понял сторож.
— Черепушку, что ж еще!
— Да где ж я ее возьму? — удивился Ерофей. — Я уж и не помню, куда ее дел, чай, в выгребную яму выкинул. Не найти теперь.
— Значит, вспоминай. Она мне нужна.
Ерофей удивленно посмотрел на меня. В нехитром уме сторожа боролись два чувства: впитанное с молоком матери почтение к благородным господам и зарождающееся подозрение, что барин все-таки туповат.
— Так может я вам это, мышь живую поймаю? Коль вы мышей так любите. А можете из нее и череп сделать, коль не брезгуете. Мышь она и есть мышь, какая разница, одна, другая?
А ведь он прав. Это идея! Вряд ли безумный признак отличит свою любимую черепушку от других.
— Лови, — велел я. — А еще лучше достань мне какой-нибудь готовый крысиный череп, необязательно тот самый. В доме ж наверняка крыс травили.
— Травили, — признал сторож. — А то спасу от них нет.
— И куда девали трупики?
— Поначалу я в яму выгребную скидывал, а потом барыня возмутилась, говорит, воняет. Велела закапывать.
— Пойди и откопай какой-нибудь. Думаю, за это время от них как раз уже остались одни кости.
Ерофей снова взглянул на меня как человек, в уме которого в данный момент рушится убеждение о превосходстве дворянства над плебсом, но пошел за лопатой.
Маленькое мышиное кладбище обнаружилось на заднем дворе. Постоянно оглядываясь на меня, словно надеясь, что к барину вернется разум, Ерофей принялся копать. Через пару минут рядом с нами лежали несколько аккуратных кучек костей.
— Все, Ерофей, достаточно. Я ж тебе не приказывал прокопать туннель в Австралию.
Я двумя пальцами взял череп, который показался мне наиболее симпатичным, и брезгливо отряхнул его от земли. Череп воззрился на меня пустыми глазницами.
— Ах, мышка, — вздохнул я. — Наверное, ты была хорошим грызуном. Где теперь твои усы, твой хвостик, где твоя любовь к сыру? Какую даму теперь приведет в ужас твое костяное тельце? Бедная мышка! Но не грусти, — подбодрил я череп, — после смерти ты послужишь хорошему делу.
В подвале за время нашего отсутствия особо ничего не изменилось. Призрак все так же сидел у стены и трагически всхлипывал. Правда, выть он перестал, но я был уверен, что он просто набирается сил для нового концерта.
— Смотри, твой друг вернулся, — сказал я и осторожно положил крысиный череп рядом с привидением. — Он очень рад тебя видеть.
Призрак замер, уставившись на череп. Осторожно дотронулся до него бесплотной рукой, которая, разумеется, прошла насквозь.
— Это ты? Неужели это ты?! Я больше не одинок! — победно возопил призрак и сделал круг по подвалу. — Я думал, ты бросил меня навсегда! Как ты мог уйти после того, как мы столько вместе пережили? Как сидели в этом подвале два года?
Призрак укоризненно взирал на череп, тот пялился в ответ пустыми глазницами. Чтобы ни творилось сейчас в больном сознании привидения, оно явно видело сейчас не черепушку, а живую крысу, которая когда-то скрашивала его одиночество.
— Барин, вы ж тоже видите, что он умом тронулся? — шепнул мне Ерофей.
— Абсолютно. Но мне это в целом все равно, пусть живет в подвале, если хочет. Главное, чтобы сидел молча.
Призрак сделал новый круг по подвалу и завис напротив счастливо обретенного товарища. Кажется, мой мертвый квартирант как раз вознамерился рассказать черепу последние события своей жизни.
— А зовут-то его как? — ляпнул я. — Наверняка ты дал своему другу какое-нибудь имя.
Призрак нахмурился. На прозрачном лице отразилось сначала удивление, а потом обиженная досада, словно у ребенка, который спрятал от старшего брата конфетку и сам забыл, где.
— Я забыл. Забыл, как зовут моего единственного друга! Как я мог. Нет мне прощения!
— Ничего страшного, — торопливо прервал я, видя, что призрак опять собирается завыть. — Назови его Йориком.
Призрак удивленно уставился на меня.
— Йориком?
— Да. По-моему, ему очень подходит.
Призрак задумался на мгновение, а потом кивнул и повернулся к черепу. Похоже, им с Йориком предстоял долгий разговор.
— Ловко вы это с черепом придумали, я бы не догадался, — сказал Ерофей, когда мы выходили из подвала.