Граф Орлофф
Шрифт:
К этому время в моей голове совсем просветлело, мы с маркизом Марком-Рене де Аржансоном быстро договорились о совместных действиях в этом направлении. Таким образом, высший полицейский чин Франции на какое-то время стал моим союзником и в какой-то мере агентом Московии за ежегодную ренту в сто тысяч ливров.
3 Дома меня встретили слезы Николь, которая, никого не стесняясь при моем появлении, бросилась мне на грудь, орошая батистовую рубашку невинными девичьими слезами. Бунга-Бунга отошел в сторонку, но по его глазам я видел, что он очень рад моему возвращению домой. Даже прислуга как-то повеселела и радостно кланялась мне, другие слуги кланялись, заметив меня издали. В этот момент капрал Яхроменко длинным кнутом своих драгун гонял по кругу на маленьком манеже, устроенном на задворках. С уходом Епифаненко в французы, жизнь драгунов изменилась в сплошное ничегонеделание. Прекратились уличные драки, в Париже не осталось ни одной уличной банды, которой мои удальцы не побили бы и не победили бы в поединках. Больше с ними уже никто не хотел драться! Вот они и растолстели, привыкли бренди ведрами хлестать, на одни только караулы выходить, одним словом, плохое всегда очень быстро входит в человеческий обиход. Тогда я встретился с капралом Яхроменко и ему приказал вернуть своим драгунам прежнюю военную выправку и боеготовность, а для этого построил им небольшой манеж. С тех пор капрал каждый божий день рано утром своих драгун поднимал с постелей, в течение часа с вместе ними бегал по парижским улицам, а затем драгун вместе с лошадьми по кругу кнутом гоняет, не жалея ни тех, ни других. Успокоив Николь нежным поцелуем, я отправился в душ, чтобы смыть и вчерашнее, и сегодняшнее похмелье. Побрился, переоделся в чистую одежду и направился в гостиную, которая в моем особняке выполняла многие функции. Была шифровальной комнатой, рабочим кабинетом, помещением для встреч с агентами, одним словом, была моей любимой комнатой. Когда я переступил ее порог, то сразу же заметил баронессу Береславскую, которая нагло со своими красивыми ногами устроилась в моем любимом кресле, изучая какие-то документы. Приблизившись к рабочему столу бюро, я заметил, что в этот момент пани Яна знакомилась с моей секретной перепиской. Позавчера уходя на встречу с графом де Фуа, я забыл убрать со стола все эти документы. Вот Яна и воспользовалась случаем, решив, ознакомится с общим состоянием дел парижской резидентуры. Пани Яна подняла глаза и поприветствовала меня своей мягкой улыбкой:– Ванечка, – сказала она, – через четыре месяца я тебя покину! Из Санкт-Петербурга поступил приказ, который я нашла у тебя в бумагах, о моем предстоящем переводе в ганноверскую резидентуру. А я так привыкла работать с тобой в Париже, что, если бы не приказ начальства, то я ни за что не покинула бы тебя. Я жизни не чаю без тебя и твоих закидонов, от которых кружится голова. Мне было так приятно помогать тебе, когда ты настоящий государственный заговор замыслил!
Я собрался польской даме сделать настоящий выговор за то, без она спроса читает документы, которые не для ее внимания. Не забыв добавить при этом, что уже оспорил приказ Санкт-Петербурга о ее переводе в Ганновер. Но только я раскрыл рот, чтобы вслух выразить свое возмущение дамским поведением, как внезапно распахнулась дверь гостиной и запыхавшийся от бега слуга прямо с порога выкрикнул:
– Его Высочество Филипп II герцог Орлеанский!
Появившийся монсеньор Филипп, молча, рукой в перчатке отодвинул в сторону этого слугу и прошел в гостиную. Не обращая внимания на мое присутствие в гостиной и не здороваясь, он прошел к креслу баронессе Береславской, преклонил перед ней колено и твердым голосом произнес:
– Наконец-то, я снова увидел вас, о божественное явление! Мадам, не желаете ли вы стать регентшей Франции?
На что пани Яна, надо отдать ей должное, сказалась храброй женщиной, видимо, успевшей побывать во многих подобных переделках, она даже бровью не повела на это неожиданное заявление монсеньора. Полячка даже ноги не опустила с кресла. Она только оценивающим взглядом посмотрела на стоявшего перед колено преклонившего француза, и таким противно-капризным голоском произнесла:
– Мосье, а что вы под этим имеете в виду?
Эта польская стерва своим несносным языком обратилась к принцу королевской крови унизительным словом "мосье", как будто перед ней был простой француз. Его Высочество Филипп II герцог Орлеанский поднялся с колена и, склонив голову перед этой красивой полячкой, произнес:
– Через несколько дней Его Величество Луи XIV предстанет перед нашим господом богом! Его наследником будет объявлен герцог Анжуйский, которому только-только исполнилось пять лет! Вчера Его Величество в одной из своих прощальных речей меня официально провозгласил регентом при короле Луи XV, в качестве которого буду пребывать до его совершеннолетия. Таким образом, я становлюсь правителем Франции еще, по крайней мере, на пятнадцать лет по причине того, что в моих жилах течет монаршая кровь. В этой связи, дорогая баронесса Береславская, я предлагаю вам этот срок сопровождать меня в качестве официальной супруги королевского Регента!
Эта речь монсеньора Филиппа меня удивила тем, что я прекрасно знал о том, его супруга, герцогиня Орлеанская была властной женщиной и имела сильное влияние на своего супруга. Он ей ни в чем и никогда не отказывал, во всем потакал, а она в свою очередь закрывала глаза на его внебрачных детей, флирт и романы с другими женщинами. Но я не успел сформулировать и задать Филиппу вопрос по этому поводу, как меня снова своим языком опередила пани Яна.
– Ваше Высочество, я не понимаю, как это можно с вашей стороны флиртовать с женщиной, когда на смертном одре находится ваш дядя, король Луи XIV. Ведь вы сейчас должны находиться в Версале и вместе со своими родственниками плакать и горевать по этому поводу.
– Извините, баронесса, что вынужден вас прервать, но вы, видимо, плохо знаете нравы королевского дворца. В Версале умирает великий король, но он был и остается человеком, за спиной которого ведется постоянная яростная борьба за власть и будущие королевские привилегия. Герцог Анжуйский, будущий наш король Луи XV слишком юн, чтобы принимать участие или повлиять на ход этой закулисной борьбы. В борьбе за королевскую власть и свою выгоду сцепились такие придворные силы и такие влиятельные люди королевства, что никто не знает, каков будет конечный результат этой бескомпромиссной борьбы. Вы меня, баронесса, извините, к этому нашему разговору мы вернемся несколько позже, а сейчас я пришел поговорить не с вами, мадам, а с графом Орлоффом. Мне хотелось бы с ним срочно переговорить по очень важному для меня вопросу, но наедине!
Пани Яна, баронесса Береславская, была действительно очень умной девушкой, она, ни слова не говоря, мгновенно поднялась на ноги, с достоинством поклонилась нам обоим и покинула гостиную.
Я продолжал стоять у рабочего стола бюро, внимательно наблюдая за тем, как быстро на лице герцога менялись выражения, оно было то гневным, аж были видны, как лицевые мускулы сжимались и разжимались, то оно выражала полную беспомощность, а в глазах чуть ли не плескались слезы. Филипп стоял передо мной и, видимо, не знал, как или с чего ему следует начать свой рассказ.
Тогда я несколькими словами пересказал ему суть информации, только что полученную от маркиза де Аржансона и от секретаря мадам де Ментенон. Я видел, как мгновенно полыхнули яростью, ненавистью и гневом глаза Его Высочества. Видимо, этим рассказом я задел чувствительную и весьма болезненную точку герцога Орлеанского.
Вдвоем мы прошли в угол гостиной, где пристроились на диванчике на двоих, перед которым стоял небольшой столик. Я мысленно связался с Бунга-Бунга и попросил его принести кофе, чай, бренди и всяких там конфет и плюшек. Практически тотчас раскрылась дверь и на пороге появилась моя прекрасная Николь, которая на подносе принесла все мною запрошенное. Она подошла к столику и аккуратно расставила на нем кофейные чашки, кофейник, бренди, молоко, воду и конфеты и выпечку.
Монсеньор Филипп был настолько углублен в свои мысли, что не обратил внимания на красоту, обворожительность и обаятельность моей любимой. Вскоре Николь покинула нас, но Филипп продолжал оставаться в своих мыслях, он, видимо, никак не мог вернуться в реальность, чтобы начать нашу беседу. Со своей стороны я решил его не будировать, пока герцог продолжал размышлять, я приготовил себе кофе с молоком, который со временем так полюбят североамериканцы, нация, которая тогда только зарождалась. Но именно в этот момент я услышал тихий голос Филиппа:
– Граф, не были бы вы столь любезны, мне налить чашечку черного кофе, а то мои руки сильно дрожат от всего пережитого!
Я немедля исполнил просьбу Филиппа, правда, в чашку кофе по своей инициативе добавил немного бренди. Герцог Орлеанский обеими руками взял чашечку кофе и сделал большой глоток, затем послышался его благодарный вздох облегчения. Я уже по опыту знал о том, что кофе с молодым французским коньяком всегда действует благотворным образом. На третьем глотке кофе Филипп начал свой рассказ.