Граф
Шрифт:
Марфа осматривала эту строительную площадку. Ровным счетом ничего не понимала. Но все равно внимательно и вдумчиво всех выслушивала, задавала вопросы, сверяла с записями, которые сделал Андрей для нее. Чтобы можно было хоть как-то отслеживать процесс…
Третьим же важнейшим объектом стала конеферма.
Ее, как и ткацкую мануфактуру, разместили в пределах земляного города. И, строго говоря, она уже была построена. Малая конеферма. Куда воевода «загрузил» лошадей, купленных через Ганзу и подарок Шахиншаха.
Но это была очень маленькая ферма.
Временная.
Потому что через год-другой
Для начала возводили просто земляной вал с глубоким валом. И ворот — со стороны реки, где устраивали конный причал и конную набережную, через которую и шел подъезд к новой конеферме. Большой размах. Масштабно. Основательно. По строгому плану.
Но пока только стены и причал. Людей не хватало. Из-за чего ждали, когда строительные артели, освободившиеся на других работах, будут переброшены сюда. Однако Марфа не побрезговала второстепенным объектом и тут все осмотрела. Сверилась с графиком работ и даже дала нагоняй бездельникам. Уж что-то, а орать и ругаться у нее сегодня получалось особенно хорошо. В конце концов на кого-то требовалось выплескивать всю ту боль, что терзала ее с самого утра…
А под самый вечер, Марфа… хм… Алиса наорала на очередную кумушку, что пришла к ней в гости, дабы утешить. И вместе погоревать над судьбой мужей. Ведь ее тоже ушел в поход с Андреем. Она этой женщине на голову чуть котелок не одела с каким-то горячим варевом. Просто в фурию превратилась, перейдя не на акцент, а просто на свой родной язык.
— Чего это она? — потирая ушибленный бок, спросила кумушка у служанки, когда выскочила от Марфы, едва не ошпаренная.
— Переживает, — пожав плечами ответила та. — Велела более о судьбе мужа не говорить и ее не жалеть. Саму чуть ухватом не побила, когда я хотела ее успокоить.
— Бешеная какая-то…
— А что ты хочешь? Посиди в аду и тоже такой станешь.
— Так уж и в аду?
— А откуда, сказывают, Всеслава выпустили? Так и ее оттуда же. Искупать грехи свои тяжкие. Али не слышала? Он сам сказывал, что Господь наш только молитву делом слышит. Вот — вишь сколько доброго людям сотворили. Старается. Видно много грешил. Но нрав совсем испортился. Особенно у нее. Иной раз глянешь — добрая, ладная баба. А иной и за чертовку признать не великий грех. А уж как они промеж себя иной раз собачатся…
— Бьет ее сильно?
— Да только один раз и ударил. Она потом на него седмицу так смотрела, что мы все думали — с ножом бросится.
— Ох люта… люта…
— Адское пекло — не теплое солнышко. Добра в сердце от него не прибывает. Все сгорает. Одна зола остается. И боль…
— Так о людях заботятся.
— То умом ведь. Искупают. Но не от сердца сие идет. Да и нет у них сердца. Вот те крест, — демонстративно перекрестилась служанка. — Если бы не обет, что они дали, дабы вырваться из ада, то и не было ничего этого. Вот те крест. Просто так ведь туда не попадают.
— И то верно, — покачала головой кумушка. Потерла бог и пошла восвояси. Разносить новую волну слухов…
[1] В данном случае имеется в виду конструкция японских феодальных замков, только не деревянный, а каменный и умеренного размера.
Глава 5
1557 год, 28 апреля, Тула
Андрей стоял у бруствера импровизированного редута и, пожевывая соломинку, наблюдал за степняками. Один раз сломав лицо о незнакомую форточку, они сильно насторожились и больше опрометчиво голову туда не совали. Но и отступать не собирались…
— А чего не уходят? — спросил дядька Кондрат.
— А чего им уходить? — усмехнулся воевода. — Это верно чем-то очень обязанные люди либо Султану, либо воеводе этой крепости. Иначе бы под стенами не сидели и нас не ждали.
— Может совпадение?
— Что они тут забыли ради совпадения? — хохотнул граф. — Торга ныне нет. Или, думаешь, рыбки захотели? Так вроде они ее не ценят.
— Голод не тетка.
— Особенно весной, — согласился с ним Андрей. — Но я не вижу никакого смысла им вот тут сидеть. Трава есть. Стада есть. А они ведь встали основательно — вот и юрты развернулись. И, судя по всему, тут уже добрый месяц. Вон как вся трава по округе вытоптана. Уверен — вонь от стойбища этому порука.
— Какая такая вонь?
— А гадят они куда? Если такое количество человек возьмется стоять в одном месте хотя бы неделю, то после их ухода всегда можно определить размеры и форму лагеря. По говну. Они ведь там, где спят не оправляются. Но и далеко бегать не станут…
Дядька Кондрат замолчал.
А воевода продолжил наблюдать за неприятелем. Он явно чего-то ждал. Только чего?
И вот, ближе к обеду, со восхода солнца показались всадники. Из лагеря тульского полка их было хорошо видно из-за его расположения. Тут то все и завертелось.
Гости представляли собой конных воинов, а не пастухов или женщин с детьми. Несколько сотен всадников. Вполне обычных для региона. Они переговорили с кем-то из местных, и все вместе двинулись к позициям полка.
Андрей хоть и спешил, но не превращался при этом в торопыжку. То есть, не совершал фатальных ошибок, связанных со спешкой. Поэтому, прибыв на место, он не начал немедленно осадных дел, занявшись устроением лагеря.
На всякий случай.
Людей у него немного. И, действуя во враждебной среде против превосходящих сил, он должен был строго придерживаться техники безопасности. Поэтому, тульский полк сразу же, как высадился, занялся устроением укрепленного лагеря — редута.
Просто прямоугольной вал и ров перед ним.
Вход один — со стороны реки. Сделан по схеме захаба, то есть, с рукавом, идущим вдоль стены. Да таким, что его легко заблокировать горсткой людей. При этом высота вала небольшая. Чуть выше человеческого роста. Так, чтобы, стоя за ним, оказываться полностью укрытым от обстрела. А самим стрелять, лишь взбираясь на подножку. Достаточно широкую и просторную, чтобы и лучникам было, где развернуться, и стрельцам.
Не идеальная, конечно, защита, но против местных степняков — выше крыши. Тем более, что по углам редута были сделаны специальные выступы-бастионы, позволяющие вести обстрел из пушечек. Прямо по их количеству. Ведь Андрей сумел изготовить только их четыре штуки.