Граф
Шрифт:
Посему отряд прошел тихо и спокойно.
И сразу направился к главному или центральному базару — капалычарши[3]. Но не по главным, крупным и оживленным улицам, а «огородами». То есть, по узким второстепенным улочкам. Благо, что все встречные охотно жались к стенам домов и подворий при виде воинского отряда.
Капитан, кстати, немало вспотел.
Андрей прекрасно знал, что клятва данная неверному для мусульманина силы не имеет. Поэтому держал ухо востро, а маленький пистолет — пуфер под рукой. Чтобы в случае чего выхватить его и первым делом пристрелить капитана. А второй,
Впрочем, предосторожности эти оказались лишними. Капитан хоть и дергался, но держался. А главное исправно вел отряд «подворотнями». Благо, что две сотни бойцов — не такой уж и большой контингент. Ни у кого вопросов он не вызывал.
К базару они вышли, когда над городом уже начали растекаться сумерки. И торг завершился. В основном. Во всяком случае большинство посетителей базара ушли, оставляя торговцев наедине со своим товаром.
Капитан ориентировался на рынке хорошо. Поэтому безошибочно свернул туда, где велся торг людьми. Рабами, которых свозили сюда со всей Империи.
— Там кто? — спросил Андрей тихо у капитана.
— Рабы для тяжелых работ.
Туда и направились.
А там воняло. Сильно. Испражнениями и болью что ли с легкими нотками свежего мяса. Вон — чуть в стороне лежало тело запоротого насмерть с рассеченным кнутом мясом. А чуть поодаль еще один. Еще один стонал, подвешенный на крюке за ребро. Пока живой, но видно было, что он уже отходил…
Рабы — мрачные мужчины всех цветов кожи — сидели прямо на брусчатке. Отлучатся в туалет было нельзя, да и некуда, поэтому испражнения этих людей находились тут же. И, нередко, им приходится сидеть прямо в них. Утром это все, конечно, смывали. Просто ведрами морской воды проливая «и товар, и прилавок». Но то было утром.
Чтобы они не сбежали и не дергались, их сковывали в гирлянды по несколько десятков человек и приковывали к кольцам, вмурованным в стены или столбы. Это в известно степени ограничивало свободу движения, но позволяло по требования поднять любую такую группу для осмотра. Да и доступ к такой гирлянде получался более свободный.
Сотни… многие сотни, если не тысячи довольно молодых мужчин сидели здесь с до крайности угрюмым видом. Не крестьян. Отнюдь. Те были дохлыми и на тяжелые работы не годились. Скорее всего все эти люди так или иначе относились к воинскому сословию. Вероятно, военнопленные, свезенные отовсюду. Иные ни на торговых галерах, ни на рудниках долго и не протянут.
Вот отряд Андрея и подошел к одному из таких «кластеров», который на вид выглядел победнее. Выбрав его прежде всего потому, что рабы были перевязаны веревками, а не закованы в железные кандалы.
Владелец или управляющий тут же выскочил вперед, увидев интерес гостей. Странных гостей. И что-то залопотал. Вполне доброжелательное.
Капитан напрягся, не зная, что ответить.
Андрей же подошел и с ласковой улыбкой на лице всадил этому торговцу кинжал в нижнюю часть пуза. А потом
— Deusvult с…ка, deus vult!
И начал отдавать команды своим людям:
— Первая турма — режь охрану. Вторая — путы режь. Третья и четвертая — со мной.
Мгновение.
И все пришло в движение.
Охранники работорговцев не были опытными воинами и, тем более, не имели подходящего снаряжения да вооружения. В основе своей они являлись садистами и получали наслаждение от своей работы. Во всяком случае те, которые трудились тут, на рынке, имея дело только со «стреноженным» товаром, не способным к нормальному сопротивлению. А потому пали они настолько быстро, что не пересказать.
Бойцы первой турмы, сплошь копейщики, будучи самыми подготовленными из отряда, смяли их с какой-то ураганной скоростью. Любого из членов полка могла ждать эта участь в случае плена. Татарского ли или османского — не важно. Поэтому страсть, с которой они начали резать работорговцев, была неописуемой. Густо замешанной на собственном страхе.
Андрей же обратился к рабам. Призвав их браться за оружие и мстить своим обидчикам. И освобождать других, дабы они помогли им. Иезуит продублировал эти слова на несколько популярных европейских языках. А толмачь — на турецком.
Второго предложения рабам не потребовалось…
Выступал граф со своим воззванием очень громко. Равно как и те, кто его слова дублировали. Поэтому и охранники, и работорговцы соседних лавок все прекрасно поняли. И отреагировали соответственно. Бегством. Простым и отчаянным бегством. Сравнимым только со спринтом Остапа Бендера от шахматистов, ибо ногами они едва касались земли. Потому как они видели те две сотни воинов в добрых доспехах, которые начали эту резню. И представляли СКОЛЬКО через каких-то десять-пятнадцать минут окажется тут рабов, жаждущих отмщения…
— Бунт! Бунт! — кричали они, разбегались.
— Рабы подняли бунт!
— Спасайся кто может!
Ну и так далее.
Андрей же, поняв, что дело сделано и быстро этот кошмар не остановить, постарался как можно скорее покинуть ту часть главного базара Истанбула, где торговали рабами. И добраться туда, где имелись в избытке ткани.
Это оказалось недалеко.
Поэтому, прибыв, граф скомандовал:
— Поджигай! Хватайте все горючее и кидайте на тряпки! Быстро! Быстро! Не медлите!
И бойцы это исполнили. Постоянно продвигаясь вперед.
Охранников и торговцев тут уже не было. Слух о бунте рабов распространялся быстро. Так что никто не оказывал никакого сопротивления людям графа.
А тряпки разгорались.
Они ведь горят с обильным выделением дыма и долго, слоями. И даже когда открытый огонь прекратится, еще долго будут обильно дымить. Андрей как-то в XXI веке видел пожар в обычной пятиэтажке, забитой тряпками. Впечатлился. И теперь планировал устроить что-то подобное, только в большем масштабе. Ведь здесь, на рынке, тканей находилось ОЧЕНЬ много. И располагались они без малейшего намека на противопожарную безопасность…