Гранатовый остров
Шрифт:
— Боже мой! Я держу пари всего на пять тысяч лир, если только это не слишком много для вас.
— Для меня любая ставка может оказаться слишком высокой, если дело касается вас.
«Что он хотел этим сказать?» — недоумевала она. Но Берн уже ушел вниз, в каюту. Через несколько минут он снова появился на палубе:
— Ящик открыт, можете зайти посмотреть.
Фелисити быстро спустилась вниз по трапу. На столе стоял ящик, который привез итальянец. Когда Берн вытащил из него упаковку, она увидела много маленьких украшений — брошек, сделанных
— Сувениры с острова Рондинэ, — пробормотала она. — Но к чему тогда такая секретность?
— Мужчина, который их изготавливает, женат на очень жадной женщине. Когда он собирает много таких поделок, он едет продавать их в город, а она хочет получить все деньги. Энрике и так не против отдавать ей большую часть, но ему не хватает даже на сигареты и пиво. Так что теперь я доставляю на материк эти товары, а она не может наложить лапу на все вырученные деньги, только на их часть.
— А разве она не заподозрит, что у него есть лишние деньги?
— Может быть, но так как она не может это доказать, мы с Энрике в безопасности. Я продаю все это от его имени в магазины в Монте-Рубино и в других местах, а деньги отдаю ему, когда он приезжает по своим рыбацким делам на остров Росса. Так что мы с ним прекрасно сработались.
Фелисити засмеялась:
— Видите, и в любом другом мошенничестве вы преуспели бы не хуже!
— Вы проиграли наше маленькое пари, — напомнил он ей.
— Я не забыла. — Девушка потянулась за своей сумочкой, но он накрыл ее руку своей ладонью.
— Пока оставьте это. Рассчитаемся позже.
Берн сложил безделушки обратно в ящик и через некоторое время вышел к Фелисити на палубу.
Он вновь наполнил ее бокал легким белым вином, и некоторое время они молчали. Его легкомысленное дурашливое настроение уже испарилось.
— Я очень рад, что вы согласились поехать со мной, Фелисити, — сказал он, нарушая долгое молчание.
— Очень приятно прокатиться по морю прохладным вечером, — вежливо ответила она.
— У меня сегодня был очень тяжелый день, — продолжал Берн.
— В клинике?
— Да. Иногда ведь случаются и неудачи. Никто не может рассчитывать на стопроцентный успех, но это совершенно особый случай, и он меня очень удручает.
— Расскажите мне. — Фелисити почувствовала, что ему нужен неравнодушный, внимательный слушатель, который понял бы его, но не на профессиональном уровне, а потому что сам пережил подобную трагедию.
— Она молодая француженка, ее привезли ко мне месяц назад с временной потерей зрения в результате автомобильной аварии. Как правило, операция по исправлению такого дефекта очень простая и заурядная. То есть не то чтобы очень простая, но обычно она проходит успешно.
Берн задумался и как будто забыл о ее присутствии.
— А эта операция? — спросила Фелисити после долгого молчания.
— А эта оказалась неудачной. Больше никто — ни я, ни кто-либо из моих коллег — ничего не может для нее сделать.
— Но ведь в этом не ваша вина. — Она заметила, что в ее устах это прозвучало как утверждение, а не как вопрос.
— А кто может знать наверняка? — хрипло воскликнул он. — Даже признавая, что она поступила к нам с большой задержкой и ей надо было делать операцию гораздо раньше, все равно я не могу быть до конца уверен, что все сделал правильно.
— Но если вы считаете, что сделали все, что возможно…
— Значит, этого было недостаточно, — решительно заявил Берн. — Если бы я не взялся ее оперировать, может быть, другой специалист сделал бы все иначе. Другому врачу, может быть, удалось бы спасти ей зрение.
— Вы не можете винить себя за то, что один ваш пациент пострадал, — нежно проговорила Фелисити.
— Не могу? А теперь скажите, как бы вы себя повели, если бы этим пациентом оказался ваш брат? Разве не стали бы вы винить во всем хирурга, который делал операцию?
— Даже не знаю, — откровенно сказала Фелисити. — Но мне известно, что есть такие виды слепоты, которые не поддаются лечению.
Он ничего не ответил.
— Многим людям вы вернули зрение, хотя их тоже ожидала полная слепота, — напомнила ему Фелисити. — Подумайте о них. В том числе, кстати, и о Треворе.
Берн снова заглушил мотор, и яхта спокойно закачалась на волнах вдалеке от скалистого берега.
— Помните, Фелисити, я уже однажды спрашивал у вас, как вы здесь оказались, и вы сказали мне про того мужчину, который предал вас? А что вы сейчас к нему испытываете? Вы ведь не будете заботиться о брате всю жизнь. Он уже совсем взрослый. Вы свободны.
Фелисити была поражена этими словами, но еще больше тем фактом, что она почти не вспоминала о Филиппе с тех пор, как приехала сюда, на Адриатику. Теперь она даже не могла вспомнить в подробностях, как он выглядел. Несколько недель назад она получила письмо от одной приятельницы Бэрил, которая писала, что скоро будет свадьба Бэрил и Филиппа. Но на Фелисити эта новость не произвела совершенно никакого впечатления, она просто пожелала им про себя долгих лет счастья.
И теперь слова Берна окончательно убедили ее в том, что старая рана зажила и она теперь на самом деле свободна. Свободна для новой любви? Но это безумие, если речь идет о любви к Берну.
— Свободна, — пробормотала она. — Да, кажется, так. Я уже пережила свою утрату, свое расставание с Филиппом. Он скоро женится.
— И теперь вы не удручены горем?
— Нет, теперь уже нет.
— Мне хотелось бы сказать то же самое о девушке, которую я пытаюсь забыть. — В голосе Берна была такая горечь, что Фелисити сразу вспомнила о том вечере, когда он повез ее в маленькую гостиницу на Изола-Росса и они слушали мелодию итальянской песенки, которая разбудила в нем мучительные воспоминания.