Грани лучшего мира. Том 2. Ветры перемен
Шрифт:
Тяжелое снаряжение никто с собой не брал, в небольшом лагере не имелось ни полевой кухни, ни обоза с продуктами, ни палаток. Однако Ером По-Геори все-таки нагрузил своих телохранителей всевозможным хламом, который был абсолютно бесполезен в походе против купола. Наместник не собирался лишать себя удобств, даже если привал будет недолгим. Поэтому теперь он неторопливо попивал вонючую кислятину из золотого кубка, кричащего о своей безвкусице нагромождением полудрагоценных камней, и сидел на скрипучем раскладном стуле внутри цветастого шатра из дорогой ткани, который во многих местах был неумело заштопан. Выглядело это достаточно жалко, и даже лежащие на голой земле в рваных
Зато фасилиец, вопреки обыкновению, не услышал в свой адрес ни единой насмешки и не чувствовал недружелюбных взглядов в спину. Все прекрасно понимали, через что прошел единственный выживший матрос "Отважной куртизанки". В небольшом отряде Комитета не было людей, которые не потеряли своих родных и друзей в гражданской войне или от ирреальных ветров. Это объединяло их всех. Но Демид Павий не нуждался ни в духовном родстве, ни в почестях и звании героя Алокрии, ни в месте среди лицемерных комитов, разбрасывающихся человеческими жизнями как каким-то расходным материалом. Бывший первый помощник капитана бесцельно бродил по лагерю, негромко ругался на фасилийском языке и вспоминал друга, гниющего где-то в джунглях проклятого острова.
Коваленуапа постоянно ходила следом за ним. В чужом и странном для нее месте, где повсюду бродили цивилизованные дикари, Демид оставался единственным напоминанием о ее нахождении в реальном мире. Непонимание даже самых обыденных вещей постепенно переросло в суеверный страх, поэтому она предпочитала держаться рядом с новоявленным героем, судьба которого была переплетена с родным островом Мадзунту так же сильно, как и ее собственная. К тому же за последнее время она стала еще хуже говорить по-алокрийски, потому что по мере приближения к куполу голоса духов становились все более приглушенными и невнятными. Но с фасилийцем она как-то нашла общий язык, хотя тот в последнее время предпочитал молчать. Их обоих это вполне устраивало.
Агенты Тайной канцелярии так и не вернулись в лагерь, но о них можно было не беспокоиться. Они умели оставаться незамеченными для всех даже стоя прямо перед толпой людей, поэтому скрыться от безмозглых чудовищ и безумных культистов им не составит никакого труда. А если выдастся возможность, то они не оставят противника в живых.
Ачек был в авангарде вместе с остальными агентами, Шеклоз ведь действительно не освобождал его от занимаемой должности. Естественно, лидер уничтоженной секты смертепоклонников взял с собой Тормуну Ану. Впрочем, они могли бы и отказаться, если бы не хотели собственноручно расчленять встречающихся на пути порождений ирреальных ветров, которые одним своим существованием оскорбляли саму концепцию смерти. Вряд ли багрово-черный владыка обрадовался, если бы узнал, что его верные последователи проигнорировали мучения созданий, пострадавших от пустой смерти. Каждый заслуживает свою частичку единственно истинного в жизни...
Подул прохладный вечерний ветерок, и внезапно Аменир обнаружил себя стоящим на том месте, где его и Шеклоза в полдень остановил Мирей. Опять он задумался о чем-то своем и не заметил, как пролетело время. Наверное, после подобного следовало чувствовать усталость, но Кар давно уже перестал замечать измождение тела. А вот насчет собственного рассудка он беспокоился - прогулки по ирреальному не прошли бесследно. Следовало немного поберечь себя, иначе приобретенные им знания умрут вместе с последней разумной мыслью в голове реаманта...
Мир вокруг небольшого лагеря постоянно менялся, но Аменир видел его совершенно иначе - нити и узлы ткани мироздания, разрозненные аспекты единой сути предметов и явлений. Он сосредоточился на стоящем рядом дереве, и в тот же миг секции на так и не убранном кубе беспорядочно завертелись с невероятной скоростью, а символы как-то судорожно вспыхивали цветом грязного золота. Энергия, переполняющая данный узелок ткани мироздания, была невероятно хаотична, в ней не имелось абсолютно никакого порядка. Но это же делало ее невероятно пластичной, можно даже вернуть дереву его изначальный облик, хотя оно во всех отношениях никогда не будет прежним. Впрочем, оно ведь может стать даже лучше своего прообраза...
– Нашли что-то интересное, уважаемый реамант?
– спросил Шеклоз, возникший словно из ниоткуда.
Аменир дернулся от неожиданности, и куб, резко уменьшившись в размерах, вернулся в ладонь. Все вышло как-то неудачно - на традиционном инструменте реамантии продолжали вращаться секции, они разорвали края старой раны, покрыв лицо юноши мелкими капельками крови.
Глава Тайной канцелярии покачал головой и достал из-за пазухи аккуратно сложенную ткань с каким-то терпким, но приятным запахом.
– Не доверяю я полевым врачам, фармагикам и прочим лекарям, - объяснил Шеклоз, перевязывая кровоточащую ладонь Кара.
– Всегда ношу с собой пропитанные антисептиком бинты. Наверное, привычка из прошлых жизней.
Рана была болезненной, но совсем безопасной и даже привычной. По неопытности юный реамант часто разрывал себе ладонь кубом, порой даже пробивал ее насквозь. Но подобные ранения заживали удивительно быстро, и, скорее всего, это происходило только благодаря древним реамантам-изобретателям. Невероятный механизм куба поистине был произведением искусства и научным прорывом в реамантии, а Аменир так и не удосужился расспросить Этикоэла о нем. Вообще, он слишком многого еще не знал. Оставалось лишь надеяться, что библиотека Академии в Донкаре уцелела.
– У вас должно быть много шрамов, - Аменир озвучил неуместную мысль, внезапно пришедшую в голову, и испугался, что Шеклоз может посчитать это грубостью.
– Они рассасываются со временем, - безразлично произнес шпион, затянув последний узел.
– А времени у меня всегда было предостаточно. Глаза на месте, руки-ноги - тоже, а остальное заживет рано или поздно. А вообще, такая долгая жизнь научит осторожности кого угодно. Становится просто обидно прожить несколько тысячелетий, пусть даже не помня их, и в итоге как-то глупо умереть.
– Вы действительно ничего не помните?
– спросил Аменир, разглядывая повязку, наложенную явно опытной рукой.
– Свою жизнь, какие-то деяния, иные страны, древние культуры и павшие цивилизации. Смерть друзей и близких...
– Не помню, - коротко ответил Шеклоз.
– И надеюсь, что никогда не вспомню.
Он явно дал понять, что тему можно считать закрытой. У Аменира тоже были близкие ему люди, которых не стало. Жизнерадостный бард-неудачник Тиуран Доп, убийцу которого так и не нашли, мрачный и сильно изменившийся Ранкир Мит, таинственно исчезнувший у всех на глазах, мудрый и опытный Этикоэл Тон с прескверным характером, умерший от старости. Их не так много, но Кар скорбел по ним и не хотел забыть время, проведенное вместе с ними. Но и Шеклоза вполне можно понять. Если бы смерти друзей, быстро приумножаясь, преследовали его на протяжении веков, то боль и муки от потерь только копились бы. Рано или поздно появится страх сближаться с людьми, выживший всегда будет чувствовать вину за гибель окружающих, а прошлое, сжавшись во времени, протиснется в голову бессмертного страдальца и заменит собой всю реальность. Порой потеря памяти - не такое уж плохое явление...