Грани лучшего мира. Том 2. Ветры перемен
Шрифт:
И что Мим должен ответить в окружении стольких свидетелей? Если сказать, что Комитет подчинялся и подчиняется алокрийскому монарху - никто ведь не поверит. Заявить, что в настоящих условиях Комитет обрел власть, которая превосходит королевскую - тогда после избавления от купола, если, конечно, получится его уничтожить, Шеклоза ожидает скорая расправа, и тогда достижения шпиона будут признаны злодеяниями, а жизнь в Алокрии станет только хуже...
Молчание затягивалось, оно скапливалось на потолке и срывалось вниз крупными каплями, задевающими натянутую паутину нервов. Стоило ли беспокоиться Шеклозу, который мог жить вечно и бесконечно повторять свои попытки, пока наконец не преуспеет? Скорее всего, да. Долгой жизнью он, безусловно, похвастать мог. Вот только долголетие не спасет от удара кинжала в
"Что-то я ищу поводы для беспокойства на пустом месте...", - подумал Мим и со спокойной улыбкой произнес:
– Никто никому не будет подчиняться. Комитет и Бахирон Мур сейчас находятся в одинаковом положении. Мы и он - практически никто. Король уничтоженной страны и правительство еще несуществующей страны. Как-нибудь договоримся.
Несмотря на затянувшееся напряженное молчание и неопределенность, подобный ответ устроил всех, за исключением опасливого Ерома и подозрительного Мирея. Но наместник благоразумно промолчал, полагая, что к данному вопросу обращаться пока еще слишком рано, а комит колоний сел на свое место, убедившись в намерениях главы Тайной канцелярии - он точно убьет короля. Значит, нельзя позволить Миму дожить даже до суда, как бы Силу ни хотелось все сделать по закону...
– Если вопросов ко мне больше не имеется, я предлагаю завершить заседание Комитета, - произнес Шеклоз.
– Маршрут и обстоятельства предстоящего похода вам известны. Выступаем завтра утром.
"Стоило сказать какую-нибудь вдохновляющую речь, - подумал глава Тайной канцелярии, покинув свое место во главе стола.
– А впрочем, незачем. Все и так прекрасно понимают, что если нас постигнет очередная неудача, то мы все умрем". Ему самому грозила смертельная опасность и в случае успеха, и тем более провала. Однако Шеклоз еще предполагал возможность того, что ему удастся остаться у власти и довести до конца начатое. Каким образом? Он и сам не знал. Наверное, как обычно - "что-нибудь придумаем" и "как-нибудь договоримся"...
Члены нового Комитета вставали и выходили из приемной наместника Евы, не проронив ни слова. Они давно уже научились понимать друг друга без лишних разговоров, на последних заседаниях либо царило молчание, либо кто-то говорил о том, что все и так прекрасно знали. Если бы не открытая враждебность, глубоко пустившая корни в сердце Комитета, то это могло бы быть лучшее правительство из всех возможных.
Аменир не заметил, как опустел зал. Он бы так и сидел в компании одиночества и размышлений, если бы его не вывело из задумчивости очень странное чувство, как будто нечто, преследующее его на протяжении долгого времени, внезапно исчезло. Это было очень тревожное ощущение, объяснить которое юный реамант никак не мог. Аменир понимал, что частичка, некогда застрявшая где-то внутри него, вырвалась наружу через лопнувший нарыв его сущности, оставив лишь кровоточащую, но безболезненную рану. "Может, мастер Этикоэл объяснит, что со мной произошло. Надо навестить его, - решил Кар.
– Но он совсем плох... Не могу видеть учителя в таком состоянии".
Когда открываются тайны ткани мироздания, очень тяжело сдерживать свой разум в рамках настоящей реальности, что было сопряжено с рядом неудобств - Аменир часто двигался машинально, забывал поесть или одеться, путался в элементарных вещах и терял нить повествования в слишком длинных фразах собеседника. Вот и сейчас, погрузившись в глубокую задумчивость, реамант незаметно для самого себя оказался перед дверью в свою комнату.
Покои Этикоэла располагались по соседству. Чтобы увидеть больного наставника, Кару достаточно сделать семь шагов дальше по коридору и приоткрыть тяжелую деревянную дверь. Старик, наверное, обрадуется приходу ученика, хоть и будет осыпать его ругательствами и проклятьями. У старого реаманта есть ответы на многие вопросы, мучащие Аменира, но он все равно заставит думать самостоятельно, даже если это будет откровенно безнадежным занятием.
"Хотелось бы с ним еще раз поговорить...", - с сожалением подумал юноша и толкнул дверь в свою комнату, так и не решившись увидеть учителя, лежащего на смертном одре. Но не успел он пройти внутрь, как увидел служанку, выходящую из покоев Этикоэла. Замерев на полушаге, Аменир развернулся и подошел к ней.
– Как он себя чувствует?
Девушка задумчиво посмотрела на него, старательно подбирая слова, но в конце концов отвела взгляд и негромко ответила:
– Он умер в полдень.
Аменир знал, что старый реамант был при смерти, и был готов к подобному известию. Но он совершенно не ожидал того облегчения, которое почувствовал, узнав о кончине Этикоэла Тона. Как будто масса вопросов и проблем резко отпали, став абсолютно непознаваемыми и неразрешимыми без помощи старого реаманта. Теперь Кар сможет делать только то, на что он сам способен, а не то, чего от него ожидал Этикоэл...
– Где... А как?.. Я могу попрощаться с ним?
– растерянно спросил Аменир, устыдившись своих эгоистичных мыслей и неуместного чувства облегчения.
– Простите, мастер реамант, но приказом Комитета было велено сжигать всех мертвецов...
Точно, Кар ведь сам настоял на этом решении. Такие меры предосторожности были необходимы - чудовищная формула Маноя Сара сохраняла остатки пародии на жизнь даже в отсеченных конечностях фармагулов, а если глава Академии сможет довести ее до совершенства, то вполне возможно, что он начнет воскрешать мертвецов. Звучит абсурдно, но в этом обезумевшем мире граница между реальным и нереальным за последнее время стала весьма условной. Зачастую приходилось принимать нелепые решения, чтобы исключить малейшую вероятность очередного невероятного поворота событий. Например, сжигать всех умерших и перерезать заключенным в тюрьмах сухожилия на ногах. Просто на всякий случай.
– А прах? Могу я хотя бы похоронить его прах?
– спросил Аменир, зачем-то ковыряя ногтем облупившуюся штукатурку на стене.
– Простите, я ничего не знаю. Мне очень жаль, - служанка осторожно отступила от него.
– Если вам что-то понадобится...
Реамант не слышал, что она говорила. На пол осыпались кусочки затвердевшего известкового раствора, покрытого дорогой, но безвкусной краской, которая давно потеряла свой изначальный цвет от сырости, копоти светильников и вечного полумрака. Мастера Этикоэла сожгли. Его прах, скорее всего, смешался с серым пеплом каких-то бедолаг, набившихся в центральный район Нового Крустока в поисках укрытия от всех несчастий. Они умерли на днях от голода, холода влажных ночей, болезней, несчастных случаев, драк за еду, кислое пойло или распутную девку, а теперь оскверняют своими прогоревшими останками прах поистине великого человека...
– Он был слишком слаб и болен, - пробормотал Аменир.
– Я возился с этим Комитетом, куполом, ветрами. Даже не смог по-человечески попрощаться со стариком, боялся встретиться с ним. Он должен был знать, что я почти нашел свой путь, что скоро я смогу спасти этот мир, сделать его лучше, самым лучшим! Оставил меня в одиночестве...
Палец на руке болел, мешая думать. Реамант удивленно посмотрел на него и обнаружил сломанный ноготь и ободранную кожу на подушечке пальца. На месте отколупанной штукатурки алело кровавое пятно.
– Больно.
В коридоре он остался один. Девушка давно ушла, ей было не по себе от отрешенного взгляда Аменира, впавшего в пугающую задумчивость. Казалось, он даже не дышал, а только стоял, уставившись глазами реаманта куда-то внутрь вещей и пространства, и методично ковырял стену, не замечая текущую по руке кровь.
Собравшись с мыслями, Аменир огляделся и через узкое окно увидел, что над Новым Крустоком уже повисла прозрачная пелена ночи, сквозь которую просвечивали холодные звезды. Он простоял в коридоре несколько часов, и его так никто и не привел в чувство. Хотя, скорее всего, случайные прохожие, прислуга и стражники пытались это сделать, но, осознав тщетность своей затеи, оставляли молодого реаманта в нежеланном покое.