Грани веков
Шрифт:
Раздавшиеся шаги в коридоре вывели его из раздумий.
Судя по звукам, к ним приближалось несколько человек — до Ярослава доносились их голоса. На стенах заплясало пламя факелов и перед решеткой возникли кряжистые фигуры бородатых охранников.
Зазвенели ключи, раздался скрежет замков.
— Выходь по одному! — скомандовал ближайший к ним сторож с испещренными оспинами лицом.
— Куда нас ведут? — спросил Ярослав, когда они направились гуськом по извилистым коридорам.
— Скоро узнаешь, — ухмыльнулся рябой и подтолкнул его в
Они миновали несколько поворотов. В полумраке за пределами освещенного факелами круга угадывались решетки многочисленных камер. Ярослава не покидало чувство, что за ним беззвучно наблюдают десятки пар глаз, он буквально спиной ощущал незримую угрозу, которой, казалось, веяло от стен. Что- пронеслось по полу, задев его ногу, и он едва не споткнулся.
Наконец, они поднялись по земляным осыпающимся ступеням к тяжелой дубовой двери.
Рябой грохнул по ней увесистым кулаком, после чего в ней отворилось оконце, мелькнула чья-то борода и дверь со скрипом отъехала в сторону.
В глаза ударил свет, показавшийся ослепительным после подземной темноты.
Они оказались в просторной комнате с низким потолком.
Ярослав припомнил, что они уже были здесь, когда их вели в казематы. Дверь, ведущая наружу находилась на другой стороне залы. Окон не было, горели масляные светильники и свечи. В левой половине залы виднелись бочки, мешки, столешницы на козлах с ремнями, и несколько кресел с высокими спинками.
Справа от них находился широкий стол, за которым восседал тучный мужчина с окладистой курчавой бородой и массивной золотой цепью на груди. Он отирал пот со лба платком. Напротив него на скамье разместился мышиного вида старик с раскрытой перед ним на низком аналое книгой, похожей на ту рукопись, которую подобрал Ярослав.
Старательно водя пером, он что-то выписывал на странице.
Рядом с вельможей, небрежно прислонившись к стене, замер уже знакомый Ярославу их спавший в карете спутник — тощий мужичонка с козлиной бородкой и одутловатым лицом. Он и сейчас, казалось, дремал, словно все, происходящее вокруг не имело к нему никакого отношения.
Между столом вельможи и писаря возвышалась деревянная конструкция в виде арки с причудливой системой рычагов и барабанов.
Через верхний брус арки были перекинуты канаты, на которых висел обнаженный до пояса человек.
Увидев его, Ярослав вздрогнул. Запястья истязуемого были связаны за спиной и вздернуты с помощью веревок так, что плечи оказались вывернуты под неестественным углом.
Тощая грудная клетка со свистом вздымалась и опадала; казалось, можно было прямо видеть сквозь кожу, как конвульсивно сокращаются межреберные мышцы.
На боках, груди и животе виднелись широкие, сочащиеся кровью багровые полосы.
Вглядевшись в покрытое кровоподтеками лицо, Ярослав узнал этого человека — это был тот самый одноглазый разбойник, напавший на него в лесу.
За дыбой маячили фигуры двух рослых палачей в кожаных фартуках, деловито переговаривающихся вполголоса.
Рябой
— Вот они, батюшка Симеон Никитич!
Сидевший за столом толстяк оживился.
— А ну, подойдите ближе! — велел он.
Приблизившись к столу, Коган, подражая рябому, отвесил глубокий поклон. Ярослав и Евстафьев последовали его примеру.
— Так значит, вас, вкупе с царицею, у людей лихих Ляпунов отбил?
Вельможа окинул их быстрым цепким взглядом.
— Кто таковы? Как в полону оказались у разбойников?
Коган кашлянул.
— Многая лета тебе, боярин, — начал он. — Я — лекарь Давид Коган, это — ученик мой Ярослав, путь держали из Тулы в стольный град Москву, вместе с о слугой моим Василием.
Боярин криво ухмыльнулся и откинулся на спинку кресла.
— Из Тулы, сказываешь? Нешто там дохтурам живется плохо?
По его сощурившимся глазам и играющей на губах усмешке, Ярослав понял, что он не верит ни единому слову Когана, более того — прекрасно знает, что тот врет.
Однако, Коган, казалось, принял интерес Симеона Никитича за чистую монету.
— Бежали мы от войска Самозванца, его же Гришкой Отрепьевым кличут, — бойко продолжал он. — Надежду великую имели, что государь наш истинный Борис Федорович примет под крыло свое и защитит от супостатов верных подданных.
— Так-так, — протянул боярин, поглаживая бороду. Высокий ворот его рубашки блестел от пота. Вглядываясь в его лицо, Ярослав ловил себя на мысли, что он кого-то ему напоминает. Что-то почти неуловимое, но до боли знакомое… Ну конечно!
Сарыч! Он едва не выпалил это вслух. Точно, если убрать бороду и излишнюю полноту, то допрашивающий их боярин будет вылитым заведующим подстанцией!
— Стало быть, вы — верные подданные государя нашего? — уточнил тот и подался вперед. — Как с царевной вместе оказались?
— Ехали мы с купеческим обозом, — начал Коган, — и на тракте напали на нас люди лихие, повязали и полон взяли. Там и царевну встретили, многая лета живота ей…
— Врешь, щучий потрох, жидовье отродье! — вдруг рявкнул Симеон, с размаху треснув кулаком по столу. — Не было вас ни на каком тракте, ни с обозом единым! Сей душегубец, — он кивнул в сторону вытянутого на дыбе тела, — Афонька Петров, свидетельствовал, что царевну они захватили с вами вкупе! Ты же, нехристь лукавая, в колдовской обряд ее вовлечь пытался!
— Подвтерждаеши ли сие? — повернулся боярин к дыбе.
— Истинный крест! — прохрипел разбойник. — Ахти, боярин, Симеон Никитович, смилуйся вмале! Дозволь ослобонить веревки — боюсь, Богу душу отдам!
— Отдашь, вестимо, — согласился тот. — Претерпевый же до конца спасен будет, глаголет Писание.
— Так что, жидовин, скажешь на сие? — обратился он к Когану. — Будешь ли далее отпираться, аще правду поведаеши?
За его спиной раздалось деликатное покашливание.
— Мыслю, боярин, что знаком мне лекарь сей, — промолвил человек, стоящий у стены.