Грани
Шрифт:
— Я могу остаться здесь и подождать вас?
— Эмм… думаю, да! — бойко, но все же с явной озабоченностью ответил Пэрис. — У нас есть журналы для автолюбителей. Кулер с водой в вашем распоряжении. Но вам придется подождать около часа, вас это… не смущает?
Не дожидаясь ответа Боба, Пэрис тут же добавил, словно посчитав следующею информацию крайне необходимой:
— О, не думайте, что мы так халатны к мастерской. Просто тут нечего воровать, да и мастерская эта одна на всю округу. Хоть мы находимся на отшибе, но наша репутация на высоте и нас все знают. Местные тут ходят редко. Только старики. И потом у нас всюду
Боб посмотрел на Пэриса так наивно, как смотрят на школьника, решившего задачу по математике за пятый класс, но не определившегося в ее правильности.
«Такой зеленый. Кипишует по каждому поводу Ей богу, словно в зад ужаленный. Наверное, это его первая работа. Причем она ему явно нравится. А может он просто такой человек», — подумал Боб.
А потому просто ответил:
— Я разберусь, поверь. Можешь идти на обед.
В ответ Пэрис только энергично кивнул головой, убежал в какую-то кабину и вылетел из нее уже с контейнером для еды.
Оставшись один, Боб подошел к своему грузовику и вздохнул. Мысли опять начали заползать в его голову одна за другой.
«Кто все же был тот парень? Может быть, это был брат Кейси Диггенс? Но по словам полиции, кроме родителей и сестры у нее никого не было. Вряд ли это совпадение. Да еще и тот сон…».
Боб не верил в сверхъестественное. Вещие сны и подобная чепуха не засоряли его голову. Но он точно видел во сне Макса Диггенс.
«Смерть мальчика была безболезненной».
А еще Боб видел лицо того парня. Он точно его видел, с этим не поспоришь. В этом определенно должна быть какая-то связь.
«Не успел я выйти из больницы, как со мной играет в салки какой-то шкет! Может, это был ее любовник? Слишком молодой. Хотя нет, все это меня совершенно не касается».
На самом деле Боб понимал — это касается его, как никого другого. Авария будет преследовать его всю жизнь. На Боба напала грусть и факт его невиновности этого никак не отменял. Он не был виновен, но был причастен. Женщина. Ребенок. И только одинокий Боб, чья жизнь не была особо ценна даже для него самого осталась целой и невредимой. С каждой новой секундой Боб испытывал за это свою вину. Он был раздосадован и огорчен и теперь ему даже казалось, что он слышит голос убитой горем матери мертвого мальчика.
Боба Гаррисона также огорчал свой побег. Почему он убегал от своего преследователя? Боялся посмотреть ему в глаза? Или боялся, что то скажет то, что Боб боится услышать вслух? Почему?
Тут Боб присмотрелся к бардачку переднего сиденья. На нем еще оставалась запекшаяся кровь. Ответ пришел сам собой.
«Потому что женщина и ребенок погибли, а ты жив».
В эту самую секунды его мысли оборвал голос позади:
— Боб Гаррисон?
Голос принадлежал молодому парню, но сзади стоял точно не Пэрис. Впрочем, Боб довольно спокойно обернулся и увидел того, кого ожидал. Своего преследователя.
Они молча стояли друг против друга. Боб усмехнулся. Только что он рассуждал о мертвых Диггенс, о сверхъестественном, о своем преследователе и вот, пожалуйста. Все медленно, но верно начинает проясняться. И теперь уже не убежишь. Ведь это не разъяренный пес, сорвавшийся с цепи и гоняющий тебя по округе. Это была вина, а от нее не убежишь. Бобу, впрочем, и не хотелось убегать.
Напрашивался вопрос, вертевшийся в голове Боба последние два часа:
— Кейси и Макс?
Бобу показалось, что парень сжал челюсть. Больше у Боба Гаррисона вопросов не было. Вопрос «Кто стоит перед ним?» был не актуален. Вид у парня был уже не такой взволнованный, как при первой встрече. Он держался уверенно и спокойно.
Губы юного преследователя, наконец, разомкнулись и он подтвердил:
— Кейси и Макс.
А после в его руке Боб заметил блеск стали.
Глава 21: Новое существо
Глава 21: Новое существо
Когда в мастерской появился Кейси, он застал картину, которую жаждал увидеть очень давно. Если бы Кейси увидел ее до определенных событий, она вызвала бы отвращение к человеку (если не ко всему людскому роду в целом). Но после аварии, эта картина прокручивалась в голове Кейси раз за разом, с самого первого дня рождения в новом теле. С каждым разом она меняла Кейси и рождала мысли, непостижимые для прошлого владельца тела. Едва ли хоть когда-то они могли зародиться в нем.
Но они зародились, дали свои плоды и окутали сознание Кейси, словно лоза окутала нерушимый камень.
И Кейси это нравилось.
Удивительно, как все же способно измениться мировоззрение человека. Оно может формироваться годами и даже десятилетиями, словно прочная и высокая стена. Но случись что, пусть даже совсем невзрачное, какая-то маленькая деталь, и тогда… изменится все. И эта самая деталь, совсем неприметная для остальных, но ставшая для вас переворотным событием, станет ключевым доказательством того, что люди меняются, и ничто не вечно. Сегодня ты можешь быть самым заядлым филантропом, быть за мир во всем мире и показывать каждому прохожему «пис», но ворвись в твой дом какой-нибудь безумец с пушкой и начни он палить в твоих родных, твои приоритеты сразу же поменяются.
Потому что это жизнь.
Кейси Диггенс никогда не признавала насилие. Она считала эту форму взаимодействия между живыми существами приемлемой только разве во времена пещерных людей. И то, по ее мнению, для них это было непозволительно. Бить друг другу морды, когда выживание дается и так не легким путем? Что за дикость! Что за глупость! Сотни лет эволюции и ради чего? Неужели люди остались теми же приматами, разве что в модной одежде? Неужели у большинства населения настолько мало извилин и словарного запаса, что всякий раз приходится прибегать к языку силы? А потому, видя насилие в повседневной жизни, Кейси еще раз убеждалась, что этот мир был не для нее.
Но потом произошло страшное. Произошло то, чего она боялась больше всего. Насилие и она встали на одну сторону. Так и произошло.
«Потому что моего сына… его нет».
Так она потеряла себя и свои мысли.
«Моего мальчика… больше нет».
Вместе с новыми мыслями рождалось и новое тело. Некогда Кейси Диггенс была невысокой женщиной с короткими кудрявыми волосами, нездоровым цветом кожи и пухлыми губками, что делало ее самой обычной женщиной, достойной, по меркам многих, самой обычной жизни. Теперь же ее тело представляло собой вполне оформленную высокую женскую фигуру.