Граница безмолвия

Сушинский Богдан Иванович

Теперь, когда Вадим сам стал офицером, да к тому же начальником заставы и комендантом этого острова, он чувствовал себя ответственным за судьбу этой странной фронтовой «гробницы», причем ответственным перед Богом и офицерской честью.

В любом случае на острове его ожидало хоть какое-то разнообразие, какие-то свежие впечатления. Даже в те времена, когда в форте находилась целая рота солдат, он, старшина Ордаш, как и каждый из этих бойцов, исходил скукой, томился однообразием и одиночеством. Что уж говорить теперь, когда после «коллективного одиночества» ему пришлось окунуться в одиночество истинное, отшельническое?

Какое-то время лейтенант шел, держась западного берега фьорда, и при этом мог видеть лишь очень узкую полоску моря, открывавшуюся в створе между двумя,

как бы охранявшими вход в него, скалами. Но как только достиг западной скалы, вдруг с удивлением заметил, что справа от него, недалеко от западной оконечности острова, виднеется что-то черное. Еще до того, как Вадим взялся за бинокль, он догадался, что это рубка подводной лодки, так что, поднеся его к глазам, лишь убедился: действительно, подлодка. Как убедился и в том, что на рубке её красовался германский крест, точно такой же, какой красовался на фюзеляже и крыльях пролетавшего когда-то над островом гидроплана.

Тут же схватившись за весла, лейтенант изо всех сил налег на них, чтобы отойти назад, за скалу. Несколько мгновений шлюпка как бы стояла на месте, поскольку парус вел её вперед, а весла — назад, однако в конечном итоге Вадиму все же удалось завести её за каменное прикрытие, и только тогда он бросился к поугасшему парусу, окончательно сбил его, а затем вытащил из крепежного створа мачту, которую с субмарины могли заметить даже здесь, в фьорде, и уложил на бак шлюпки. Теперь у него была только одна цель: как можно скорее добраться до причала, завести шлюпку в док и уйти на плато, к пограничному форту.

Он старался наметить план своего отхода, пытаясь найти такой путь, при котором с лодки его не увидели бы. Но похоже, что такого пути не существовало. Конечно, он мог бы добраться по кромке моря до устья Тангарки, затем, проделав большой крюк, подняться на плато по оврагу и наконец завершить восхождение по довольно крутому склону… Однако этот план лейтенант сразу же отбросил. Что странного в том, что на заставе германцы заметят пограничника? В любом случае главное сейчас — как можно скорее добраться до форта и приготовиться к возможной высадке десанта.

Подойдя к доку по проложенному самими пограничниками каналу, он спрятал в нем шлюпку, закрыл ворота на замок и, подхватив винтовку и вещмешок — второй уже был у него на спине, поспешил по тропинке наверх, стараясь как можно дольше оставаться на западном скате оврага, на котором с подлодки его трудно было разглядеть, а еще труднее — подстрелить.

Уже преодолев более половины подъема, лейтенант оглянулся. Теперь подлодка всплыла так, что видно было всю верхнюю часть её корпуса. «Совсем немчура озверела! — возмутился Ордаш, воинственно потрясая карабином. — Страх потеряли, сволочи, буквально под окнами шастать начали!»

Судя по всему, германские субмаринники хорошо знали, что орудий на заставе нет, боевых катеров у причала тоже не наблюдается, а потому никакой опасности для них форт не представляет. Единственное, что их наверняка удивляло с самого момента всплытия, что застава не проявляет никаких признаков жизни: ни одного человека, ни одного выстрела. Поэтому появление на прибрежном склоне живой души не могло не вызвать у них интереса.

Этот «интерес», молвил себе Ордаш, завершится тем, что, захватив форт, подводники устроят себе в нем зимний курорт с дополнительным питанием за счет моих запасов и банными экскурсиями на Факторию. Причем они неминуемо ворвутся сюда, как только поймут, что форт этот гарнизоном оставлен, а вся охрана его состоит из одного-единственного штыка. Из эдакого офицера-сторожа, одновременно выступающего и в роли начальника заставы, и в роли коменданта форта. А поймут-убедятся в этом подводники очень скоро.

Оставшиеся восемь-десять метров лейтенант поднимался по склону, уже не таясь и даже не пригибаясь: пусть командир субмарины знает, что застава все еще существует и что он, начальник её, находится на своей земле. Однако и времени на то, чтобы оглядываться на подлодку, тоже не терял. Видят? Ну и пусть видят! Захотят пальнуть по нему или по форту из орудия — пусть палят, деваться ему все равно некуда.

Взойдя на вершину склона и пройдя несколько метров уже по равнине плато, лейтенант остановился за большим, похожим на перевернутую вверх дном чашу, валуном, от которого до ограды форта оставалось каких-нибудь двадцать шагов. Поставив на эту гранитную «чашу» оба вещевых мешка, он пристроил на одном из них свой снайперский карабин и поднял к глазам бинокль. Если субмаринники решили пойти в открытую, то встретить их, еще до захода во фьорд, лучше всего здесь. Когда же сунуте я в залив, он успеет перебазироваться в форт и встретить их пулеметным огнем с крыши «офицерской цитадели».

Теперь ему хорошо виден был один из моряков. Он стоял в черном плаще на вершине рубки и рассматривал в бинокль его «валунную» позицию, заставу, вышку. Однако очень скоро интерес к командиру субмарины или кем там был на самом деле этот человек, у лейтенанта исчез, поскольку из-за носа судна появилась надувная шлюпка с тремя моряками, которая вначале как бы застыла, словно команда её решала, куда направляться: к материку или к острову, а затем направила свое «корытце» в сторону Фактории.

— Что, вольные стрелки, решили обосноваться на острове? — вслух проговорил Ордаш. — Позвольте узнать, на кой черт вам это далось? Может, вслед за островом, захотите осуществить рейд к форту? Не советую.

Никакого страха перед появлением здесь незваных гостей Вадим не ощущал. Как не ощущал и опасности, исходящей от субмарины. Он попросту не воспринимал её команду как врагов. Во всяком случае, пока что не воспринимал. И потом, было бы куда опаснее, если бы сюда подошел какой-нибудь крейсер или эсминец.

Лейтенант знал, что экипаж субмарины составляет не более пятидесяти моряков [61] , и в атаку на его форт командир вряд ли решится бросить более десяти человек. Не погонит же он на гибель своих мотористов, торпедистов и акустиков… Но с таким войском он как-нибудь справится.

61

Численность экипажей германских субмарин, действовавших в начале войны в северных широтах, составляла в основном 46 моряков. Только экипажи субмарин IX серии стали насчитывать 55 членов.

Впрочем, даже если бы германцы высадились всей командой, отходить к предгорьям, оставляя заставу врагу на разграбление и сожжение, он не может. Не позволит себе. Тут уж, как водится у пограничников: ни шагу назад, граница священна.

Не теряя больше времени на осмотр субмарины, Ордаш почти бегом направился к форту. Уже подходя к северной части ограды, он вновь остановился и увидел в бинокль, как двое моряков разворачивают пушку в сторону заставы. Еще один матрос копошился у зенитного орудия. По опыту общения с отечественными субмаринами-«щуками» [62] Вадим знал, что оба орудия там — небольшого калибра [63] . По всей вероятности, такими же они были и на германских подлодках. Но все равно, если эти вольные стрелки возьмутся за долбеж заставы в два ствола, зимовать ему в конечном итоге придется в подвале форта или в некоем подобии тунгусского чума. А не хотелось бы.

62

«Щуками» в советском подводном флоте называли субмарины с бортовыми номерами, начинавшимися с буквы «Щ». Кроме торпедных аппаратов, эти подлодки имели на своем вооружении два палубных орудия.

63

В зависимости от серии германских субмарин, на них были установлены 88- или 105-мм палубные орудия, а также 20-мм палубные зенитные (нередко это были четырехствольные — «фирлинг») пушки. Лишь начиная с 1943 года на многих субмаринах палубные орудия были сняты, поскольку, по мнению командиров, они замедляли скорость движения, а в надводных боях оказывались неэффективными.