Граница у трапа

Мазур Владимир Александрович

— С аквалангом и в ластах, — засмеялись девчонки. — Ой, шутники!

— Извините, пора идти, — откланялся Никитин. — Служба. Вы здесь не засиживайтесь. Пограннаряд не любит, когда по пляжу шастают.

— А может, мы как раз пограничников и поджидаем, — захихикала бойкая.

Мы потопали дальше.

От «красных складов», к которым приближались, до здания таможни пешком добрых минут двадцать. Сегодня суббота, начальство отсутствует, работы никакой, кроме «западногерманца», можно не торопиться.

— Насчет теории о танцах, — сказал

Никитин, когда мы шли по дороге, огибавшей причалы. — Знакомиться можно всегда, везде, в любой обстановке. Всяк тянется к себе подобному, живет в ожидании любви и дружбы. Ему общаться хочется не меньше, чем есть и спать. А ты — танцы, танцы. Робкий ты, вот в чем дело.

Справа были пришвартованы и лагом, и кормой суда — сухогрузы, пара «китобоев», буксиры. Здесь производился средний и мелкий ремонт, поэтому причалы были захламлены кусками листового железа, конструкциями, будками для сварочных аппаратов, асфальт забрызган краской и мазутом. Борта судов ободраны, покрыты болезненными пятнами сурика. Редко в какой каюте светился огонек. Команды на судах не было, и только парочка-другая матросов жили на них. Обезлюдевшие, с шаткими сходнями, суда производили унылое впечатление.

Слева были нагромождены огромные трубы, более метра в диаметре. Дальше шли мастерские по ремонту портовых механизмов, а потом дорога сворачивала под прямым углом к портовым воротам.

— Купаться предлагали, — хмыкнул Никитин, все еще находясь под впечатлением встречи. — Был у нас как-то один... Окунулся разок, а у него часы и потянули. Не знал, что запрещено в рабочее время... Пошел к начальнику и жалуется — мол, часы сперли, порт виноват, пусть возместит убытки...

— Ну и что?

— Начальник поддакивал, посмеивался, посоветовал написать подробное заявление на его имя. Потом наложил резолюцию — уволить. Суров закон, но на то он и закон.

В воздухе в свете вспыхнувших фонарей металась мошкара.

Нудно гудели моторы, лязгало железо. Изредка прорывалась мелодия из парка.

— С новенькими всегда морока, — согласился я. — Впрочем, все мы когда-то были новенькими.

— Особенно ты. С тобой до сих пор приходится держать ухо востро! А, вообще-то, тех, кто сразу себя не зарекомендует, отправлял бы на почту. Там для них и соблазнов поменьше, и всем спокойней.

— Как зарекомендует? То есть, будет строго выполнять инструкции и никакой инициативы?

— Инициатива, — назидательно произнес Никитин, — есть волевое применение инструкций и наставлений в данной ситуации.

— Ну, хорошо, отправишь новичка на почту, — не сдавался я, хотя уже понял, что Никитин постепенно переходит на мою личность. — А на почте не такие же трудности?

— Там соблазнов меньше. Сам знаешь — то жвачку суют, то рюмку подносят, то порнография попадается... Хорошо, если парень кремень...

— Как я?

— А если слабак?

— Перевоспитывать надо,

— Это у нас-то? На границе? Нам нужны сиюминутные бойцы, такие...

— Как я?

— Ладно, как ты, хоть у тебя дури много в голове. На тебя, к примеру, можно положиться.

Мы шли по дороге, уступая автопогрузчикам — «пособникам смерти». Из-за лап и направляющих они так и норовили придавить зеваку.

— Хочешь анекдот? — спросил я Никитина.

— У тебя они не смешные.

— Да ты послушай. Спрашивают ротозея: «Что это у тебя за болячка во весь рот?» А он отвечает — «Ехал какой-то ротозей и меня оглоблей в рот».

— Про тебя анекдот, — засмеялся Никитин. — Помнишь, как ты забыл на судне фуражку — все оттого, что не носишь на голове — и она уплыла в жаркие страны?

Я с протяжным вздохом нахлобучил фуражку почти на самые уши. У, нудный Никитин! С тоски с ним помереть можно!

* * *

Когда склянки пробили полночь, чиф сказал, ни на кого не глядя:

— Через сутки войдем в русские территориальные воды. Надеюсь, все понимают, что это значит?

В кают-компании «Сансета», освещенной только лампами, горевшими над баром, устроенным в углу, присутствовали трое — чиф, пугливого вида второй помощник и кто-то, сидевший в полумраке. Это был Раджа, убийца Ортопеда, человек Метиса.

Второго помощника не интересовали взаимоотношения чифа и Раджи — он придерживался золотого правила — чем меньше знаешь и видишь, тем легче живется.

— Для подстраховки, — продолжил чиф, — вместо «заболевшего» капитана комиссию приму я. В случае «недоразумений» можно будет цепляться за параграфы законов. Лучше, конечно, чтобы все прошло гладко. Ты, — «обратился чиф ко второму, — не показывайся на глаза, а то со страху штаны обмараешь. И перестань записывать! — взорвался он, видя, как второй принялся старательно чиркать что-то в небольшой записной книжке.

— А как быть с погрузкой? — с видом послушного ученика спросил второй.

— Грузить будем прежде всего в твиндек носового трюма. Сам трюм задраить наглухо. В остальные — потом.

— А дифферент на нос? Он и так уже...

— Плевать на дифферент! Судно выдержит! А не выдержит... Словом, это твоя забота. И вообще — держись во время приема подальше от кают-компании. Заболей, сломай себе ногу, напейся — что угодно. Чем меньше людей будет шататься на глазах у властей, тем лучше. И чтоб никаких... «неожиданностей»! — обратился чиф к Радже. — Чтоб не повторился случай с новеньким!

— Дальше грузовой палубы никто не попадет, — заверил Раджа. — Есть парочка надежных ребят. О своем «падении» новенький помалкивает.

— Ладно, думай сам. Теперь забота о грузе — на твоих плечах. Тебе за это неплохо платят.

— Тебе тоже, — не остался в долгу Раджа.

Чиф несколько секунд всматривался в плохо различимое лицо Раджи, не выдержал, машинально дотронулся до верхнего кармашка форменной блузы.

Обращаясь ко второму, добавил помягче:

— Итак, трюм задраить. Подготовить документы. Из русского порта курс на Манти. Не забудь о бункере.