Граница вечности
Шрифт:
— Благодарю вас, сэр, но, пожалуйста, называйте меня Джордж.
Бейб Ли взяла его руку и посмотрела ему в глаза так, словно хотела выйти за него замуж.
— Мы так благодарны вам, Джордж, и гордимся вами. — Она говорила в такой обольстительной манере, что Джордж смущенно посмотрел на ее мужа, подумав, не рассердится ли он, но ни Перси, ни Верина никак не прореагировали, и Джордж позволил себе предположить, не проделывает ли она такую штуку с каждым мужчиной, с которым встречается.
Как только Джордж высвободил руку из цепкой хватки Бейб, он обратился к Перси.
— Насколько мне известно, в ходе президентских выборов в прошлом году вы высказывались в поддержку Кеннеди, — напомнил он. — Вас сейчас не возмущает его позиция по гражданским правам?
— Мы все разочарованы, — ответил Перси.
В разговор вступила Верина:
— Еще бы! Бобби Кеннеди просил временно не устраивать поездки на автобусах за гражданские права. Можете себе представить? Естественно, Конгресс расового равенства не согласился. В Америке правит закон, а не толпа.
Об этом должен был бы заявить министр юстиции, — сказал Джордж.
Перси кивнул, оставаясь невозмутимым, несмотря на то, что два человека развернули против него атаку.
— Я слышал, что администрация заключила сделку с южными штатами, — заметил он. Джордж навострил слух: этого в газетах не было. — Губернаторы штатов согласились сдерживать толпу, чего хотят братья Кеннеди.
Джордж знал, что в политике просто так ничего не делается.
— И на каких условиях?
— Министр юстиции будет закрывать глаза на незаконные аресты защитников равноправия цветного населения.
Верина рассердилась на отца.
— Почему ты не сказал об этом раньше, папа? — выпалила она.
— Я знал, что ты будешь безумно негодовать, дорогая.
Верина изменилась в лице от такой снисходительности и отвернулась.
Джордж сосредоточился на ключевом вопросе:
— Вы будете протестовать открыто, мистер Маркванд?
— Я думал об этом, — ответил Перси. — Но я сомневаюсь, если ли в этом смысл.
— Смысл в том, что вам протест может повлиять на темнокожих избирателей, и в 1964 году они проголосуют против Кеннеди.
— Вы уверены, что мы заинтересованы в этом? Для нас все может обернуться еще хуже, если в Белый дом придет кто — нибудь вроде Ричарда Никсона.
Верина с негодованием спросила:
— Тогда что нам делать?
— То, что произошло на Юге в последние месяцы, вне всякого сомнения, доказывает, что существующий закон слишком слаб. Нам нужен новый закон о гражданских правах.
— Аминь, — произнес Джордж.
Перси продолжал:
— Я мог бы посодействовать в этом отношении. Сейчас я пользуюсь некоторым влиянием в Белом доме. Если я выступлю с критикой в адрес братьев Кеннеди, у меня его не будет.
Джордж чувствовал, что голос Перси должен быть услышан. Верина высказала ту же мысль.
— Ты должен выступить и дать понять, что справедлива, — сказала она. — В Америке много здравомыслящих людей. Они поймут.
Ее мать возмутилась:
— Твой отец всегда говорит, что справедливо. Он этим и славится. Он то и дело ставит себя под удар.
Джордж понял, что Перси не нужно уговаривать. Но, может быть, он и прав. Новый закон о гражданских правах, запрещающий южным штатам притеснять негров, мог бы стать единственным реальным решением.
— Пойду-ка поищу своих родителей, — сказал Джордж. — Большая честь познакомиться с вами.
— Подумай насчет работы у Мартина, — крикнула Верина ему вдогонку.
Он пошел в парк, где должны были вручать дипломы об окончании юридического факультета. Там соорудили временную сцену, в палатках поставили столы для обеда после официальной церемонии. Родителей он нашел сразу.
Мать была в новом желтом платье. Она, наверное, копила на него. Гордыня ей не позволяла, чтобы богатый Пешков покупал вещи для нее, только для Джорджа. Она окинула его взглядом с головы до пят — в академической шапочке и мантии.
— Это самый радостный день в моей жизни, — сказала она, а потом, к его удивлению, расплакалась.
На нее это было не похоже. Последние двадцать пять лет она не показывала слабости. Сын обнял ее и прижал к себе.
— Я так счастлив, что ты у меня есть, мама, — проговорил он.
Джордж осторожно высвободился из ее объятий, вытер ей слезы белым платком и повернулся к отцу. Как большинство питомцев университета, он был в канотье с лентой, на которой стоял год окончания Гарварда — в его случае 1942-й.
— Поздравляю, мой мальчик, — сказал он, пожав Джорджу руку. Он здесь, подумал Джордж, и это что-то значит.
Минутой позже появились его дед и бабушка. Оба были русскими иммигрантами. Дед, Лев Пешков, начинал с того, что открывал бары и ночные клубы в Буффало, а сейчас владел студией в Голливуде. Он всегда одевался как денди и сегодня был в белом костюме. Джордж никогда не знал, что думать о нем. Про него говорили, что он безжалостный бизнесмен и не очень уважает закон. В то же время он проявлял доброту к своему темнокожему внуку, давая ему щедрое содержание и оплачивая его учебу.
Сейчас он взял Джорджа под локоть и доверительно сказал:
— Мой тебе совет в юридической карьере. Не будь адвокатом у преступников.
— Почему?
— Потому что они остаются в проигрыше, — хихикнул дед.
Многие считали, что Лев Пешков — сам преступный элемент, занимавшийся торговлей контрабандными спиртными напитками во времена сухого закона. Джордж спросил:
— В проигрыше остаются все преступники?
— Те, которых удается поймать, — ответил Лев. — остальным адвокаты не нужны. — Он добродушно засмеялся.