Гравитация
Шрифт:
— Ты не боишься, что на мне сейчас записывающая аппаратура? — Такая откровенность Гаспара демонстрировала тот факт, что он снял все маски и идёт ва-банк.
— На тебе её нет, да и никогда не будет. Ты не любишь все эти штучки так же сильно, как и попытки ограничить твою свободу, — удовлетворенно заметил Гаспар. Боже, как же злило то, что он знает меня лучше, чем я сама. Одного он не мог знать — один раз я таскала на себе маячок, который показывал Анне Тагамуто моё местоположение. Так что, в этот раз он всё же ошибался.
— Возвращайся к своему другу, Гаспар, — отозвалась я, — возможно, что
На высоких скулах заходили желваки. Кажется, я задела его. Но, вместе с этим, в глазах промелькнуло удовлетворение. Он понял, что мне не всё равно.
— Однажды я предложил тебе бросить всё и начать новую жизнь, — с неба медленно начал падать мокрый снег, и его тяжелые хлопья оседали на волосах и плечах Гаспара, — но ты всё время пытаешься смотреть на детали, избегаешь всей картины. Усложняешь жизнь, придумываешь новые стены вокруг себя. Ты ревнуешь меня, но отказываешься признавать то, что мы должны быть вместе.
— Что с тобой делали, Гас? — Перебила я, не желая слушать его чересчур точные описания своих мыслей, — били в приюте? Оскорбляли? Насиловали? Сколько вас — двое? Трое? Один отвечает за темную сторону, второй — за светлую?
Гаспар начинал злиться. Только его злость была холодной и тихой, хорошо сдерживаемой. Лишь отблески пляшут в глазах, да губы сжались почти в одну линию.
— Ты провоцируешь меня, пытаешься разозлить. Хороший ход, но бесполезный.
— Значит, это продолжалось слишком долго, чтобы ты смог научиться контролировать ситуацию. Теперь я поняла. Темный Гаспар защищал светлого, а ты пытаешься контролировать обе свои стороны. Ты искалечен так, что тебе наверно уже не помочь, а потому и не отпускаешь меня — это дает тебе возможность ощутить себя целым. Живым, понятым и нужным.
Последнее слова повисло в затихшей аллее. Было уже слишком поздно испытывать страх — Рубикон пройден.
Неожиданно он улыбнулся — почти нежно.
— Я знал, что ты сможешь понять всё, что происходит. Поэтому я никогда не принесу извинений за то, что произошло. Оно того стоило.
— Ты никогда не превратишь меня в свою копию. Я не буду смотреть на мир твоими глазами, — у меня мерзли ноги, словно холод от земли полз вверх.
— Мне не нужно менять тебя. Ты просто нужна мне, как и я — тебе. Ты знаешь это, Ван.
Мокрый снег валил уже хлопьями, парк погружался в ночь. Мир жил своей жизнью и разваливался на части, круговорот абсурда. Я видела в глазах Гаспара то, что мы никогда не произносили, но всегда признавали как должное. Дополнять друг друга, собирать разбитые куски одного и уравновешивать другого. Кажется, только вдвоём мы составляем одно целое.
Всё, что я должна была сделать раньше, я могла сделать сейчас. И я не стала раздумывать.
Губы у него были прохладными и твердыми, как мерзлая земля вокруг. Но поцелуй от этого не стал холоднее, напротив.
Потом я ушла. Я знала, что он не будет останавливать меня. Не убьет. И не сможет отпустить. То, что только что между нами произошло под холодным лондонским небом, требовало заключительной паузы, чтобы каждый мог наконец-то понять одну простую истину.
Гравитация. Взаимное притяжение, силу которого нельзя преодолеть.
В аэропорт я приехала заранее, за три часа до начала регистрации на рейс. Вокруг сновали люди, похожие на деловитых муравьев, толкающие свой багаж или тянущие за руку капризничающих детей. Я сидела напротив большого табло с расписанием вылетов самолетов. А за окном была почти ясная погода, и в небольшие просветы облаков пробивалось слабое солнце.
На экране широкой плазмы, висящей справа на стене, крутились новости. Я отвлеклась от созерцания пассажиров и стала знакомиться с событиями, которые появлялись на экране. Из-за шума и приятного автоматического голоса, объявляющего посадки и регистрацию, было абсолютно ничего не слышно, и приходилось довольствоваться только изображениями.
Затылок закололо тонкими иглами напряжения, пружина, сворачивавшаяся столько времени, наконец-то развернулась с накопленной силой. Поэтому, к появившейся записи я была уже готова. Я знала, кого выводят и сажают в полицейскую машину, старательно закрывая от камеры. На него повесят не только его собственные трупы, но и то, что делала Анна Тагамуто.
Мой самолет отрывал шасси от взлетной полосы.
Гаспара везли в тюрьму.
Глава 28
Это случайная встреча, и я уверен, что она даже не придала ей значения. Я в окружении таких же отъявленных негодяев, какими нас считают обитатели соседних домов. За то, что мы удрали из приюта, нас ожидает закономерное наказание. Воспитатель не скупится на силу при вколачивании послушания в ублюдков шлюх и наркоманок. Но сейчас совершенно не думается о том, как будут распухать и багроветь синяки. Если, конечно же, повезет только на синяках. Одному парню сломали руку, но он всё равно продолжать сбегать. Нас манила свобода, и за неё можно было заплатить цену в виде воспитательных избиений.
Она кружила по небольшой дорожке возле невероятной машины. Из дома вышла достаточно молодая женщина в светлом костюме, такие строгие и изящные вещи не носят люди просто так. Я видел однажды по новостям английскую королеву, так вот, эта женщина была одета почти как королева. Рядом с ней вышагивала маленькая девочка, чуть старше меня или же моя ровесница. Такие девочки похожи на невероятных, идеальных во всем кукол, которые вежливо улыбаются несовершенному миру, но не соприкасаются с ним, чтобы его пыль не оседала на их золотых локонах и светлых туфлях. Она составляла резкий контраст с той, что мерила шагами территорию перед машиной. Я не мог не видеть, как в сдержанном взгляде куколки, брошенном на сестру, читается явное раздражение и неодобрение. Еще бы, ведь она была похожа на встрепанную птицу, которую поймали, засунули в маленькое подобие взрослого платья и заставили проводить время так, как она явно не хотела проводить теплый, летний день.