Граждане
Шрифт:
Он узнавал ее и с других сторон. В редакции Павел уже с первых дней приобрел своеобразную известность как страстный охотник за пригласительными билетами и пропусками на всякие зрелища. Если кто из сотрудников не мог или не хотел их использовать, если хоть мгновенье раздумывал, около него тотчас вырастал Павел, ненасытно жаждавший впечатлений. Билеты, на которые не находилось желающих, так уже и назывались в редакции «билеты для Чижа». Получив их, он прямо из «Голоса» мчался в театр и усаживался в еще пустом зале задолго до поднятия занавеса. За один месяц он увидел больше, чем за все прошедшие годы своей жизни. Было начало сезона, в театрах шли тогда «Мещане», «Сулковский», «Горе от ума». Затаив дыхание, Павел смотрел на сцену, где люди жестикулировали и говорили гораздо выразительнее, чем в жизни, и жадно ловил каждое слово. Он чувствовал, что получает что-то незаслуженно, что ему здесь дарят больше, чем он может дать людям. И кто дарит! Самые талантливые писатели
В Варшаве он своими глазами увидел многое такое, о чем раньше знал только понаслышке. Вот, например, он читал и даже не раз сам писал о строительстве и великих переменах, считая и себя участником их, так как он — сын рабочего класса, который прогнал хозяев и взял промышленность в свои руки. Но здесь, в Варшаве, все это предстало перед ним в высшем средоточии накопленных сил, вознесенное на безмерную высоту, словно излучающее жаркий свет на всю землю, на всех людей, на прошлое и будущее. И потрясенный Павел моргал глазами, как человек, внезапно попавший из темного зрительного зала на сцену, залитую потоками ослепительного света. В Национальном музее он в толпе посетителей-рабочих стоял перед картиной Матейко «Грюнвальд». На лекции в Обществе польско-советской дружбы только два стула отделяли его от знаменитого поэта, певца польской революции, чьи стихи читались в П. на всех торжественных собраниях. Он ходил по улицам, по которым когда-то шагал Дзержинский во главе рабочих демонстраций. Он побывал на том месте, где погиб штаб восставшей Армии Людовой [13] … Все это было правдой, овеянной легендами, священной для всей страны. Павел словно стоял у ее подножия и постоянно смотрел вверх, а в голове лихорадочно кипели мысли. По ночам, когда он возвращался на Электоральную и октябрьский ветер холодил ему виски, он останавливался на площади Дзержинского и озирался по сторонам, словно вслушиваясь в какие-то голоса и звуки. Ему чудилось, что безмолвные в эти часы заводы, фабрики, стройки, рассеянные по огромной территории столицы, беседуют между собой условными знаками и сигналами. Этот город, который он жаждал защищать грудью, спал чутким сном, не смыкая век. Как тихие его зеницы, мерцали огни над помостами лесов и у верхушек башенных кранов. Руки кранов распростерлись над грудами кирпича, словно застывшие внезапно объятия. А в центре города тихо шелестели флаги на мачтах перед Домом партии. В такие минуты Павлу виделся весь род Чижей, собравшийся вокруг его отца. Отец был в красном галстуке, который он всегда надевал Первого мая, — и все они словно глядели вниз с большой семейной фотографии, подвешенной среди звезд. Смотрели на него, Павла, серьезно, с гордостью и вместе с беспокойством. «Ну да, ведь я еще ничего не сделал», — мысленно корил себя Павел. А между тем он никогда не тратил времени зря!
13
Народная Армия — подпольные вооруженные силы польской демократии, существовавшие во время второй мировой войны. — Прим. ред.
Да, он не тратил времени на пустяки, он даже Антека Кузьнара удивлял тем упорством и методичностью, с какими каждый вечер допоздна изучал «Краткий курс». Антек наблюдал за ним с большим интересом. Обычно в то время, как он, сидя на кровати, уже снимал рубашку и расшнуровывал башмаки, Павел открывал чемодан и доставал эту книгу с синим корешком.
— Сколько ты уже прочел? — спрашивал Антек.
Павел нехотя отвечал, что читает не по порядку, так как он уже несколько раз прочел «Краткий курс» от доски до доски.
— Теперь я разжевываю самое главное, — пояснял он, запуская пальцы в свои взлохмаченные волосы. И читал долго — лампочка на чертежной доске в иные вечера горела, когда весь дом уже спал.
Только потушив свет и лежа с закрытыми глазами, Павел, перед тем, как уснуть, разрешал себе минуту-другую думать об Агнешке. Воображал, как завтра же встретится с нею на улице, или у Кузьнаров, или в театре. Он ни на миг не забывал о ней. Каждая девушка в кожаной куртке, замеченная издали, будила в душе Павла надежду и радость. Он тосковал по тому вечеру, когда впервые увидел Агнешку. Неужели они и вправду шли рядом, плечом к
Павел, не отдавая себе в этом отчета, думал об Агнешке постоянно. Он видел в ней будущую подругу, избранную им раз навсегда, и привык к этой фантазии так же, как мужчина после свадьбы привыкает к обручальному кольцу на пальце. По временам немного тревожила мысль, что Агнешка, конечно, ни о чем не догадывается, ей и в голову не могло прийти, что она так накрепко с ним связана. Но тут на помощь спешило воображение, и Павел утешался мечтами. Он рисовал себе будущую встречу — очень скоро, завтра или послезавтра — и разговор, после которого он и Агнешка уже никогда не расстанутся… Несбыточная фантазия? Быть может. Но Павел со дня приезда в Варшаву жил в мире беспредельных возможностей, своими глазами обозревал этот мир чудес, где самые невероятные вещи становились действительностью. Это привело его в состояние какой-то душевной лихорадки, и, кто знает, быть может, именно потому он не мог отделаться от тоски по Агнешке. «Когда-нибудь я все тебе расскажу», — думал он засыпая. Не в его натуре было замыкаться в себе, и обилие впечатлений тяготило его потому, что не с кем было делиться ими. Они его захлестывали могучей, безудержной волной, их было слишком много для одного сердца. И когда голова шла кругом, а душу наполняли бурные желания, перед засыпающим Павлом вставало отрадное видение: Агнешка, ее лицо с умными и ласковыми глазами, смотревшими на него из темноты. — До завтра! — шептал Павел засыпая.
Прошло десять дней, а Агнешка все не приходила к Кузьнарам, и Павел уже начал тревожиться. Не заболела ли она? Или, может, уехала из Варшавы? Он ходит по улицам, воображая, что вот-вот встретит ее, а она, может быть, уже где-нибудь в другом городе, например в П. Эта мысль привела Павла в такой ужас, что он на другой день побежал на Мокотовскую, где была ее школа. Почти час слонялся он неподалеку и около двух увидел Антека, вышедшего из школы с группой товарищей. К счастью, они были увлечены разговором и Антек к тому же шел, потупив голову, так что Павлу удалось ускользнуть незамеченным. Он пошел в сторону площади Спасителя. Больше он не пробовал подстерегать Агнешку у школы.
В этот вечер, перелистывая «Краткий курс», он пытливо поглядывал на Антека, готовившего уроки за чертежным столом. Ах, если бы по его спине можно было прочитать, преподает ли еще Агнешка в школе на Мокотовской, или нет! Но спина Антека говорила только о том, что он поглощен чем-то, не имеющим никакого отношения к Павлу и Агнешке. Павел ждал довольно долго, пока Антек не начал собирать книжки. Тогда он зевнул и спросил с притворным равнодушием:
— Как дела в школе?
— Ничего, помаленьку, — ответил Антек, немного удивившись, и торопливо начал раздеваться. Павел украдкой наблюдал за ним.
— А силы у вас хорошие? — буркнул он через минуту, снова зевнув.
— Силы? — Антек повернулся к нему, держа в руках снятый носок. — Какие силы? Не понимаю.
Павел проглотил слюну. — Ну… я имею в виду учителей, — пояснил он, с неожиданным интересом засмотревшись на свой левый башмак, валявшийся у кровати. Потом добавил, что «кадры воспитателей на данном этапе имеют решающее значение». Подняв голову, он следил за лицом Антека.
— Это верно, — согласился Антек. — Без учительских кадров ничего не удалось бы сделать…
— Особенно в младших классах, — подхватил Павел с подлинной тревогой в голосе.
— Ну, и в старших тоже, — сказал Антек задумчиво.
Павел уже готов был поддакнуть, но после минутного размышления объявил с глубоким вздохом, что его более всего беспокоит участь младших классов, в которых растят новое поколение.
— Вот, скажем, естественные науки… — он с горьким сомнением покачал головой и осторожно глянул на Антека.
Но Антек не отзывался, занятый своими мыслями. Павел напряженно следил за ним… «Что же ты молчишь?» — думал он в отчаянии, глядя в его хмурое лицо с серыми глазами, которые несколько часов назад, может быть, видели Агнешку.
— Свет погасим? — спросил через минуту Антек.
— Гаси.
В темноте, лежа на спине, Павел ждал… С наступлением ночи увидеть Агнешку в мечтах было настолько легче, чем встретить днем!..
Павел все больше привязывался к трем Кузьнарам, да и они незаметно к нему привыкли. В квартире на Электоральной каждый жил своей жизнью, не вмешиваясь в жизнь другого. Бронка кончала институт. Антек был поглощен школьными и зетемповскими делами, а отец их приезжал со стройки только поздно вечером. Возвращаясь домой, Павел заставал его всегда за письменным столом: Кузьнар сидел, уткнув нос в бумаги, а над ним висело облако табачного дыма.