Граждане
Шрифт:
— Пан профессор, — говорил между тем Кузьнар, стараясь скрыть возбуждение, — вчера вечером мы собрались у Стефана и обсудили этот вопрос. Свидетелем выходки Дзялынца был весь класс. Вы знаете, что это значит. В классе не одни мы, зетемповцы. Там есть и неорганизованные, и такие, как, например, Кнаке или Тыборович… Это вода на их мельницу. Дзялынец показал, что он наш враг. Это факт. Мы не «зачеркиваем» людей, мы только должны обезвредить наших врагов.
«Тонкая разница в терминологии, — мысленно покачал головой Моравецкий. — Какой же я простофиля!» Он вдруг совершенно успокоился.
— Во-первых, — возразил он вслух, — следует прежде всего
Он ждал ответа, обратив очки туда, где сидел Кузьнар.
Но Антек не отвечал. Сидел, согнувшись, уперев локти в колени и крепко сплетя пальцы. В его молчании чувствовалось, что Моравецкий не убедил его и что он опасается продолжать этот спор, который казался ему, очевидно, не особенно вразумительным.
Моравецкий подошел к нему, положил обе руки на соседнюю парту и сказал медленно, словно с трудом собирая мысли:
— Я — гражданин нашей страны, Народной Польши. Стараюсь все в ней понять. Я — честный беспартийный интеллигент, как вы это называете. У меня нет никаких причин бояться за себя: прошлое мое чисто. И мне никто не запретит иметь об этом деле свое собственное мнение.
— Это — фразы, пан профессор, — отозвался Свенцкий неприятным, скрипучим голосом.
Кузьнар взглядом остановил его. Збоинский ерошил свои рыжие вихры. Моравецкий, не глядя на Свенцкого, снисходительно покачал головой.
— Хорошо, будем говорить проще, без фраз.
Он подошел к доске и стал не спеша вытирать ее. Когда все было стерто, он повернулся к Вейсу:
— А ты вполне уверен, что Дзялынец, говоря так о коммунизме, высказывал свой собственный взгляд?
Вейс молчал, болтая ногой.
— Вейс, постарайся быть беспристрастным. Неужели же человек в здравом уме мог бы в наши дни сказать такую вещь при зетемповцах? Быть может, Дзялынец только изложил вам идеологически неверную мысль Жеромского? Как ты думаешь?
Вейс перестал болтать ногой. Сдвинув брови, он смотрел в лицо Моравецкому доверчиво, но с каким-то замешательством.
— Это нездоровая книга, Вейс, — продолжал Моравецкий, садясь около него на подоконник. — Тебе, наверное, нравится сцена, когда толпа рабочих идет на Бельведер? Но автор хотел придать этой сцене совсем иной смысл, чем ты думаешь. Да, он таким образом предостерегал против революции. Думаешь, и я двадцать лет назад не ломал над этим головы? Шутка сказать — заключение «Весны»!.. И великие писатели иногда заблуждаются, Вейс. Прочти, что Ленин писал о Толстом. Можешь ты дать слово зетемповца, что Дзялынец высказал свою точку зрения, а не разъяснял вам попросту заблуждение Жеромского?
— Не знаю… мне это не приходило в голову, — шопотом ответил Вейс.
— А вы? — Моравецкий посмотрел на Збоинского и Кузьнара.
Оба закашлялись, скрывая растерянность. Свенцкий сидел надутый и грыз ногти. Не дав им подумать, Моравецкий продолжал, большими шагами расхаживая по классу:
— Мы ничего не знаем наверное, уважаемые господа присяжные. Тут нет преступника, нет преступления, нет пострадавших. Вейс оскорблен словами Дзялынца. Но мы же знаем нашего Вейса: он в огонь прыгнет за страничкой
Он остановился около кафедры и с высоты своего огромного роста внимательно смотрел на учеников. Уж не обманывает ли он этих мальчиков, которые моложе его почти на целую человеческую жизнь?
«Нет, я не лгу», — успокаивал он себя. Но им овладела безмерная усталость, его чувства и мысли были в смятении.
Агнешка столкнулась с ним в учительской раздевалке, когда он уже надевал пальто. Она рассмеялась — и тут только Моравецкий вспомнил, что обещал зайти за ней. Кристина кончала работу около четырех, так что в его распоряжении был еще час с лишним.
Когда они с Агнешкой выходили из школы, там уже не было ни души. На улице Моравецкий зажмурился — светило бледное осеннее солнце. Они пошли по направлению к площади Трех Крестов. Агнешка шла немного впереди, ее кожаная куртка была только наброшена на плечи, волосы сегодня гладко зачесаны наверх. Моравецкий не говорил ни слова — при Агнешке можно было молчать. От разговора с мальчиками у него остался неприятный осадок, какое-то чувство опустошенности, нервного беспокойства и усталости. Хотелось посидеть одному за чашкой кофе, подумать, взвесить все доводы, их и свои. «Плохо я выполнил свою задачу», — говорил он себе. Он знал, что плохо сделанное дело дает себя знать впоследствии и обычно в самый неподходящий момент.
Они остановились около нового здания Министерства промышленности. У широких ступеней стоял ряд автомобилей.
— Вам сегодня, видно, не до разговоров, — сказала Агнешка. — Я пойду.
Она смотрела на него, придерживая рукой волосы, которые трепал ветер. Моравецкий вдруг испугался одиночества.
— Нет, не уходите. — Он улыбнулся Агнешке. — Таким скучным людям, как я, всегда нужна очередная жертва. Напьемся кофе, а потом я вас отпущу. Пойдемте отсюда, здесь всегда гуляют сквозняки.
Он окинул взглядом уже освобожденный от лесов желтовато-белый костел и старый, весь в заплатах, дом на углу.
— Эта площадь никогда не станет красивее, — буркнул он словно про себя.
— А говорят, здесь решено пробить ход к Висле, — заметила Агнешка, глядя на здание Института глухонемых.
«Эта площадь похожа на меня, — подумал Моравецкий с горькой иронией. — Старье рядом с новым, беспорядок, неразбериха, а в глубине… господь бог… И сквозняки…»
Они зашли в кондитерскую Галинского и заняли столик во второй комнате. Моравецкий вспомнил, что здесь он и Кристина встречались в первые месяцы их знакомства. Он нагнулся к столу, пытаясь отогнать эти мысли… Да, они всегда выбирали место в глубине зала, у окна. Там еще висела какая-то картина, — кажется, репродукция «Грюнвальда»? Раз Кристина запоздала на полчаса, и он, дожидаясь ее, писал на мраморном столике ее имя, обмакнув палец в разлитом кофе. Так она и застала его: не успев стереть написанное, он задумчиво созерцал мокрый столик. А когда здоровался, испачкал новенькую перчатку Кристины. Таково было его признание в любви. Когда это было — осенью? Нет, весною, ранней весною. Кристина опоздала тогда из-за грозы. И после той весенней грозы он попросил ее руки… А заболела она осенью. Весна и осень, между ними долгий ряд лет… Время между весной и осенью не всегда бывает временем урожая.