Гражданин тьмы
Шрифт:
Зато улыбка у него была хорошая, жалобная, как у проголодавшегося телка.
— Хотели потанцевать? — спросил он.
Я невольно задержалась. В маленьком фойе никого, кроме нас, не было, но через открытые широкие двери видно, как извивался разгоряченный молодняк, словно рыбеха в котле.
— Нет, не хотела… Вы почему один?
— Дочь сторожу… — указал рукой в зал. — Чтобы в кусты не увели. Приспичило подергаться перед сном.
— А-а… — Говорить больше было не о чем, приличия, принятые между земляками, соблюдены. — Что ж, cпокойной ночи.
Мужчина нервно переступил с ноги на ногу.
— Может, выкурим по сигаретке? — Это была почти
— Здесь?
— Можно в баре. Тут рядом, за углом.
— Не прозеваете дочурку?
— Не такая уж она дурочка… Хотя, знаете, четырнадцать лет — опасный возраст. Всегда лучше подстраховаться… За несколько минут, надеюсь, ничего не случится.
— Рисковый вы человек, — осудила я.
Через минуту сидели в глубине полутемного бара с коктейлями "Ночи Кабирии". Познакомились. Его звали рустам. Фамилия — Петренок. Отчество — Феоктистович.
Элитный набор.
Разговор тянулся как-то нудно, неопределенно. Когда снимаешь клиента, есть некоторые приемчики и правила, но когда девушка в моем состоянии, измученная борделем, то не знаешь, как себя вести, теряешься, тем более имея дело с новорашеном. Они все немного чокнутые, или, как считает Оля Иванцова (ох высоко теперь летает), они все мутанты. Но при этом им очень хочется выглядеть нормальными хозяевами жизни, не хуже тех, какие представлены в американских фильмах. Абсолютно уверенными в себе и ничего не боящимися. Они обзаводятся женами, детьми, любовницами, иномарками, загородными виллами, секретаршами, богатыми офисами, носятся по всему миру, соря деньгами, как мусором. Глубокомысленно рассуждают о ценах на бирже, о правах человека, да обо всем на свете, о чем пишут «Коммерсант» и "Московский комсомолец", но в головах у них страшная каша. Новорашен непредсказуем. От него никогда не знаешь, чего ждать: то ли отвалит по настроению пачку бакcoв, то ли, на что-то обидевшись, подошлет киллера. Они отнюдь не идиоты, потому и сами себе не рады.
Олька Иванцова говорит, что кумпол у них треснул дважды: первый раз при Горби, когда они оказались в нужное время в нужном месте и озолотились, а второй — когда Мриенковская братва подкинула им дефолт. Олька вся теперь в политике и приводит такой пример. Раньше они в один голос проклинали "эту страну за то, что в ней живут рабы и коммунисты, потом вдруг все обернулись патриотами, круче Жирика, и поддержали сталинский гимн, а некоторые, страшно сказать, проголосовали на выборах за Зюганыча. Я в политику не лезу, но Олька права. Новорашенов вечно кидает от одного берега к другому, а нам, верным подружкам, которые, честно говоря, за их счет живут, приходится приспосабливаться. Других-то богатеньких у нас нету. Кроме, естественно, иностранцев. Но это только название одно: иностранец. На самом деле те, которые в Москве сшиваются, отличаются от наших бандюков только тем, что бойко щебечут по-английски — эка невидаль. В принципе точно такие же отморозки. За путным иностранцем надо ехать к нему на родину, а это уже другой расклад. Я вон съездила — и что толку?
Рустай Феоктистович клеил меня плотно, но быстро поплыл, что, в общем-то, мне польстило: приятно убедиться, что опять в форме. Мне не стоило больших усилий его охмурить. Это был простой случай. Он рассказывал о дочери, которую почему-то звали Эдита, о том, как трудно ее воспитывать в православных традициях, когда все вокруг пропитано американской дешевкой. Эдита хорошая, умная девочка, но она из поколения пепси, и этим все сказано. Она
Я слушала, неотрывно глядя ему в глаза, поддакивала хрипловатым голоском, иногда подрагивала грудью, подмечая, как синхронно вспыхивает на его виске голубоватая жилка. Могла поручиться, ладони у него уже вспотели. Наконец он решил выяснить кое-что обо мне. В жизни искательницы приключений это всегда щекотливый момент.
— Вы впервые в Анталии, Надин?
— Да. Обычно предпочитаю Кипр. Там уютнее. Подруга уговорила. Не хотела ехать одна. У нее строгий муж.
— Извините, а дома чем вы занимаетесь? Каким бизнесом?
— Фотоателье, — ответила я наобум. — Работаем для иллюстрированных журналов.
— Можно сказать, человек искусства?
— Что вы, Рустам! Какое там искусство… Рутинные заказы. Но требования, конечно, высокие.
Наверное, теперь я должна была спросить, кто он такой. Собственно, единственное, что новорашены любят, — это говорить о себе, о своих успехах и прочее. Но я не спросила. Это дурной тон. Наоборот, напомнила о времени:
— Мне приятно с вами, Рустам, но кажется, мы засиделись?
— Вы спешите?
— Я — нет. Но как же бедняжка Эдита? Тут столько соблазнов для молоденькой девушки…
Ох как ему не хотелось отрываться от мысленного поедания моих прелестей!
— Да, конечно… Пора… Надин, дорогая Я могу рассчитывать на продолжение знакомства?
— Все зависит от вас, — сказала я с таким красноречивым намеком, что сама почувствовала жар внизу живота.
— Знаешь, Надин… Ничего, что я на "ты"?
— Конечно, Рустам. Какие могут быть церемонии? Мы же на отдыхе.
— Тебе не кажется, что между нами вспыхнула какая-то искра?
— Еще какая! — подтвердила я, потупясь. — Но ведь ты, увы, не один.
— Тамара? О, это замечательная женщина, но немного диковатая, со множеством предрассудков. Обкомовская дочка. Когда я на ней женился…
Он не успел досказать. В бар, озираясь, как в лесу, вошла его диковатая половина и через минуту подтвердила, что он не заблуждается насчет нее. Подскочила к нам и с воплем "Ах ты, развратная гадина!" влепила моему кавалеру звонкую оплеуху. Рустам чудом удержался на стуле, но недопитый коктейль вырвался у него из руки, как камень из пращи, и долетел аж до стойки. Привыкшая к таким сценам, я равнодушно отвернулась. Зато немногочисленные посетители разом вылупились на наш столик. Бесплатное шоу.
— Ты не права, Тома, — прошамкал Рустам, вытирая губы. — Веди себя, пожалуйста, прилично.
— И это говоришь мне ты, негодяй?
— Кто же тебе должен говорить? Из-за чего психуешь? Нельзя рюмку выпить?
— Ах рюмку! Можно, конечно, можно! — с неожиданной ловкостью и силой она сдернула его со стула и потащи, да к выходу примерно так же, как менты выводят из зала раздухарившихся пьянчуг.
Во время этой бурной семейной сцены мы с ней всего один раз встретились взглядами, но по женскому телеграфу обменялись короткими репликами. Дама предупредила: "Не лезь, милочка! Этот сундук под замком". На что я ответила: