Гражданин Уральской Республики
Шрифт:
Костя осмотрелся.
Сердце пульсирует батутом. Где-то рядом жизнерадостно трещит объятое алым змием дерево. Мелькают тускло-желтые тени на полу у входа, точно за стеной реют флаги. Отголоски жара поглаживают по щекам. В ноздри врывается запах гари. Рядом — диван со смятым грязным клетчатым покрывалом, стол и два табурета и какой-то шкаф из двадцатого века. Ладно, вперед! Проем, новая комната.
С раздирающим боевым кличем кто-то неожиданно обрушивается сбоку, небольшим, впрочем, телом, которому сообщилась утроенная сила разбега. Это тело заваливает Костю на теплый пол и начинает душить. Руки Муконина с автоматом оказываются прижаты то ли бедром врага, то ли еще чем. Костя начинает терять контроль, легкое головокружение одолевает его, глаза закатываются от острой нехватки кислорода. Как сорвать цепкие когти с горла? Костя отпускает автомат, высвобождает руки и захватывает пальцами запястья врага, и отчаянно нажимает на костяшки. Хватка чуть ослабевает. Но она по-прежнему, на удивление, будто налита железом.
— Ты кто такой, сучара? — Бешеные глазки бритого наголо типа (Нарика?) впиваются в Костю, словно сверкая отражениями пламени.
— Помнишь волосатого парня в Жигулях? — прохрипел Костя. — Так вот, я твоя расплата!
Когтистые пальцы на шее вновь ослабели, так как голова хозяина начала переваривать услышанное. (В его глазах что-то поменялось, словно на лакмусовой бумажке.) Костя моментально воспользовался ситуацией, еще сильнее сдавил запястья Нарика и разжал адскую хватку, приложив всю оставшуюся мощь. А вдобавок Костя изловчился и поддел коленом в пах подонку. Наконец, Нарик отлетел, взвизгнув собачонкой, но тут же сгруппировался и принял боевую стойку.
«Безумные обкуренные глаза, — пронеслось в голове в эту секунду затишья в скорбно играющих желтых тенях. — Шрам, рассекающий нижнюю губу. Странно, где-то я уже видел это лицо. Но это невозможно! Нет, не может быть!» Из закоулков памяти вынырнуло полное ненависти лицо уличного карманника, выхватившего сумочку у Маши, тогда еще, там, в далеком Ебурге, — таком далеком, как казалось теперь, что в промежутке лежит целая галактика. «Нет, это не он. Мне это лишь почудилось!»
Бритоголовый волчонок скривил лицо, точно так же, как тот, тогда. Удивительно! Ведь есть таки люди-двойники.
— Сейчас придет твой пиз…ц. Вот и дружок у тебя уже окочурился. — Копия воришки из Ебурга мотнул головой в сторону соседней комнаты.
Костя понял, где искать Ганю.
— Врешь, мразь, — сквозь зубы выговорил он. — Это твой пиз…ц уже здесь. Я таких таракашек как ты давил и давить буду!
В руке у Нарика блеснуло лезвие ножичка. «Опять?!» Костя изготовился ко второму раунду. Оба опасливо поглядели на автомат и мысленно отмерили расстояние до него. Костя немного проигрывал, но если…
Впрочем, уродец решил обойтись без Калаша. Он бросился в атаку с ножом. Выпад, отскок, еще выпад, еще отскок. Сконцентрироваться на мерцающем лезвии. На острие ножа. Жизнь на волоске. На этом острие. В иголке смерть Кощея…
Косте казалась неумолимо долгой, бесконечной казалась эта схватка. Движения превратились в механические выкрутасы робота. Нервные окончания — в быстроту реакций. Глаза — в аппарат моментальной фиксации. Мысли — в сгусток представлений о предстоящих ударах. Жизнь или смерть. Все или ничего. Сейчас и здесь. Но глупо, несоизмеримо глупо сгинуть в этой тухлой деревне. Пасть от рук обезьяноподобного существа. Ни за что! Никогда! Иначе и быть не может.
В какой-то миг Костя ощутил себя сидящим на Нарике и со свирепой яростью бутузящим его отвратное лицо. Нож уже черт знает где. Дрожащая рука Нарика тянется-таки к автомату. Раз, раз, удар, еще удар. Все, веки опустились, и тело под Костей обмякло, как свернутый матрас. Не помня себя, Муконин соскочил, схватил автомат и выпустил короткую очередь. Нарик задергался, как будто сунул пальцы в розетку, голова упала на бок. Все, капут.
Не задумываясь, Костя бросился в соседнюю комнату, еще более удаленную от очага пожара. Тепло ослабело. Легкие его вздымались, тяжело дыша. Практически хрипели. Костя кинул взгляд по сторонам.
На полу, у глухой стены, лежал связанный по рукам Ганя. На его куртке сбоку проступало огромное почти черное пятно. Костя подскочил, сел на корточки рядом. Обескровленное лицо Гани застыло в глубоком обмороке. Потные волосы сбились на лоб. Костя отложил автомат, принялся хлестать товарища по щекам. Бесполезно. Муконин нащупал сонную артерию. Слабый, но устойчивый пульс.
Костя взвалил Ганю на плечи. (До чего тяжелый «гад»! А сил ведь и так уже нету). Одной рукой прижал Ганю к себе, другой ухватил автомат Калашникова. Искать Коляновскую винтовку было бессмысленно. А ведь где-то еще девка, которую дебилы хотели съесть, промелькнуло в голове.
Поиск окна, выходящего на улицу, занял долгие секунды. Дом, как ни странно, пустовал. Больше никто не напал по дороге. Ну и слава богу! Вот и окно. Уже открытое — кто-то недавно воспользовался. Костя бросил автомат, с облегчением переложил товарища на подоконник. Два глубоких выдоха… Взяв с собой Калаш, Костя переметнулся на улицу.
В двух шагах, буквально в двух шагах стоял Урал с коляской. Намечалось какое-то движение. Знакомая фигура в бушлате (надел-таки, просунул руки в брюки!) бросила неизвестно где добытый, но уже бесполезный огнетушитель и прыгнула на седло мотоцикла. Гриня, мать его за ногу! Дрын-на-на, дрын-на-на! Взревел мотор. Пугливое лицо уставилось на Костю.
Мотоцикл почему-то заглох, что оказалось весьма кстати. Костя вскинул автомат, спасительное оружие издало короткую очередь. Гриня, нелепо вскинув руки, дернулся пару раз и отлетел в сторону. Перекатился кубарем прямо на бетонку. Муконин перебросил автомат через плечо.
Не теряя времени, Костя обернулся к окну и вытянул друга. И уже волоком дотащил до мотоцикла и переложил в коляску.
Прежде чем отпустить ручку сцепления, Костя прощально поглядел на ярко полыхающую избу. Пожар уже охватил добрую половину.
Мир. Вашему. Дому.
Поехали!
Ветер засвистел в ушах. Эх-ма, давненько не катался на таких! Злополучный поселок остался позади. Пронеслось поле, потянулся лес.
Быстрее! На всех парах! Прощайте, скалистые горы… На подвиг отчизна зовет… Разлапистые сосны, казалось, торжествующе провожали его. Напутствовали своим многозначительным молчанием. И мелькали перед глазами лица. Нарик с исковерканной губой. Зеленый юнец Малек, оставленный в сарае. Маша, брошенная в Екатеринбурге…