Греческая история

Ксенофонт

После этого тридцать правителей бежали в Элевсин, а власть над горожанами, крайне испуганными и не доверяющими друг другу, перешла в руки избранных десяти лиц и гиппархов. По ночам в Одеоне дежурил гарнизон всадников, имея наготове и коней и щиты; вследствие тревожного состояния эти всадники ходили дозором по городской стене вечером со щитами, а утром верхом, постоянно опасаясь, чтобы на горожан не напал кто-нибудь из засевших в Пирее. Последние, вследствие стечения разнообразного народа, стали уже очень многочисленными; они сделали себе щиты — одни из массивного дерева, другие из ивовых прутьев — и выкрасили их в белую краску. Ранее чем прошло десять дней с захвата Пирея, они дали клятву, что чужеземцы, которые будут воевать вместе с ними, будут уравнены в податях [96] с гражданами, и стали совершать вылазки из стен. В их войске было очень много гоплитов и множество легковооруженных; были у них и всадники в числе около семидесяти. Они производили фуражировку и, захватывая дрова и плоды, к ночи возвращались назад в Пирей. Что же касается городских войск, то из пехотинцев никто не решался выйти, но всадникам удавалось от времени до времени уводить в плен отдельных грабителей из числа пирейских солдат и наносить им урон, когда они выходили сплоченным строем. Встретились они также с несколькими эксонейцами, отправившимися за припасами на свои поля. Гиппарх Лисимах казнил их, несмотря на их мольбы и негодование многих всадников. Засевшие в Пирее, со своей стороны, убили из числа всадников Каллистрата из филы Леонтиды, захваченного на поле. Они стали настолько уверены в себе, что стали атаковать городскую стену. Позволю себе еще рассказать следующее о городском военном механике. Узнав, что неприятель собирается подвести стенобитные машины к городской стене и расставить их на пространстве между нею и Ликеем, он приказал, чтобы на каждую телегу был положен огромный камень, чтобы пара лошадей отвезла каждый такой камень к стене и чтобы эти камни были сброшены в различных местах указанного пространства. Когда это было исполнено, каждый из камней причинил массу хлопот неприятелю. Затем были отправлены послы в Лакедемон; тридцать правителей послали своих послов из Элевсина, а граждане, попавшие в список, — своих, из города. Послы просили их прислать помощь, заявляя, что афинский народ отложился от лакедемонян. Лисандр полагал, что засевших в Пирее можно будет скоро взять осадой, если запереть их с суши и с моря и лишить подвоза съестных припасов; он исходатайствовал афинянам ссуду в сто талантов и добился того, что сам он был послан гармостом во главе сухопутного войска [97] , а брат его Либий — навархом. Направившись в Элевсин, он присоединил к себе по пути много пелопоннесских гоплитов; наварх же сторожил на море, чтобы к засевшим в Пирее не было никакого подвоза съестных припасов. Таким образом последние скоро оказались в самом затруднительном положении, а городское войско в виду поддержки Лисандра стало снова верить в свой успех. Вследствие такого блестящего положения дел царь Павсаний стал завидовать Лисандру: он боялся, что тот, выполнив свое предприятие, прославится и сделает Афины своим владением. Поэтому он, склонив на свою сторону троих [98] из числа эфоров, снаряжает экспедицию в Афины. За ним последовали все союзники, кроме беотийцев и коринфян. Последние заявили, что они считают клятвопреступлением идти на афинян, ничем не нарушивших союзного

договора. Они знали, что лакедемоняне имеют в виду покорить афинян и сделать их своими верноподданными, и это было действительной причиной их отказа. Павсаний расположился лагерем в так называемом Галипеде, около Пирея, занимая правый фланг; Лисандр же с наемниками занял левый. Затем Павсаний послал послов к засевшим в Пирее с предложением прекратить войну и вернуться к мирному труду, получив назад свое прежнее имущество; когда же они отказались, он стал атаковать их только для вида, чтобы не выдать своего расположения к ним. Этот приступ был безрезультатным, и он вынужден был отступить, но на следующий день, взяв с собой две моры лакедемонских и три филы афинских всадников, он прибыл в Тихую гавань, чтобы высмотреть, с какой стороны Пирея удобнее всего возвести осадные укрепления. На обратном пути на него напал отряд врагов и причинил ему много беспокойства; он рассердился и приказал всадникам погнаться во весь опор за ними, а вместе с ними и пехоте призыва последних десяти лет; вслед за ними двинулся он сам с остальными солдатами. Они убили около тридцати легковооруженных, а остальных преследовали до Пирейского театра. Там стояли под оружием все пирейские пельтасты и гоплиты. Легковооруженные тотчас же выбежали и стали бросать дротики, крупные камни, стрелы и камешки из пращей. Лакедемоняне, после того как многие из них были ранены, оказались в трудном положении и стали шаг за шагом отступать, не поворачивая фронта; но враги, заметя это, стали наступать еще ожесточеннее. Тогда в лакедемонском войске оказались даже и убитые: Херон и Фибрах, оба полемарха, победитель на олимпийских играх Лакрат и много других; это те самые лакедемоняне, могилы которых можно видеть перед воротами в Керамике. Увидя это, Фрасибул и прочие гоплиты бросились на подмогу и тотчас же выстроились по восемь человек в ряд перед легковооруженными. Павсаний оказался в крайне затруднительном положении; он отступил приблизительно на четыре или пять стадий к какому-то холму и известил лакедемонян и прочих союзников, чтобы они шли к нему. Там он выстроился в очень глубокую фалангу и двинулся на афинян. Противник не уклонился от рукопашного боя, но вскоре часть афинян была оттеснена в расположенное в Галийском деме [99] топкое место, а часть была обращена в бегство; из них погибло при этом около полутораста человек. После этого Павсаний поставил трофей и удалился. Он не только не думал гневаться на противников, но даже втайне подослал к ним людей, которые вразумили засевших в Пирее, с какими предложениями они должны послать послов к нему и к бывшим с ним эфорам. Те послушались его совета. Павсанию удалось также расколоть и находившихся в городе афинян на две партии; сторонникам одной из них [100] он предложил, чтобы они, собравшись в как можно большем числе, явились к нему и к эфорам и заявили, что им нет никакого смысла воевать с занявшими Пирей, но что они хотят примириться и сообща быть друзьями лакедемонян. Навклид, один из эфоров, с удовольствием выслушал такие речи афинян. У лакедемонян полагается, что царя сопровождают в поход двое из числа эфоров; поэтому в лагере и присутствовал Навклид и другой эфор; оба они больше склонялись к образу мыслей Павсания, нежели Лисандра. Поэтому они охотно препроводили в Лакедемон послов от засевших в Пирее, шедших с предложениями мира, а также и представителей партии меньшинства в городе — Кефисофонта и Мелета. После того как они ушли в Лакедемон, туда отправились послы от афинского правительства с заявлением, что они предают самих себя и все свои укрепления на волю лакедемонян. «Пусть же, — сказали они, — и засевшие в Пирее, если они действительно, как они утверждают, друзья лакедемонянам, сдадут им Пирей и Мунихию». Услышав обо всем этом, эфоры и экклеты послали в Афины пятнадцать человек и поручили им вместе с Павсанием постараться изыскать наилучшие условия для примирения враждующих партий. Им удалось помирить афинян на следующих условиях: 1) обе партии должны отныне не враждовать между собой; 2) каждый получает свое прежнее имущество, кроме тридцати правителей, коллегии одиннадцати и десяти бывших начальников Пирея; 3) кто из владевших городом боится народного мщения, может поселиться в Элевсине. Добившись примирения на таких условиях, Павсаний распустил свое войско, а засевшие в Пирее взошли с оружием в руках на Акрополь и совершили жертвоприношение Афине. Когда они спустились с Акрополя, стратеги созвали народное собрание [101] , и Фрасибул сказал следующее: «Я очень рекомендовал бы вам, занимавшим прежде город, дать себе отчет в вашем образе действий. Для этого прежде всего рассудите, пожалуйста: какие такие заслуги дали вам право быть настолько самонадеянными, чтобы претендовать на власть над нами? Не считаете ли вы себя более справедливыми, нежели мы? Но, ведь, народ, будучи беднее вас, никогда не причинял вам обид с целью выгоды, вы же, будучи самой богатой частью населения города, учинили целый ряд гнусностей корысти ради. Итак, вы нас нисколько не превосходите в справедливости. Теперь рассмотрим, не может ли, чего доброго, ваше самомнение основываться на храбрости. Но разве мог быть лучший случай убедиться в том, кто из нас храбрее, чем та борьба, которую мы вели друг с другом? Или, может быть, вы скажете, что вы превосходите нас разумом? Но, ведь, вы имели в своих руках и крепость, и оружие, и деньги, и союзников-пелопоннесцев, — и тем не менее вашей власти положили конец люди, лишенные всего этого! Или ваше самомнение основано на расположении к вам лакедемонян, — тех самых лакедемонян, которые теперь спокойно ушли, выдав вас обиженному вами народу, как выдают пострадавшему укусившую его собаку, предварительно посадив ее на цепь? Вы же, занимавшие Пирей, несомненно не только никогда не нарушали своих клятв, но, в дополнение к прочим душевным качествам, доказали, что вы верны слову и благочестивы». Он говорил еще много подобных вещей и закончил тем, что не следует устраивать никаких переворотов, но надо исполнять старые афинские законы. Затем он распустил народное собрание. С этих пор, выбрав должностных лиц, они стали жить под сенью старых законов. Через некоторое время, однако, пришло известие, что засевшие в Элевсине приглашают к себе на службу наемников. Тогда составилось всенародное ополчение, отправившееся против них. Стратеги элевсинцев, вышедшие для переговоров, были убиты, а к остальным были подосланы друзья и родственники, которые убедили их заключить мир с афинянами. Обе стороны дали клятвы, что не будут помнить прошлого зла; засевшие в Элевсине по сию пору пользуются гражданскими правами, и народ не нарушает своих клятв.

96

См. коммент. к кн. I, гл. 2, §10.

97

Это было не гражданское ополчение, а наемное войско. См. коммент.

98

Т.е. большинство, так как всего эфоров было пять. См. коммент. к кн. I, гл. 2, §1.

99

Дем Галы Эксонидские находился на Галипеде (см. выше).

100

Бывшей в меньшинстве. См. §36.

101

Текст испорчен. Перевожу по смыслу.

КНИГА ТРЕТЬЯ

Так окончился мятеж в Афинах. Через короткое время после этого Кир, отправив послов в Лакедемон, просил, чтобы лакедемоняне приняли в нем такое же участие, какое он сам принял в них во время их войны с афинянами [102] . Эфоры сочли его просьбу справедливой и поручили Самию, занимавшему тогда пост наварха, оказать потребную помощь Киру. Последний охотно исполнил просьбу Кира: во главе своего флота и флота Кира он поплыл вдоль берега в Киликию и добился того, что властитель Киликии Свеннесий потерял возможность оказывать на суше противодействие Киру, идущему походом на персидского царя. Как Кир собрал войско, как он с этим войском отправился вглубь страны против брата, при каких обстоятельствах произошла битва [103] , как Кир погиб и как после этого грекам удалось благополучно добраться к берегу моря [104] , — обо всем этом написано уже в книге сиракузца Фемистогена.

102

См. кн. I, гл. 5, §2 и след.

103

При Кунаксе, близ Вавилона. Произошла она осенью 401 года. «Анабазис», 1, 8.

104

Черного.

Тиссаферн, оказавший неоценимые услуги царю в его войне с братом, был назначен сатрапом не только тех областей, в которых он начальствовал прежде, но и тех, где начальником был прежде Кир. Прибыв в свою сатрапию, он тотчас же решил подчинить себе все ионийские города. Эти города, с одной стороны, желали сохранить свободу, а с другой, опасались мщения Тиссаферна за то, что они при жизни Кира отпали от Тиссаферна и стали на сторону Кира; поэтому они не открыли городских ворот Тиссаферну, а отправили послов в Лакедемон. Эти послы просили их, как защитников всей Греции, позаботиться и о них, азиатских греках, спасти их страну от опустошения и выступить на защиту их свободы. Лакедемоняне же послали к ним гармостом Фиброна, давши им и войско — около тысячи неодамодов [105] и около четырех тысяч прочих пелопоннесцев. Фиброн попросил и у афинян триста всадников, обещая дать им жалованье. Афиняне же послали тех, которые служили в коннице, в правление тридцати, полагая, что для демократии будет благом, если они будут вдали от родины и погибнут. Когда они прибыли в Азию, Фиброн присоединил к ним ополчения из греческих городов, расположенных на материке, так как тогда все греческие города беспрекословно повиновались приказаниям каждого лакедемонянина. Но даже и с таким войском Фиброн из страха перед неприятельской конницей [106] не решался спуститься в долину; с него довольно было и того, что те позиции, которые он занимал, давали ему возможность предохранить страну от вражеского опустошения. Когда же греческое войско, участвовавшее в походе Кира, благополучно спасшись, присоединилось к нему, он стал уже спускаться в долину и открыто выступать против Тиссаферна; ему удалось взять добровольно сдавшийся город Пергам, а также Тевфранию и Алисарну, над которыми начальствовали Еврисфен и Прокл, потомки лакедемонянина Демарата. Последний получил эту область в дар от царя за то, что он участвовал в походе на Грецию. На его сторону перешли также братья Горгион и Гонгил, владевшие: первый — Гамбрием и Палегамбрием, а второй — Мириной и Гринием. И эти города были царским даром Гонгилу [107] за то, что он — единственный из эретрийцев — был изгнан за персофильство. Были и такие слабо укрепленные города, которые Фиброн взял вооруженной силой; что же касается Ларисы, так называемой Египетской, то, так как она не подчинилась его требованиям, он ее обнес осадными укреплениями и осаждал. Так как ему никак не удалось взять город, он стал копать колодец, отведя в него воду из городского подземного водопровода, чтобы лишить город воды. Тогда осажденные стали совершать частые вылазки из стен и бросать в вырытую яму бревна и камни [108] ; чтобы избежать этого, Фиброн сделал над колодцем деревянный предохранительный щит. Но ларисцы сделали ночью вылазку и сожгли этот щит. После этого эфоры, решив, что он попусту тратит время, отправили к нему послов с приказанием, оставив Ларису, отправиться в Карию.

105

О неодамодах см. коммент. к кн. I, гл. 2, §18.

106

Другое толкование этого места: «сознавая слабость своей конницы».

107

По-видимому, деду этих братьев.

108

Целью их было завалить колодец; тогда стекавшая в него из водопроводной трубы вода вернулась бы обратно в нее и потекла бы в город.

Рис. Тиссаферн.

Когда он по пути в Карию прибыл уже в Эфес, его настиг здесь Деркилид, пришедший сменить его на посту. Это был, по общему мнению, очень ловкий и изобретательный человек, почему он и носил прозвище Сисифа. Фиброн вернулся на родину, был осужден и принужден отправиться в изгнание; союзники его обвинили в том, что он позволил своему войску грабить дружественные города. Вступив в командование войском, Деркилид, зная что Тиссаферн и Фарнабаз относятся друг к другу недоверчиво и подозрительно, вступив в соглашение с Тиссаферном, повел войско на территорию Фарнабаза, предпочитая вести войну с одним, чем с обоими сразу. Деркилид был и до того времени врагом Фарнабаза: будучи гармостом в Абидосе в навархию Лисандра [109] , он был оклеветан Фарнабазом и приговорен к стоянию на карауле со щитом в руках, что считается позором у добропорядочных лакедемонян: это принятое у них наказание за недостаток дисциплины. Поэтому-то он с гораздо большей охотой пошел воевать с Фарнабазом. И тотчас же обнаружилось, какая большая разница между его начальствованием и Фиброновым: он провел войско через дружественную страну до Фарнабазовой Эолиды, не причинив никакого вреда союзникам [110] .

109

В 407 г. См. выше, кн. I, гл. 5, §1.

110

Ср. §8.

Эта Эолида находилась под верховной командой Фарнабаза; должность же сатрапа этой области занимал у него до самой смерти дарданец Зений. Когда последний заболел и умер, и Фарнабаз собирался уже передать сатрапию другому, жена Зения Мания, тоже дарданка, снарядила пышный кортеж ко двору с богатыми дарами как для самого Фарнабаза, так и для расположения к себе наложниц и влиятельных лиц при его дворе. Получив у него аудиенцию, она сказала: «Фарнабаз, мой покойный муж всегда вносил тебе положенные подати и во всем прочем был тебе другом, так что ты его всегда хвалил и уважал. Если я буду тебе служить ничуть не хуже его, зачем тебе нужно назначать другого сатрапа? Если же я тебе в чем-нибудь не угожу, от тебя будет зависеть отнять у меня власть и отдать ее другому». Выслушав все это, Фарнабаз признал справедливым, чтобы Мания занимала должность сатрапа. Она же, став владыкой страны, ничуть не хуже мужа собирала и передавала подати, и к тому же каждый раз, когда прибывала ко двору Фарнабаза, привозила ему подарки и всякий раз, как он прибывал в ее страну, принимала его много лучше и любезнее всех прочих подчиненных ему властителей; она удержала под своей властью все полученные ею в удел города и, кроме того, присоединила к своим владениям приморские города Ларису, Гамаксит и Колоны, прежде ей не подчиненные. Она атаковала стены этих городов во главе отряда греческих наемников; сама же она наблюдала за ходом сражения, сидя в коляске. Кого она считала достойным похвалы, тот получал щедрые дары; таким образом она сформировала прекрасное наемническое войско. Она участвовала также и в походах Фарнабаза, каждый раз, как он совершал набеги на мисийцев или писидов за то, что они грабили царские владения. Фарнабаз со своей стороны оказывал ей всяческое уважение и иногда спрашивал у нее совета в государственных делах. Когда ей было уже более сорока лет, Мидий, муж ее дочери, подстрекаемый окружающими, говорившими ему, что позорно, чтобы он стоял в стороне от дел, а правила женщина, задушил ее, как рассказывают, в ее покоях. Вообще она тщательно оберегала себя от посторонних людей, как всегда поступают тираны, но ему она доверяла и любила его, как своего зятя. Он убил также и ее сына, красавца лицом, имевшего около семнадцати лет от роду. Сделав это, он овладел укрепленными городами Скепсием и Гергифом, где преимущественно хранились сокровища Мании. Прочие города не открыли ему ворот, но бывший в них гарнизон удержал их для Фарнабаза. После этого Мидий послал Фарнабазу дары и просил его, чтобы он остался властителем этой области, как владела ею Мания. Фарнабаз же, возвратив ему дары, велел ему повременить с поднесением, пока он не придет к Мидию и не возьмет эти подарки вместе с его головой: он говорил, что он не хочет больше жить, если не отомстит за Манию. В это время прибывает сюда Деркилид и тотчас же берет в один день без сопротивления приморские города Ларису, Гамаксит и Колоны. Затем он послал послов в города Эолиды с предложением стать свободными [111] , открыть ему ворота и вступить с ним в союз. Это предложение было принято жителями Неандрии, Илия и Кокилии, так как стоявшие в них греческие гарнизоны после смерти Мании подверглись очень скверному обращению. Зато начальник гарнизона в неприступной крепости Кебрене не открыл ворот Деркилиду, надеясь получить награду от Фарнабаза за то, что он сохранил ему город. Деркилид был раздражен этим и собирался атаковать Кебрен. Он совершил жертвоприношение, но не получил благоприятных предзнаменований. На следующий день он тоже принес жертву, и также не получил хороших результатов; то же было и на третий день. До четвертого дня он крепился и приносил жертвы, сдерживая досаду. Досадовал он потому, что спешил овладеть всей Эолидой прежде, чем Фарнабаз придет к ней на помощь. Какой-то сикионский лохаг Афинад, находя, что Деркилид попусту тратит время, решил, что он сможет собственными силами лишить кебренцев воды. Он бросился со своим отрядом к источнику и стал его засыпать. Тогда сидевшие в крепости сделали вылазку, ранили его самого, убили двоих из его отряда, а остальных прогнали, нанося им удары и бросая в них снаряды. Это привело в негодование Деркилида, который полагал, что вследствие этого и атака будет вестись с меньшим воодушевлением. Но как раз в это время пришли из крепости послы от греков и сказали, что им не нравится образ действий начальника и что они предпочитают союз с греками союзу с варварами.

111

См. коммент. к §3.

Не успели окончиться эти переговоры, как пришел посланный от начальника гарнизона и сообщил, что последний присоединяется ко всем заявлениям горожан. В этот же день Деркилид получил, наконец, хорошие предзнаменования; поэтому он приказал войску немедленно стать под оружие и повел его к городским воротам. Горожане открыли ворота и впустили их в город. Поставив и здесь гарнизон, Деркилид тотчас же пошел на Скепсий и Гергиф. Мидий же ждал прибытия Фарнабаза, но из страха перед гражданами послал посла к Деркилиду с предложением вступить в переговоры, если тот пришлет заложников. Деркилид послал ему по одному гражданину из каждого союзного города и предложил взять из них в заложники кого он хочет и в каком угодно числе. Тот, взяв десятерых, вышел из крепости [112] и, вступив в переговоры с Деркилидом, спросил его, на каких условиях он согласен вступить с ним в союз. Тот отвечал, что он ставит условием предоставление свободы и независимости гражданам. Еще до окончания этих переговоров Деркилид двинулся к Скепсию. Мидий понял, что он не сможет ему воспрепятствовать против воли граждан, и позволил ему войти в город. По принесении жертв Афине в Скепсийском акрополе Деркилид вывел из города гарнизон Мидия, передал город гражданам и, указав им в торжественной речи, что они могут учредить у себя такой строй, какой подобает свободным эллинам, вышел из города и направился к Гергифу. С ним вместе двинулись и многие из скепсийцев; они ликовали и воздавали ему почести за содеянное. Мидий, последовав за ним, просил отдать ему в управление город Гергиф; Деркилид ответил ему, что он получит все то, чего заслуживает. Затем он подошел вместе с Мидием к воротам Гергифа; за ним шло войско, выстроенное по два в ряд, как в мирное время. Караульные, стоявшие на городских башнях, имевших громадную высоту, не стреляли, так как видели, что войско сопровождает Мидий. Деркилид сказал Мидию: «Прикажи открыть ворота; мы вступим под твоим предводительством в город; я войду вместе с тобой в святилище и принесу жертву Афине». Мидий боялся открыть ворота, но, испугавшись, чтобы его не лишили свободы, приказал все же открыть. Войдя в город, Деркилид отправился вместе с Мидием в акрополь, затем он со своими телохранителями вошел в храм Афины для принесения жертв; прочим же воинам он приказал занять посты вокруг стен. Принеся жертву, он приказал телохранителям Мидия занять посты во фронте его войска, так как он принимает их к себе на службу: ведь Мидию уже нечего было бояться [113] . Мидий пришел в замешательство и сказал: «Ну, я уйду, чтобы приготовить тебе дары гостеприимства». Деркилид возразил на это: «Нет, клянусь Зевсом, не делай этого, не подобает, чтобы я, приносивший жертву, получал дары от тебя; наоборот, я должен угощать тебя. Останься же с нами, пока будет готов обед; мы с тобой все обсудим между собой и поступим по справедливости». Когда они расселись, Деркилид задал вопрос: «Скажи мне, Мидий, отец твой оставил тебя домовладыкой, не правда ли?» — «Конечно», — ответил тот. «Сколько у тебя было домов, сколько пахотных участков, сколько лугов?» Когда он все это записал, присутствовавшие там скепсийцы сказали: «Он тебя обманывает, Деркилид». «А вы не слишком придирайтесь к мелочам», — сказал Деркилид и, записав все отцовское имение, прибавил: «Чьей была Мания?» Все присутствующие сказали, что Фарнабаза. «В таком случае не должно ли и ее имущество принадлежать Фарнабазу?» — «Конечно», — ответили окружающие. «Но ведь Фарнабаз нам враг; и поэтому, раз мы победили его, то его владения становятся нашими. Так пусть же кто-нибудь поведет нас туда, где хранятся сокровища Мании и Фарнабаза». Его повели ко дворцу Мании, которым завладел Мидий; последний шел вместе с ними. Войдя внутрь, Деркилид позвал казначеев; он приказал прислужникам арестовать их и заявил им, что если они будут уличены в утайке чего-либо из сокровищ Мании с целью присвоения, то немедленно будут перебиты. Тогда они показали ему все сокровища. Осмотрев их, он запер все на замок, опечатал и приставил караульных. Выйдя из дворца, он сказал тем из лохагов и таксиархов, которых он застал у ворот: «Здесь хватит жалованья для войска приблизительно на год при восьми тысячах воинов. Если же мы еще что-нибудь раздобудем, то и это будет расходоваться на уплату жалованья». Он сказал это, зная, что, услышав об этом, они станут гораздо более послушными и услужливыми. После этого Мидий спросил: «А где мне прикажешь жить, Деркилид?» Последний ответил: «Там, мой милый Мидий, где это будет справедливее всего: в твоем родном городе Скепсии, в твоем отцовском доме».

112

Т.е. из Скепсия, куда он удалился после того, как убил свою тещу.

113

Так как он становился частным человеком.

Совершив все это и взяв в восемь дней девять городов, Деркилид стал думать, как бы ему устроить так, чтобы не ложиться тяжким бременем на союзников, оставаясь на зимовку в дружественной стране (как было с Фиброном), и чтобы Фарнабаз, надеясь на превосходство своей конницы, не разорял греческих городов. Он шлет послов к Фарнабазу с вопросом, чт'o тот предпочитает, — войну или мир? Фарнабаз, зная, что Эолида сильно укреплена и что это угрожает его резиденции Фригии, предпочел перемирие.

После этого Деркилид, придя в Вифинскую Фракию, расположился там на зимовку. Это не вызвало неудовольствия Фарнабаза, так как вифинцы часто совершали на него набеги. Деркилид все время имел возможность безопасно и беспрепятственно грабить Вифинию и имел съестные припасы в изобилии; единственной неудачей была следующая. К нему пришли с другого берега Геллеспонта, от Севфа, союзники-одрисы, в числе около двухсот всадников и около трехсот пельтастов. Они расположились лагерем и окружили себя тыном приблизительно в двенадцати стадиях от греческого лагеря. Попросив у Деркилида караульных для лагеря из числа тяжеловооруженных, они отправились за добычей и захватили много рабов и сокровищ. Когда весь их лагерь наполнился многочисленными пленными, вифинские пельтасты и всадники, узнав, сколько человек вышло за добычей и скольких греческих караульных они оставили в лагере, собравшись в очень большом числе, на заре напали на тяжеловооруженных, которых было около двухсот. Приблизившись к лагерю, вифинцы стали бросать камни и дротики в греков. Последние, несмотря на то, что получали раны, часто даже смертельные, не могли ничего сделать внутри ограды, имеющей приблизительно человеческий рост. Тогда они сорвали ограду и унесли ее в лагерь. Та часть вифинцев, на которую было непосредственно направлено нападение, каждый раз отступала, им не трудно было отступать от тяжеловооруженных, так как они были в легком вооружении, но в то же время остальные вифинцы справа и слева осыпали греков дротиками и при каждой вылазке многих из них убивали. Наконец они, как скотина в загородке, были перебиты дротиками. Из них только приблизительно пятнадцати человекам удалось спастись и бежать в греческий лагерь, да и то только потому, что они обратились в бегство как только узнали, в чем дело, и ускользнули во время битвы по недосмотру вифинцев. Быстро выполнив это и перебив сторожей шатров одрисских фракийцев, они ушли, захватив всех пленных. Таким образом, когда греки узнали об этом и пришли на помощь, они не нашли в лагере ничего, кроме обнаженных трупов. Когда одрисы вернулись с набега, они похоронили своих погибших соотечественников, почтили их память обильной выпивкой и конными ристаниями, присоединились к греческому лагерю и с этих пор сообща грабили и опустошали Вифинию.

С наступлением весны Деркилид отправился из Вифинии в Лампсак. Во время его пребывания в этом городе к нему пришли послы от лакедемонского правительства: Арак, Навбат и Антисфен. Они прибыли для наблюдения за ходом дел в Азии и в частности для того, чтобы передать Деркилиду, что он остается во главе войска еще на год и что эфоры уполномочили их, созвав воинов, передать им, что они порицают войско за его прежнее поведение, но хвалят его за то, что оно теперь ни в чем не нарушает законов. И на будущее время, говорили эфоры, они не допустят нарушения законов; если же воины проявят справедливое отношение к союзникам, то они и впредь будут их удостаивать похвалы. Когда, собрав солдат, послы передали им это, вождь наемников Кира отвечал: «Лакедемоняне, мы-то одни и те же и теперь и в прошлом году, но начальник у нас не тот, что в прошлом году. Вам легко поэтому понять причину, почему мы теперь не нарушаем законов, а тогда нарушали». Когда Деркилид пригласил к своему столу послов с родины, кто-то из свиты Арака упомянул, что они оставили в Лакедемоне послов от херсоннесцев. Последние, как рассказывали послы, заявили, что уже нет никакой возможности обрабатывать поля на Херсоннесе, так как эта местность подвергается постоянным грабежам фракийцев. Но, если бы была построена стена через весь перешеек, от моря до моря, то могли бы обрабатывать огромные пространства плодородной земли как они сами, так и лакедемонские колонисты, сколько бы ни пожелали. Таким образом, заявили они, они были бы очень довольны, если бы был послан по поручению государства кто-нибудь из лакедемонян с войском для исполнения этого предприятия. Деркилид, услышав это, не сказал им, какого он мнения по этому поводу, но и послал их в Эфес через греческие города, радуясь, что им предстоит увидеть города, наслаждающиеся благами мира. Послы отправились, а Деркилид, узнав, что он оставлен еще на год военачальником, снова отправил послов к Фарнабазу и спросил его, хочет ли он, чтобы продолжалось перемирие, заключенное на зимнее время, или предпочитает войну. Когда Фарнабаз предпочел и на этот раз перемирие, Деркилид, оставив дружественные ему пограничные города наслаждающимися благами мира, переправляется со своим войском через Геллеспонт в Европу; затем он прошел через дружественную Фракию, получив дары гостеприимства от Севфа, и прибыл в Херсоннес. Здесь он узнал, что на этом полуострове расположено одиннадцать или двенадцать городов, что земля здесь очень плодородна и приносит богатый урожай, но только, как уже было сказано, подвергается постоянным грабежам фракийцев. Он произвел измерения, и оказалось, что перешеек имеет в ширину семь стадий. Тогда он решил не медлить и, совершив жертвоприношения, стал строить стену, разделив предназначенную для постройки полосу земли на участки для отдельных отрядов воинов. Он обещал дать награду тем из воинов, которые первые соорудят стену, а остальным — по мере их заслуг. Постройка стены началась весной и окончилась до наступления осени; внутри стены оказалось одиннадцать городов, много гаваней, большое пространство плодородной и удобной для посева земли, много земли уже занятой нивами и многочисленные прекрасные пастбища для всякого рода скота. Выполнив это, он вернулся назад в Азию.

Произведя осмотр подчиненных ему городов, он нашел все в порядке, исключая лишь того, что беглецы с Хиоса заняли укрепление Атарней и, пользуясь этой крепостью как разбойничьим гнездом, подвергали опустошительным грабежам Ионию, изыскивая себе таким образом средства к пропитанию. Узнав, что у них в крепости большие запасы хлеба, Деркилид окружил ее укреплениями и стал осаждать. На восьмой месяц он заставил осажденных сдаться и, назначив здесь начальником пелленца Драконта, устроил в этом месте склад всевозможных съестных припасов, чтобы Атарней мог служить ему стоянкой, когда он сюда прибудет. Затем он ушел в Эфес, от которого до Сард три дня пути.

До этого времени Тиссаферн, Деркилид и живущие в этих местах эллины и варвары были между собой в мире. Но вскоре после описываемых событий пришли в Лакедемон послы от ионийских городов, которые заявили, что от Тиссаферна зависит дать автономию греческим городам, если бы только он пожелал этого. Поэтому, если бы Кария, где находится дворец и усадьба Тиссаферна, оказалась в опасности, то, заявили они, по их мнению, он скорее всего согласился бы дать им автономию. Услышав это, эфоры послали Деркилиду приказание совершить поход в Карию. Туда же приказали они плыть наварху Фараку во главе флота. Они повиновались. В это же время на помощь к Тиссаферну пришел Фарнабаз, во-первых, потому, что Тиссаферн был назначен главноначальствующим всех боевых сил [114] , а во-вторых, чтобы засвидетельствовать, что он готов сражаться вместе с ним, быть его союзником и сообща изгнать греков из владений царя. (Вообще же, Фарнабаз завидовал тому, что Тиссаферн был главным начальником; особенно его удручала потеря Эолиды). Услыша дружественные предложения Фарнабаза, Тиссаферн сказал ему: «Первым делом пойдем со мной походом в Карию, а затем подумаем и об этом». По прибытии туда они решили поставить здесь надежные гарнизоны в крепостях, а затем перейти назад в Ионию. Деркилид, услышав, что они перешли снова через Меандр, заметил Фараку, что он боится, что Тиссаферн и Фарнабаз станут совершать набеги на беззащитную страну и подвергать ее разграблению. Потому и он стал переправляться через Меандр. Во время переправы войска, не выстроенного в боевой порядок (так как Деркилид думал, что враги достигли уже Эфесской области), лакедемоняне внезапно увидели перед собой стоящих на надгробных памятниках разведчиков. Взобравшись на находившиеся перед ними памятники и башни, они увидели впереди, на дороге, по которой им предстояло идти, выстроенных против них в боевом порядке карийцев с белыми щитами, все персидское войско, все греческое войско, которое имели оба персидских полководца, и очень многочисленную конницу: Тиссафернову — на правом фланге, а Фарнабазову — на левом. Заметив это, Деркилид приказал таксиархам и лохагам как можно скорее построить войско по восемь в ряд, пельтастам стать на обоих флангах; туда же он поместил всадников, всех, каких он только имел, а сам стал совершать жертвоприношение. Все пелопоннесское войско соблюдало полное спокойствие и приготовлялось к сражению. Что же касается воинов из Приены, Ахиллея, островов и ионических городов, то часть их бежала, оставивши оружие между колосьями нив (рожь в долине Меандра очень высока); остальная же часть хотя и осталась, но ясно было, что и она собирается бежать. Вскоре пришло известие, что Фарнабаз дал приказ вступить в бой; Тиссаферн же еще не забыл наемников Кира, с которыми ему пришлось сражаться, и, полагая, что все эллины похожи на них, желал избегнуть сражения. Послав вестников к Деркилиду, он приказал ему передать, что желает вступить с ним в переговоры. Деркилид, взяв с собой из своей свиты всадников и пехотинцев с самой величественной осанкой, вышел к вестникам и сказал им: «А я, как видите, совсем уже приготовился сражаться. Но раз он хочет вступить со мной в переговоры, я ничего не имею против этого. В таком случае необходимо обменяться клятвами и заложниками». Когда представители Тиссаферна согласились на эти условия, и они были выполнены, оба войска вернулись на свои квартиры: варварское — в карийские Траллы, а греческое — в Левкофрий, где было очень почитаемое святилище Артемиды и озеро, величиной больше стадии, с песчаным дном, наполненное проточной, теплой, годной для питья водой. Таковы были события этого дня; на следующий же день они сошлись в условленное место и решили расспросить друг друга об условиях мира. Деркилид поставил условием, чтобы царь даровал автономию греческим городам, а Тиссаферн и Фарнабаз — чтобы греческое войско покинуло страну, а лакедемонские гармосты ушли из городов. После этих взаимных заявлений было заключено перемирие, действительное до тех пор, пока заявления Деркилида не будут утверждены в Лакедемоне, а условия Тиссаферна — царем.

114

См. выше, гл. 1, §3 (ср. также кн. I, гл. 4, §3).