Греческая история

Ксенофонт

Подобные несчастья могут служить для людей прекрасным уроком того, что, находясь во гневе, не следует наказывать даже раба; при этом, как это многократно случалось, господин рискует причинить себе больше беды, чем рабу. Но руководиться гневом, а не доводами рассудка в борьбе с врагом — совсем уж ошибочно. Гнев ослепляет и лишает возможности предвидеть последствия, тогда как спокойное обсуждение позволяет учесть не только тот вред, который мы можем нанести врагу, но и тот риск, которому мы при этом подвергаемся сами.

Услышав о происшедшем, лакедемоняне по зрелому размышлению решили, что нужно послать сильное войско, чтобы сломить высокомерие победителей и чтобы все затраченные усилия не оказались напрасными. Приняв такое решение, они послали военачальником царя Агесиполида. При нем, как и при Агесилае во время похода в Азию, находился отряд из тридцати спартиатов [289] . В его войске было также много добровольцев, очень почтенных людей, из числа периэков, были и иностранцы из числа так называемых «воспитанников», а также дети от брака спартиатов с не спартиатами, люди образцового телосложения и не чуждые тех благ, которые достаются в удел спартиатам. В этом походе приняли также участие и добровольцы из союзных городов, фессалийские всадники, желавшие блеснуть перед Агесиполидом своим искусством, Аминта и Дерд, относившийся к делу с еще большим рвением, чем прежде. Так сложились обстоятельства для Агесиполида, двинувшегося походом на Олинф [290] .

289

См. кн. III, гл. 4, §2.

290

Рассказ о походе Агесиполида продолжается в §18.

Флиунтцы [291] , заслужив похвалу Агесиполида за то, что они без всякого замедления дали ему крупную сумму денег для похода,

рассчитывали, что, ввиду отлучки из Лакедемона Агесиполида, Агесилай не выступит против них, так как по спартанскому обычаю оба царя никогда не отлучались одновременно из Спарты. Поэтому они без всякой опаски стали причинять обиды вернувшимся из изгнания. Так, бывшие изгнанники требовали, чтобы в спорных случаях дела о них разбирались третейским судом [292] , флиунтцы же принуждали их обращаться к народному суду. На заявление бывших изгнанников, что не может быть никакой речи о справедливости, если их будут судить сами обидчики, не было обращено никакого внимания. Тогда вернувшиеся из изгнания отправились в Лакедемон, где выступили с обвинением против сограждан. Их сопровождали также некоторые из не бывших изгнанниками граждан, которые заявили лакедемонянам, что очень многие граждане считают, что с возвратившимися изгнанниками поступили несправедливо. Это вызвало негодование во Флиунте, и народное собрание наложило пеню на всех тех, которые без полномочия народного собрания отправились в Лакедемон. Подвергшись наказанию, жалобщики не решались вернуться домой. Они оставались в Лакедемоне, внушая лакедемонянам, что виновники этих несправедливостей — это те лица, которые их некогда изгнали и отказались открыть ворота лакедемонянам; это те, которые скупали их имущество и теперь хотят удержать его насильственным образом; теперь они добились того, что на отправившихся в Лакедемон была наложена пеня, дабы на будущее время никто не осмеливался обнаружить, что творится в их городе. Видя во всем этом несомненные признаки насилия, эфоры объявили поход на Флиунт. Агесилай был очень доволен всем происшедшим: Поданем и его близкие, находившиеся в числе возвращенных из изгнания, были гостеприимцами Архидама, отца Агесилая, а Прокл, сын Гиппоника, и его друзья были гостеприимцами самого Агесилая. После того как диабатерии [293] дали хорошие предзнаменования, он немедля двинулся в путь. По дороге он встретился с многочисленными посольствами, предлагавшими ему деньги за то, чтобы он не вторгался во Флиунтскую область. На это он ответил, что он идет не с целью обидеть кого-нибудь, а с тем, чтобы помочь обиженным. В конце концов они изъявили готовность исполнить все, что он от них потребует, лишь бы он не вторгался в их страну. Но Агесилай ответил на это, что, после того как флиунтцы уже раз обманули, он уже не верит их словам, но требует, чтобы они на деле доказали свою верность. На вопрос: «Что же мы должны делать?» Агесилай ответил: «То, что вы уже и прежде однажды сделали, не претерпев при этом от нас никаких обид». Под этими словами он подразумевал передачу лакедемонянам акрополя. Флиунтцы не согласились на это, поэтому Агесилай вторгся в их страну и, быстро соорудив осадные укрепления вокруг Флиунта, осаждал их город. Многие лакедемоняне роптали, что ради кучки людей их заставили затеять вражду с городом, насчитывающим более пяти тысяч граждан [294] ; чтобы это бросалось в глаза, флиунтцы нарочно устраивали народные собрания в месте, которое было видно осаждающим. Но Агесилай нашел средство, чтобы успокоить это недовольство. Каждый раз, когда кто-нибудь из родственников или друзей изгнанников бежал из города, Агесилай внушал им, чтобы они устраивали общие трапезы и отпускали необходимые средства тем, которые хотят заниматься телесными упражнениями. Он внушал им также, чтобы всем этим лицам было роздано оружие, причем советовал без опаски ссужать деньги на это дело. Те послушались Агесилая и вскоре уже выставили более тысячи человек, образцово обученных и прекрасно вооруженных. Вследствие этого лакедемоняне стали говорить, что стоит иметь таких союзников [295] .

291

Здесь продолжается рассказ, прерванный в гл. 2, §10.

292

Т.е. судом, составленным из равного числа судей обеих партий.

293

См. коммент. к кн. III, гл. 4, §3.

294

Т.е. годного к военной службе населения.

295

И, следовательно, стоит воевать ради этих изгнанников.

В то время как Агесилай был занят всем этим, Агесиполид [296] только что прошел через Македонию и расположился лагерем перед Олинфом. Навстречу ему никто не выходил; поэтому он предал опустошению все, что осталось нетронутым в Олинфской области, и выжег нивы в союзных Олинфу областях. Из этих союзных городов ему удалось взять приступом Торону. В это время (дело происходило в середине лета) его схватила жестокая лихорадка. Ему непреодолимо захотелось лежать в тенистых беседках на берегу чудных холодных ключей, которые он видел незадолго перед тем в храме Диониса в Афите. Еще живой, он был доставлен туда, но на седьмой день от начала болезни скончался за оградой храма [297] . Его положили в мед и отвезли на родину, где он удостоился царского погребения [298] .

296

Здесь продолжается рассказ, прерванный в §9; окончание рассказа о Флиунте ниже, §21.

297

Так как храм не должен был быть оскверняем присутствием трупа.

298

См. коммент. к кн. III, гл. 3, §1.

Весть о смерти Агесиполида не обрадовала Агесилая, как можно было бы ожидать от соперника; напротив, он плакал и тосковал по своем сотоварище: спартанские цари, находясь на родине, едят за одним столом, вдобавок Агесиполид был постоянным собеседником Агесилая в воспоминаниях о молодости, разговорах об охоте, верховой езде и любовных увлечениях, причем в этих беседах он чтил Агесилая, как старшего. Вместо Агесиполида лакедемоняне выслали против Олинфа гармоста Полибиада.

Агесилай [299] простоял уже под Флиунтом столько времени, что хлеб, имевшийся в городе, о количестве которого он знал по слухам, уже должен был давно выйти, а между тем флиунтцы все не сдавались. Причиной этого было воздержание в пище флиунтцев: они постановили выдавать половинные пайки хлеба, благодаря чему продержались в два раза больше, чем можно было ожидать. Иногда мужество горсти людей преодолевает малодушие огромных масс; так и в этом случае некто Дельфион, имевший репутацию храбреца, с отрядом из трехсот флиунтцев был в силах противодействовать партии, желавшей мира, был в силах заключить в темницу ненадежных; у него хватило силы заставить народ исполнять гарнизонную службу, причем он сам совершал обходы и следил за их верностью. Часто он со своим отрядом совершал даже вылазки, удачно выбивая из позиций вражеские охранения в разных пунктах кольца укреплений. Однако, когда это отборное войско, несмотря на все поиски, вовсе не нашло больше в городе хлеба, флиунтцы отправили к Агесилаю вестника с просьбой о заключении перемирия для отправки посольства в Лакедемон, так как город решил отдаться на милость лакедемонского правительства. Агесилай был возмущен тем, что флиунтцы, обойдя его, решили иметь дело непосредственно с Лакедемоном, поэтому он отправил вестника к своим друзьям на родине и добился того, что решение участи Флиунта было предоставлено ему. На перемирие для отправки посольства он согласился, но одновременно с этим усилил караулы вокруг города, чтобы никто не мог ускользнуть. Однако, Дельфиону удалось ночью бежать вместе с каким-то клейменным рабом, похитившим много оружия у осаждающих [300] . Затем вернулись послы и сообщили, что лакедемоняне поручили Агесилаю поступить с Флиунтом по собственному усмотрению. Агесилай поступил так: он устроил судилище из пятидесяти возвращенных изгнанников и пятидесяти граждан, остававшихся на родине, которому предоставил предать казни всех тех, кого оно найдет нужным. Эти же лица должны были составить законы, которыми город должен был управляться. До приведения всего этого в исполнение он оставил в городе гарнизон, выдав для него жалованье на шесть месяцев. После этого он распустил войска союзников, а сам с лакедемонянами вернулся на родину. Так закончился флиунтский поход, продолжавшийся год и восемь месяцев.

299

Здесь продолжается рассказ, прерванный в §17; рассказ об Олинфском походе продолжается в §26.

300

Значение последней фразы не совсем ясно.

В это же время и Полибиад [301] довел олинфян измором до самого ужасного состояния. Они не могли уже ни добывать хлеба с полей, ни подвозить по морю. Поэтому они были вынуждены отправить в Лакедемон посольство с просьбой о мире. Это посольство получило неограниченные полномочия; прибыв в Лакедемон, оно заключило мирный договор на условии считать тех же друзьями и тех же врагами, кого и лакедемоняне, всегда выставлять свой контингент в лакедемонское войско и быть всегда в союзе с Лакедемоном. Дав клятву быть верными этим условиям, послы вернулись на родину.

301

Продолжение §20.

Итак, лакедемоняне достигли того, что фиванцы и прочие беотийцы всецело им подчинились, коринфяне стали преданнейшими союзниками, аргивяне смирились, уразумев, что больше им уже нельзя надеяться удержать лакедемонян от нападения ссылкой на праздничные месяцы, афиняне остались в совершенном одиночестве, а те из союзников, которые к ним враждебно относились, были укрощены. Теперь они, наконец, были уверены, что их могущество утверждено прочно и нерушимо.

Можно привести как из истории греков, так и из истории варваров много примеров того, что боги не оставляют без возмездия творящих безбожные и богопротивные дела. То, о чем я сейчас буду говорить, может служить одним из таких примеров. Лакедемоняне поклялись соблюдать независимость всех греческих городов, но, несмотря на это, заняли Фиванскую крепость своим гарнизоном. И что же? Сами обиженные, без всякой посторонней помощи, оказались в силах отомстить лакедемонянам, которых до тех пор не одолел никто из людей. Всего лишь семеро изгнанников оказались в силах сломить господство тех из граждан, которые ввели лакедемонян в крепость, желая, чтобы Фивы были в рабском подчинении лакедемонянам и чтобы, благодаря этому, они могли властвовать над согражданами. Эти события и будут содержанием дальнейшего.

В это время некто Филлид был секретарем полемархов, во главе которых стоял Архий. Он пользовался у них отличной репутацией, как расторопный помощник. По какому-то делу он прибыл в Афины и встретился здесь со своим старым знакомым Мелоном, одним из бежавших сюда фиванцев [302] . Мелон стал его расспрашивать о кучке тиранов, во главе которой стояли Филлид и полемарх Архий. Увидев, что Филлид еще более возмущен положением дел на родине, чем он сам, он сговорился с ним о подробностях дальнейших действий, обменявшись взаимными клятвами. После этого Мелон с шестью вернейшими друзьями из числа изгнанников прибыл ночью в Фиванскую область. Заговорщики не имели при себе никакого оружия, кроме кинжалов. Весь день они провели где-то в укромном месте, а вечером, когда возвращаются последние с полевых работ, двинулись к городским воротам, имея в виду возвращающихся с поля. Войдя в город, они провели первую ночь у какого-то Харона и там же оставались весь следующий день.

302

См. гл. 2, §31.

В это время полемархи по случаю окончания срока их власти устраивали пир в честь Афродиты [303] . Филлид всячески помогал им в приготовлениях к пиру и между прочим сказал, что в эту ночь он исполнит свое давнишнее обещание и приведет к ним самых красивых и почтенных фиванских женщин. Те с восторгом приняли предложение провести ночь в наслаждениях такого рода. Такие уж это были люди. Когда они отужинали и, благодаря стараниям Филлида, быстро опьянели, они стали настойчиво требовать, чтобы Филлид привел знатных красавиц. Он вышел и привел Мелона с товарищами; из них трое были одеты госпожами, а четверо служанками. Филлид провел заговорщиков в помещение казначейства, находившееся в здании полемархейона, а сам вошел в комнату, где пировали полемархи, и сказал Архию и другим полемархам, что женщины отказываются войти, пока в комнате находится кто-нибудь из слуг. Тогда полемархи приказали всем слугам поскорее уйти, а Филлид послал вино в жилище одного из слуг и приказал всем им идти туда угощаться. После этого он ввел женщин и посадил каждую около одного из пирующих. Заговорщики заранее условились, как только займут места, раскрыть одежду и, извлекши оружие, нанести удар. Такова одна из версий о смерти полемархов; по другой версии Мелон и его помощники вошли в помещение, где пировали полемархи, как группа буйно веселящихся гуляк, и перебили их. Взяв с собой троих из числа заговорщиков, Филлид отправился к жилищу Леонтиада, постучал в дверь и сказал, что он пришел с поручением от полемархов. Леонтиад в это время еще возлежал после ужина [304] ; с ним не было никого, кроме жены, которая сидела рядом и пряла. Считая Филлида вполне надежным человеком, Леонтиад попросил его зайти. Войдя, заговорщики убили его, а жену угрозами заставили молчать. При выходе они велели ей держать дверь все время на запоре, угрожая, в случае если они найдут дверь отпертой, перебить всех домочадцев. Затем Филлид с еще двумя заговорщиками направился к тюрьме и заявил тюремщику, что он ведет арестованного по приказанию полемархов. Как только дверь была отперта, они убили тюремщика и освободили всех заключенных. Сняв часть военных трофеев, развешанных в портике, они вооружили выпущенных из тюрьмы и велели им занять пост перед Амфеем. После этого они через глашатаев объявили, чтобы все фиванцы — как всадники, так и гоплиты, выходили на улицу, ввиду того, что тираны погибли. Но граждане до самого утра не выходили из дому, не доверяя этому известию. Только когда наступил день и все разъяснилось, и гоплиты и всадники быстро вышли в полном вооружении. Тогда вернувшиеся из изгнания послали конных вестников к двум афинским стратегам, стоявшим со своими отрядами на границе. Последние участвовали в заговоре и ... [305] Лакедемонский гармост, находившийся в фиванском акрополе, услышав ночью возгласы глашатаев, немедленно послал за помощью в Платеи и Феспии [306] . Заметив приближающихся платейцев, фиванские всадники вышли им навстречу и умертвили из них более двадцати человек. Когда они после этого столкновения вернулись в Фивы и туда же прибыли стоявшие на границе афинские отряды, восставшие стали атаковать акрополь. Находившиеся в нем увидели, с каким жаром их противники ведут атаку, слышали о крупных наградах, обещанных тем, которые первые ворвутся в крепость. Самих же их было немного. В страхе они согласились добровольно удалиться, если им будет гарантирована безопасность при удалении и разрешено будет уйти с оружием в руках. Осаждающие с удовольствием приняли это предложение, заключили с ними перемирие, подкрепленное взаимными клятвами, и пропустили их. Однако, когда они выходили из крепости, осаждающие захватили всех тех из них, которые принадлежали к числу фиванцев — приверженцев враждебной им партии, и предали казни. Лишь немногие из них были тайком уведены и спасены пришедшим с границы афинским отрядом. Фиванцы арестовали также и всех оказавшихся в городе детей казненных и предали их смерти.

303

Выражение: «в честь Афродиты» указывает только на характер развлечений; пир этот ни в каком случае не носил характера религиозного празднества.

304

Греки обедали лежа. Леонтиад еще не успел встать со своего обеденного ложа.

305

Пропуск в тексте. См. коммент. к §3.

306

Здесь также стояли спартанские гарнизоны. См. §15. Платеи, разрушенные фиванцами в 427 г. (Фукидид, III, 69), были восстановлены спартанцами после Анталкидова мира (Павсаний, IX, 1,4).

Узнав об этом, лакедемоняне казнили фиванского гармоста за то, что он покинул крепость, не дождавшись, пока к нему придут на выручку, и объявили поход на фиванцев. Агесилай сослался на то, что он уже более сорока лет как числится в войске; люди такого возраста не обязаны участвовать в заграничных походах, и этот закон по его мнению сохраняет силу и по отношению к царям. Воспользовавшись этим поводом, он не принял участия в походе. В действительности же он уклонился от участия в нем не по этой причине, но потому, что он не сомневался, что в случае, если он станет во главе похода, сограждане скажут, что он вовлекает государство в авантюры лишь ради того, чтобы помочь тиранам. Вот почему он не вмешивался в их решения по этому вопросу. По наущению фиванцев, ускользнувших от избиения, эфоры возложили начальствование в этом походе на Клеомброта [307] , впервые выступившего во главе войска. Дело происходило в суровую зиму. Путь в Беотию через Элевферы охранял Хабрий с афинскими пельтастами. Поэтому Клеомброт стал переходить через горы дорогой, ведущей на Платеи. На этом пути лакедемонские пельтасты встретились с засевшим на вершинах фиванским гарнизоном, состоявшим из освобожденных узников [308] , в числе около ста пятидесяти. Некоторым из них удалось бежать, а всех остальных пельтасты перебили. После этого Клеомброт спустился в Платейскую область, еще дружественную лакедемонянам. Затем он отправился в Феспийскую область, а оттуда в Киноскефалы, в Фиванской области, и там расположился лагерем. В этом месте он простоял около шестнадцати дней, а затем вернулся назад в Феспии. Здесь он оставил гармостом Сфодрия с гарнизоном, состоявшим из третьей части воинов каждого союзного контингента, отдал ему все те деньги, которые он привез с собой из Лакедемона, велев ему в дополнение к тому войску, которое он имел, произвести набор наемников. Это было исполнено Сфодрием. Клеомброт же двинулся со своим войском назад на родину по дороге на Кревсий. Воины недоумевали, не понимая, в каких же отношениях лакедемоняне с фиванцами, подлинно ли война или мир: на пути туда движение носило характер наступления на Фивы, тогда как на обратном пути Клеомброт старался как можно менее подвергнуть опустошению область, через которую он проходил. Когда войско уходило из Беотии, поднялся ужасный ветер, в котором некоторые видели предзнаменование будущих событий. Этот вихрь причинил много несчастий. Так, когда войско по пути из Кревсия переходило через оконечность хребта по склону, спускающемуся к морю, этот ветер сбросил со склона и расшиб об утесы много ослов, нагруженных кладью; масса оружия была сорвана ветром с воинов и сброшена в море. Наконец, дошло до того, что многие вовсе не могли уже подвигаться вперед с оружием. Поэтому они разложили свои щиты по обе стороны от вершины, повернув вверх оборотной стороной, и наполнили их камнями. В этот день они пообедали чем пришлось в Эгосфенах, городе Мегариды, а на следующий вернулись и забрали оружие. После этого Клеомброт распустил войско, и каждый солдат вернулся к себе на родину.

307

См. цитату из Диодора в коммент. к гл. 3, §20.

308

См. §8.