Грех и чувствительность
Шрифт:
– Да. И хотела бы, чтобы вы… сопровождали меня. Хотя, если вы не хотите с этим связываться, я найду другой способ…
– Когда? – прервал он ее. – Так вы мне поможете?
– Обязательно.
Она вдруг заволновалась. Теперь ее намерение становилось реальностью. Теперь ей придется осуществить его, иначе все узнают, что она струсила, а ее «фронда» – сплошное притворство, жалкая попытка привлечь к себе внимание.
– Я заглянула в календарь. – Голос ее дрожал, несмотря на все усилия сохранять спокойствие и невозмутимость. – Завтра ночью будет хорошая, мягкая
Он улыбнулся.
– Вы даже исследование провели. Достойно восхищения.
– Я знаю, сколько бед это может принести…
– Не волнуйтесь. Я не позволю.
Вальс закончился, но он продолжал держать ее за руку.
– Сможете ли вы выйти из Гриффин-Хауса так, чтобы этого никто не заметил?
– Думаю, что смогу.
Бросив взгляд в сторону Мельбурна, он кивнул.
– Мой экипаж будет ждать вас за углом вашего дома в полночь. Если передумаете, сообщите мне запиской.
– Я не передумаю, – прошептала она и заставила себя улыбнуться, заметив, что к ним направляется Барбара.
Деверилл оставил Элинор с подругой и отошел, продолжая наблюдать за ней издали. Боже милосердный! Он-то ожидал, что ее предполагаемое приключение – это нечто необузданное, вроде того, что он предлагал ей раньше. Но купание – такого он не мог предположить. Это звучало слишком просто, по-детски наивно и, возможно, именно поэтому так тревожило его. Из всего богатого выбора, который был у нее, Элинор Гриффин захотела совершить элементарный, незатейливый поступок, который был важен только для нее одной.
Своим бунтом она действительно хотела изменить жизнь, чтобы насолить братьям или оказаться в центре внимания общества. Черт возьми, это совершенно не зависело от того, что на ней надето и с кем она танцует.
Она была настроена очень серьезно. И если у него имеется инстинкт самосохранения, он должен прямиком отправиться к Мельбурну и обо всем рассказать, начиная с инцидента у Белмонта и кончая их сегодняшним разговором. Однако он знал, что ничего подобного ни за что не сделает.
Лидия, леди Фрэнк, бросала на него сердитые взгляды с другого конца зала. Она держала под руку своего мужа, демонстрируя прочность супружеских уз. Что заставило ее решиться завести любовника после замужества? Трудно ли ей было принять такое решение? Она была пресыщенной, циничной и довольно стервозной. Из шести лет замужества два года они с Девериллом были любовниками. Он знал наверняка, что не был у нее первым, но это его не печалило. Роман с Лидией развивался традиционно и бесхитростно.
Теперь же он познакомился с Элинор Гриффин – не с девочкой, какой он всегда ее считал, а с красивой девушкой, в которую она превратилась. И отношения у него с ней складывались отнюдь не просто.
Элинор хотела того, что было неосязаемым, не имело отношения ни к приобретениям, ни к богатству, ни к собственности. Все, что он видел, все, чему научился у отца и что узнал, наблюдая за вереницей женщин, проходивших через спальню старого маркиза – а позднее и через его собственную, – приучило его считать женщин плотоядными хищницами, которых не интересовало ничего, кроме запретных
– Ты хорошо себя чувствуешь, Деверилл? – спросил Шей, проводив на место свою партнершу по танцам, и взял у лакея бокал портвейна. – У тебя такой вид, словно ты съел лимон.
– Со мной все в порядке, – с отсутствующим видом сказал Валентин, наблюдая, как следующий партнер Элинор присоединился к кружку ее друзей. – Я просто задумался.
– Полагаю, что в этом виновата Нелл. Не удалось выяснить, что она затевает?
Заставив себя усмехнуться, Валентин тоже взял бокал вина.
– Думаешь, она доверилась бы мне хоть в малости? Если ты помнишь, для многих я – воплощение греха. Даю советы, а не выслушиваю признания.
– Да уж, конечно. Меня в дрожь бросает, когда подумаю, какой совет ты можешь ей дать. Снами она вообще не разговаривает, только без конца напоминает, чтобы мы не указывали ей, что следует делать.
Глядя на рубиновую жидкость в своем бокале, Валентин почувствовал что-то вроде угрызения совести. К тому же в нем шевельнулось сильно развитое чувство самосохранения. Маркиз решительно прогнал и то, и другое.
– Часто ли вы ей указываете? – спросил он.
– Указываем – что?
– Что следует, а чего не следует делать. Шарлемань нахмурился.
– Что за вопрос? Мы ее братья. Мы привыкли подсказывать друг другу, что хорошо, а что дурно, что принято в обществе, а что оно порицает.
– Так почему тогда восстала она, а не Закери, например?
– Ты как-то странно нынче настроен, Деверилл. Мельбурн попросил тебя следить, чтобы она не попала в беду. А все остальное, по правде говоря, тебя не касается.
Возмущение брата девушки Валентин очень хорошо понимал, но спорить с ним не собирался и потому лишь пожал плечами и улыбнулся Шею.
– Я просто подумал, что, если бы поточнее знал, что именно ее не устраивает, мог бы лучше понять ее намерения. А это значит, что мне не пришлось бы гоняться за ней по всему Лондону.
Шей, немного успокоившись, отхлебнул глоток портвейна.
– Если бы я поведал, что она намерена предпринять, то, возможно, сам бы принял меры. Но я не в курсе дела. Я хотел сказать: какой хороший брат не станет беспокоиться по поводу того, с кем его сестра разговаривает и с кем танцует? Нам совсем не хочется, чтобы какой-нибудь мерзкий охотник за богатым приданым женился на ней, чтобы потом тянуть с нас деньги, ведь правда?
– Значит, вот что тебя беспокоит? Ее контакты с неприемлемыми мужчинами, которые могут быть неугодны вам?
– Тьфу ты! – неожиданно пробормотал Шей. – Нелл смотрит в нашу сторону. Я уж лучше отойду. Не хочу, чтобы она подумала, будто мы что-то затеваем.
– Пожалуй, ты прав.
Когда Шарлемань отошел, Валентин снова направил все внимание на Элинор, которая теперь танцевала кадриль с Томасом Эвертоном. Она улыбалась и явно наслаждалась танцем. Ну и что из этого? Эвертон был весьма мил, но Валентин сомневался, что она поехала бы на прогулку вдвоем с ним. Тем более после истории с Кобб-Хардингом.