Грех и чувствительность

Энок Сюзанна

– Дорогая, я уже ничего не знаю. В последнее время мои представления о тебе перевернулись с ног на голову. Как ты встретилась с Девериллом?

– Я думаю, он разыскивал меня, чтобы убедиться, что я не села в лодку к Фицрою.

– Герцог кивнул.

– А где ты обедала?

– Я не обязана сообщать тебе это.

– А я полагаю, что обязана. – Он долго молчал, глядя в окно на маленький сад. – Я удивлен, что, несмотря на то, что постоянно рискуешь, ты не только благополучно приезжаешь домой после каждой шальной выходки, но и умудряешься

при этом избежать скандала. Тем не менее, я считаю своим долгом предупредить тебя, что даже самый умелый игрок иногда проигрывает.

– Я это знаю, но готова рисковать.

– Я еще не закончил. Одной из причин, почему мы… вернее, я позволял тебе столько свободы, когда ты была ребенком, было отсутствие у меня опыта. Я еще даже не начал учиться в Оксфорде, когда унаследовал титул, а вместе с ним – Шея, Закери и тебя. Моя вина в том, что я мало занимался твоим воспитанием.

Элинор встала.

– Почему ты решил, что воспитывать меня – означает ограничивать мою свободу?

– В большинстве аристократических семей девочки не ходят на рыбалку, не прыгают голышом в озера и не скачут верхом на лошадях своих братьев, ломая при этом руки, Нелл. А когда они вырастают, то не убегают без сопровождения в Воксхолл и не обедают на людях с завзятыми повесами, никому не сообщив об этом.

– Я до сих пор считала, что Деверилл твой самый близкий друг!

– Так оно и есть. Но ты моя сестра. Я хочу сказать, что если ты желаешь, сама найти себе мужа, то делай это. И если ты хочешь посетить Воксхолл или посмотреть на гребные гонки, то один из нас сопроводит тебя туда без возражений. Но, ради Бога, не подвергай себя опасности. Это не такая уж невыполнимая просьба.

Элинор на мгновение закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями, чтобы объяснить ситуацию.

– Себастьян, я тебя люблю. И не надо на меня так смотреть. Я действительно люблю тебя. И все-таки сама буду решать, как мне жить.

– Но позволь…

– Ты должен понимать, что до пятнадцати лет я могла делать то же самое, что делал ты. А после пятнадцати – появились одни запреты.

– Элинор…

– Но сейчас, пусть даже на какое-то короткое время, я готова рискнуть и начать жить полной жизнью. Только на сей раз я все стану решать сама. И отвечать за последствия тоже. И если я сломаю руку или где-то потеряюсь – это произойдет по моей вине. А не по твоей.

– Даже если мы с тобой именно так представляем себе это, остальная часть Лондона видит все по-другому.

– Мне это безразлично. Я знаю, что, в конце концов, вернусь в мир маленьких надежд и больших амбиций. Ведь к этому обязывают требования общества и знатное происхождение семьи Гриффин? В соответствии с этими требованиями я буду вынуждена выйти замуж за какого-нибудь придурка, выбранного по твоему усмотрению. Но до этого я желаю получить хоть немного удовольствия. Пусть даже ненадолго, но я хочу его испытать.

– Меня беспокоит то, что, когда ты будешь оглядываться на этот свой «момент свободы»,

он покажется тебе самой большой ошибкой из всех, которые ты когда-либо делала.

– Зато это будет моя ошибка.

Он позволил, чтобы последнее слово осталось за нею. Это казалось важным, но, увидев сомнение и тревогу в его глазах, она поняла, что убедить его не удалось. Она попыталась максимально доходчиво объяснить ситуацию, но без особого успеха. Ее понимал только Валентин, но его мнение вряд ли можно было принимать в расчет.

Слезы катились по щекам Элинор, когда она, спотыкаясь, вошла в гостиную и, к удивлению тети, уткнулась в ее плечо и разрыдалась.

– Извини, – пробормотала она.

– Ах, Боже мой, а я забыла взять с собой носовой платок, – сказала тетушка, потрепав ее по спине. – Поплачь, Нелл. Похоже, тебе это нужно.

– Я не собираюсь плакать. Лучше кого-нибудь ударить.

– Надеюсь, не меня. Догадываюсь, что тебе хотелось бы стукнуть Мельбурна, но не советую – он довольно сильный!

– Нет, не его. – Элинор утерла слезы и выпрямилась. – Откровенно говоря, я и сама не знаю, кого надо стукнуть. В том, что ничего не получается так, как хотелось бы, винить некого, кроме себя самой. Но я все равно не сдамся и не стану, вести себя только так, как мне велят. Это просто несправедливо.

Глэдис взяла Элинор за руку, подвела к кушетке и усадила, потом налила им обеим чаю, который принес Стэнтон.

– Я, пожалуй, воздержусь от комментариев, пока не пойму, о чем, черт возьми, идет речь.

Икнув, Элинор отхлебнула глоток чаю.

– Извини, тетя Тремейн. Просто на меня свалилось сразу так много проблем, что я…

– …запуталась в них. Ты должна рассказать все мне. Я пойму.

– Ладно. – Элинор вздохнула и снова отхлебнула чаю. Ей действительно хотелось поведать обо всем тете. Кроме Деверилла, она больше не могла никому доверять. Еще Барбара была немного посвящена.

Тетушка глядела на нее добрыми голубыми глазами. Глэдис Тремейн была образцовой леди. Она любила своего мужа, хотя по статусу он был ниже ее, и ни до, ни во время, ни после их брака, насколько было известно Элинор, тетушка не взглянула ни на одного мужчину, кроме него. И уж наверняка она никогда не испытывала искушения поцеловать какого-нибудь повесу, хотя Элинор надеялась, что Глэдис поймет побуждавшие ее к этому причины.

– Я представила братьям «декларацию независимости», – начала она.

– Пип сказала мне об этом. Какого рода независимость ты имеешь в виду?

– Независимость от Гриффинов. Я заявила, что хочу найти себе мужа без их помощи или вмешательства, и что я буду поступать так, как захочу, и общаться с теми, с кем пожелаю. И одеваться буду так, как мне нравится.

– А Мельбурн с этим не согласился?

– Нет, почему же. Он согласился.

– Вот как? Значит, проблема, возможно, в том, что полученная свобода не доставляет тебе удовольствия?

– Нет, дело не в этом.