Грех и чувствительность
Шрифт:
Сразу же после десерта леди встали из-за стола и отправились сплетничать, обсуждать туалеты подруг или делать что-то еще, чем они занимаются в отсутствие мужчин. Дворецкий принес ящичек отличных сигар и портвейн. Валентин поднялся и пересел на стул рядом с Шеем.
– Какого черта ты здесь делаешь? – прикрываясь стаканом, прошептал брат Элинор. – Я здесь потому лишь, что сестра попросила сопровождать ее.
– А на мне, если ты помнишь, долг, – сказал Валентин. В кои-то веки он был благодарен Мельбурну зато, что тот заставил его расплачиваться
– Мне кажется, этот ужин должен считаться безопасным мероприятием, потому что на нем присутствую я.
– Откуда мне было знать? – солгал Валентин. – Сколько раз я просил вашего брата сообщать мне об изменениях запиской?
– Ну, по крайней мере, ты успел отведать знаменитого десерта, – хохотнул Шей.
– Кстати, о десерте. Нелл его, кажется, даже не попробовала. Она хорошо себя чувствует?
– Ее одолели женихи, – ответил ее брат. – Трое – утром, четверо – после полудня, причем все являются в надежде, что она уделит им несколько минут, чтобы они успели убедить ее выйти за них замуж.
– Семеро за один день? Ее брат кивнул.
– Честно говоря, если бы они не были столь неподходящими кандидатурами, я бы начал беспокоиться. Но уверен, что ни на одном из них она свой выбор не остановит.
– Ты полагаешь, что ни к кому из них она не относится всерьез?
– Нет, насколько я могу судить. Она со мной почти не разговаривает. Я превратился в одного из врагов.
– Потому что ты мужчина?
– Потому что я ее брат.
– Я думаю, она образумится, Шей, – сказал Валентин. – Ей просто хочется воспользоваться шансом, испытать что-то новое, прежде чем она остепенится.
– Какой ты сегодня рассудительный. Что это на тебя нашло? – Шарлемань протянул руку и пощупал лоб Валентина. – Ты не заболел?
Валентин усмехнулся.
– У меня бывают моменты прозрения, которые удивляют меня самого. И сейчас просто один из них.
Он чуть было не выдал себя. Нельзя, чтобы ее братья заподозрили, что он не ограничивается тем, что только присматривает за ней.
Тем временем лорд Хеннесси начал рассказывать какую-то непристойную историю о служанке и бароне. Валентин не поверил ни единому слову. Однако высказывать свое недоверие вслух воздержался, потому что пришлось бы выслушивать объяснения и мнения по этому поводу каждого из присутствующих, а он жаждал быть совсем в другом месте. Ведь пока не закончат обсуждать идиотскую сплетню, мужчины присоединятся к леди, расположившимся в гостиной.
Разумеется, он не собирался вести с Элинор серьезные разговоры, ему просто надо было узнать, что означал ее взгляд, и убедиться, что она не проявляет особого интереса к Ноулвиллу. В конце концов, пока Мельбурн не протрубил отбой, он все еще обязан присматривать за ней.
– Может быть, мы теперь присоединимся к леди? – спросил лорд Голдсборо. – Не хочу,
– Слава тебе Господи, – пробормотал Валентин, поднимаясь на ноги.
Шей фыркнул.
– Тебе нужно проводить больше времени в цивилизованном обществе.
– Нет уж, покорно благодарю. Лучше проводить там меньше времени. Тогда оно перестанет меня раздражать.
– Ты безнадежен.
– Мне говорили об этом.
Когда они вошли в гостиную, все леди над чем-то смеялись. Элинор тоже улыбалась. Он замедлил шаги, глядя на нее. Как все странно, однако. Всего несколько недель назад он считал ее всего лишь сестренкой своего друга, ребенком, которого он знал много лет, существом, скорее похожим на любимое дитя, чем на женщину.
Когда он вошел в комнату, леди Голдсборо обратилась к нему.
– Лорд Деверилл, там есть свободное место рядом с леди Вендермир, – воскликнула графиня, жестом указывая на старую даму.
– Вижу, – сказал он, усаживаясь рядом с Элинор.
– Вам следовало сесть рядом с леди Вендермир, – пробормотала Элинор. – Она туга на ухо, и ей не помешает компания молодого джентльмена.
– Пусть кто-нибудь другой развлекает ее. Я здесь не единственный мужчина, и предпочитаю, чтобы разговор был двусторонним.
Ему хотелось спросить, как она себя чувствует и не сожалеет ли о прошлой ночи. Однако, задав вопросы, пришлось бы остаться, чтобы выслушать ответы, а ему этого не хотелось.
– Я была удивлена, увидев вас здесь сегодня, – тихо проговорила она, пока остальные гости уговаривали леди Голдсборо сыграть что-нибудь на фортепьяно.
Валентин пожал плечами.
– Здесь можно поужинать не хуже, чем в любом другом месте.
– Значит, это никак не связано со мной?
Какое-то мгновение он просто смотрел на нее. Элинор предпочитала говорить прямо – он знал эту ее особенность. Обычно он тоже предпочитал прямолинейность, но только не сегодня.
– А разве должно быть связано?
– Нет. Наверное, нет.
– Видите ли, я подбросил монетку, – солгал он, – чтобы решить, пойти ли сюда или на суаре к Стюартам. Стюарты, правда, выиграли, но я вспомнил, что у них две незамужние дочери. Этим и объясняется мое присутствие здесь.
– Понятно. – Она взглянула на группу гостей, собравшихся вокруг фортепьяно. – Вы позволите мне задать вам вопрос? – медленно сказала она.
– Конечно.
– Прошлая ночь что-нибудь значит для вас? Проклятие!
– Прошлая ночь? Разумеется. Она была очень приятна, вы были необычайно красивы, а я очень давно не плавал. – Он чуть было не добавил, что не прочь повторить эксперимент, но вовремя спохватился.
– Плаванием вы давно не занимались, – согласилась она. – Зато остальным занимаетесь чаще.
– Я никогда не делал из этого тайны, Элинор, – сказал он в ответ. Боже милосердный, не может быть, чтобы она ревновала! Он этого не хотел, но не хотел, и обсуждать прошлую ночь. – Как покатались с Роджером Ноулвиллом этим утром?