Грех и чувствительность
Шрифт:
– Мне потребовалось несколько новых платьев. Валентин кивнул, решив не говорить ей о том, что самые известные – и самые экстравагантные – лондонские актрисы одеваются у мадам Констанцы. Судя по тому, как Элинор покраснела, она уже знала об этом.
– Уверен, что платья будут потрясающие.
Он хотел, было попрощаться, но она подошла к нему и, взявшись рукой за носок его ботфорта, попросила:
– Не говорите об этом никому, Деверилл. Я хочу, чтобы это был сюрприз.
Деверилл, не удержавшись, усмехнулся.
– Не беспокойтесь. Я, конечно, любитель подразнить
Она побледнела.
– Это не по нраву моим братьям. Я сомневаюсь, что кто-нибудь знает мой характер. Пока.
Это звучало интригующе. Но тут у него заурчало в желудке, напомнив, что он не ел уже двенадцать часов.
– В таком случае мне хотелось бы присутствовать, когда тайна будет представлена на всеобщее обозрение.
– Вы сегодня будете на суаре у Бекуитов? – Да.
– Значит, желание ваше исполнится.
Ее губки тронула таинственная улыбка, глаза вспыхнули неописуемым волнением. Валентин понял, что совершенно неприлично таращится на нее, и с трудом отвел взгляд. Он познакомился с Элинор, когда ей, было, пять лет, и она подпадала под четко определенную категорию неприкасаемых особ женского пола, к которой принадлежали монахини, бабушки, очень некрасивые девицы, а также родственницы близких друзей. Она была младшей сестрой его хорошего друга и поэтому скорее не женщиной, а… маленькой подружкой. Правда, теперь прекрасные серые глаза этой подружки светились кокетливой улыбкой.
Валентин смущенно кашлянул.
– Значит, увидимся.
Она улыбнулась еще шире.
– Конечно, если что-нибудь не задержит вас в другом месте.
– Клянусь, что в этот раз я приду вовремя.
Глава 3
– Миледи, вы уверены, что желаете надеть именно это платье нынче вечером?
Элинор сделала вид, что не обращает внимания ни на осторожно сформулированное высказывание Хелен, ни на то, что ее служанка в страхе ломает себе руки. Она, конечно, знала, на какой риск идет, но сегодня у нее была определенная цель. Это была проверка и твердости ее намерений, и готовности ее братьев выполнять условия соглашения.
– Да, уверена, – сказала она в ответ, разглядывая в зеркале свое отражение в полный рост. Шелк цвета бургундского, прошитый золотой нитью, красиво сочетался с ее темными волосами и серыми глазами, а обтягивающий лиф подчеркивал все достоинства фигуры. Юбка, обрисовывавшая бедра и ниспадавшая красивыми фалдами, была отделана поблескивающими бусинами того же цвета.
– Но ваши братья, миледи… Что, если они…
– Не одобрят? Я в этом уверена. Ведь это не власяница и не одеяние монахини. – Она улыбнулась своему отражению, с удивлением увидев в зеркале возбужденную соблазнительную женщину, лукаво улыбнувшуюся ей в ответ. – Мне безразлично, что они могут подумать.
– Правда?
– Правда. Все части тела, которым положено быть прикрытыми, прикрыты. Возможно, меньшим количеством ткани, чем обычно, но ведь и другие, абсолютно респектабельные женщины одеваются в этом стиле. Их не очень много, но они есть. А теперь помоги мне надеть накидку,
– Вы отчаянная молодая леди.
– Возможно. Но дурочка.
Серая накидка, закрывавшая все, кроме самого низа подола платья, была нужна для ее эффектного появления – по крайней мере, так она себе говорила. Ее братья и гости, приглашенные на суаре к Бекуитам, увидят ее одновременно. К тому времени, когда она предстанет перед всеми в своем новом платье, у Мельбурна уже не останется времени, чтобы как-то повлиять на ситуацию.
Накидка отлично выполнила свое предназначение, и, когда она спустилась в вестибюль, единственным, на что братья глядели с подозрением, были ее волосы, ниспадающие по плечам темно-каштановыми, волнистыми прядями, которые Хелен украсила лентами цвета бургундского.
Однако взгляд Мельбурна остановился на ее лице.
– Запомни то, что я говорил о скандале, Элинор, – напомнил он, надевая пальто с пелериной.
– А я и не собираюсь его устраивать, – ответила она в ответ и шагнула за порог двери, которую придерживал Стэнтон.
– Очень на это надеюсь, – сказал герцог, выходя следом за ней и помогая сесть в карету.
– Надо было что-нибудь выпить перед отъездом, – заметил Закери, взбираясь в карету следом за ней. – Будь осторожна, Нелл, хорошо?
Она разгладила перчатки.
– Нет, Закери, я не делаю ничего неприличного, поэтому не собираюсь быть осторожной.
– Значит, этот эксперимент очень быстро закончится, – добавил Шарлемань, – и ты можешь забыть болтовню о том, что сама найдешь себе мужа.
Элинор всем сердцем надеялась, что Шей ошибается.
– На твоем месте я не стала бы держать пари против меня, – заявила она, надеясь, что ее слова звучат твердо, хотя особой уверенности не чувствовала.
Бекуит-Хаус находился всего в пяти кварталах от их дома, но ей показалось, что они едут целую вечность. Она была напряжена до предела, ей было душно в закрытой карете, чему, конечно, способствовала застегнутая под горло накидка. А, кроме того, Себастьян всю дорогу внимательно глядел на нее. Она всегда подозревала, что брат умеет читать мысли, но тот факт, что он не остановил карету и не заставил их всех вернуться домой, подтверждал: Себастьян пока ничего не заподозрил.
Дело было не в том, что она намеревалась выкинуть что-то неприличное, а в том, что она отлично знала, насколько серьезно относится старший брат к своей обязанности оберегать и защищать имя Гриффинов. Она избрала для себя узкую тропу между скандалом – с одной стороны, и ограничением свободы – с другой. Теперь Элинор лишь надеялась, что эта тропа не заведет ее в тупик.
Двадцатичетырехлетний Закери и двадцативосьмилетний Шарлемань, конечно, имели любовниц и содержанок, но общество подобное поведение не осуждало, если это делалось осмотрительно. Для женщин правила были гораздо строже, а возможность падения – гораздо реальнее. Но Элинор не собиралась заводить любовника или совершать какой-нибудь столь же безнравственный поступок. И все же если она не воспользуется хотя бы небольшим шансом познать жизнь, то так и засохнет, ничего не изведав.