Грех и чувствительность
Шрифт:
– Я это поняла после…
– Но я никогда не был так хорош, как с тобой, – добавил Валентин, желая, чтобы она поняла то, что он пытается сказать. – И я думаю, что ты не найдешь никого, кто заставил бы тебя испытать настоящую страсть, кроме твоего покорного слуги.
– Силы небесные! – Она покраснела еще сильнее и чуть наклонилась вперед. Пальто сползло с ее плеч. – Скажи, а завтра ты еще останешься таким Валентином Корбеттом?
Он вдруг обнаружил, что и впрямь имеется другой Валентин Корбетт и что, если не считать охватившего его безумия, он, кажется, совсем
– Ты терпеть не можешь того, другого, и имеешь для этого веские основания.
Она покачала головой.
– Не совсем так. Я начинаю понимать, что они оба – это ты. Ты совершал ужасные поступки, но за последние несколько недель я обнаружила, что ты можешь быть совсем другим.
– Ты смущаешь меня.
– Валентин, я пытаюсь говорить серьезно. Ты знаешь, я ведь помню твоего отца. Однажды Мельбурн повез все семейство в Шотландию, и по дороге мы остановились на ночлег в Деверилл-Парке.
Он кивнул. Своим прошлым ему вряд ли следовало гордиться, но, поскольку он похитил Элинор, предстояло поведать ей о нем – пусть даже это было связано с копанием в себе, чего он по возможности старался избегать.
– Я помню. Сколько тебе было тогда? Лет семь? Отец к тому времени уже почти потерял рассудок. Ты, возможно, не знала, а может быть, не помнишь, что Мельбурн тогда рассчитывал погостить у нас пару недель. Отцу почему-то взбрело в голову, что все вы его незаконнорожденные дети и хотите отобрать его состояние. Он тогда даже набросился на Себастьяна.
– Давай оставим эти воспоминания и поговорим о нас. Знаешь, должна признаться, что всякий раз, беседуя с Джоном Трейси, я точно знала, что он скажет в ответ на мои слова. Такой разговор я могла бы вести сама с собой.
Валентин затаил дыхание.
– Это здорово экономит время, – растягивая слова, произнес он, чувствуя, как ее пальцы ползут вверх по его бедру. – Наверное, это понравилось бы тому, кто мечтает никогда не сталкиваться с неожиданностью или просто не желает обсуждать что-нибудь всерьез, – продолжал он. Она тем временем придвинулась ближе, ее губы легонько пробежали по его лицу и добрались до губ, а руки торопливо расстегивали его брюки. Он подтащил ее ближе к себе. Потом закрыл глаза, ощутив ни с чем не сравнимое прикосновение ее пальцев, обхватывающих его естество. Валентин поднял ее сорочку до бедер и осторожно усадил на себя. Невероятно приятно было чувствовать, как ее тугая горячая плоть дюйм за дюймом поглощает его!
Она запрокинула назад голову и тяжело дышала, опускаясь, чтобы вобрать его в себя полностью.
– О, Валентин, – ерзая, простонала она. Он чуть было не кончил в тот же момент.
– Элинор, поцелуй меня.
Поцелуй был горячий и страстный. Положив руки на ее бедра, Валентин качнул ее вперед. Она сразу же подстроилась под заданный ритм, и каждое их движение сочеталось с покачиванием мчащегося экипажа. Они не отрывали взглядов друг от друга.
Он почувствовал, когда она достигла кульминации, услышав ее прерывистый вздох. Ускорив свои движения, он присоединился к ней и прижал к своей груди, когда она обессилено упала на него.
Взяв
– Вот теперь тебе придется выйти за меня замуж, – прошептал он.
– Я подумаю, – заявила она.
– Ничего поскромнее ты не прихватил? – спросила Элинор, оглядываясь через плечо на Валентина, который застегивал на спине пуговицы ее шелкового небесно-голубого платья.
– Уж и не знаю, что сказать, – ответил он, и нежная улыбка, все утро не сходившая с его губ, стала еще теплее. – К тому же было темно, а ты была не в духе и даже пыталась кастрировать меня.
Слава Богу, это не удалось, подумала Элинор и, наклонившись, стала копаться в содержимом дорожной сумки. Они останавливали экипаж только один раз – чтобы перенести багаж в отделение для пассажиров, где она могла одеться. – То, что здесь есть, подходит лишь для бала. Мне кажется, что ты выбрал все шедевры мадам Констанцы, которые висели у меня в шкафу, и ничего, кроме этого.
– Ты не можешь винить меня за это, дорогая.
– Но как же завтрак? Или ты ждешь, что я появлюсь в этом платье?
– Если хочешь узнать мое мнение, то тебе вообще не нужно ничего надевать на себя.
– Уверена, что это очень понравилось бы любому хозяину постоялого двора.
– Это понравилось бы мне, что важнее всего. – Откинув шторку, он взглянул на пейзаж за окном. – Мы все равно нигде не будем слишком долго задерживаться.
– Ты боишься, что я передумаю? – Она уже говорила ему, что ее репутация загублена. Спасет ли ее скороспелый брак? Ведь Мельбурн может не признать его и отослать ее из Лондона, приказав никогда не возвращаться. Валентин существенно сузил ее выбор, но, засыпая на его плече, она не могла на него сердиться.
Ситуация была сложная, но он был рядом с ней, и уже одно это обстоятельство позволяло ей по крайней мере наслаждаться приключением. Из всего, что говорил Валентин, одно было абсолютной правдой: никто, кроме него, не смог бы заставить ее почувствовать себя такой свободной и полной надежд на будущее. Она полюбила его. И пока этого достаточно. В течение многих недель она боялась надеяться, что Валентина можно всерьез рассматривать как претендента на роль будущего мужа, хотя очень желала этого. Как видно, она должна была сердечно поблагодарить святого отца Майкла за сбывшуюся мечту.
– Боюсь, как бы нас не нагнали твои братья. С моей стороны было бы дурным тоном убивать кого-нибудь из твоих близких родственников до нашего бракосочетания.
Элинор взглянула на него. Это было сказано шутливым тоном, но она подозревала, что он совершенно серьезен.
Она почувствовала нервное возбуждение. Несмотря на усталость, девушка никогда еще не испытывала такого подъема сил. Валентин ее волновал, удивлял, доставлял удовольствие, но был абсолютно прав, говоря о возможных возражениях со стороны братьев. Зная репутацию Валентина как человека, попирающего правила приличия и завзятого бабника, Мельбурн никогда не согласится на их брак и сделает все, что в его силах, чтобы не допустить этого, как только поймет, куда и с кем она уехала.