Грехи ассасина
Шрифт:
— Я бы тоже не отказался, чтобы мои рефлексы с возрастом становились лучше. — Коларузо похлопал себя по животу, обтянутому серым костюмом с оставшимися после завтрака следами желтка. — Хотя вилкой я и сейчас неплохо работаю. Правда, не так быстро, как раньше.
— Я понимаю, ты хочешь меня успокоить, но Рикки не был обязан проходить обследование. Он сам туда явился и попросил проверить ДНК.
— Значит, его интересовало влияние генетических коктейлей.
— Он спросил врача, возможна ли контаминация в результате нанесения раны другим фидаинским
— Знаю, в его состав вводится ДНК владельца.
— Врач ответил, что Рикки все понял наоборот и что самое главное кровь, а не лезвие. Можно заразиться гепатитом, чумой или другими болезнями, если произошел контакт с кровью, но ДНК не передается, — сказала Сара. — Тем не менее Рикки настоял на проверке.
— И она развеяла его сомнения.
Сара кивнула.
— А самой тебе Рикки не говорил, что его беспокоит?
— Ты считаешь, он мог так поступить?
— Ну, если ему отрубят ногу, он вполне способен попросить лейкопластырь. Правда, за большее я не поручусь. — Коларузо обвел руками небольшой магазин. — Мне нужна твоя помощь. Я в некотором роде зашел в тупик.
— Я думала, что следствие закончилось. Аль-Файзал и его телохранитель взорвали себя на шоссе I-девяносто. Дело закрыто.
— Это версия Службы государственной безопасности. А я старый упрямый католик.
— Я слышала, этого старого упрямого католика чуть не арестовали на том самом шоссе.
— Я нашел улику, которую не заметили агенты СГБ.
— Ты не говорил. Что именно?
— Оторванное ухо.
— Вот радость-то.
— Ага. — Голос Коларузо сделался несколько взволнованным. — По форме уха можно установить личность так же точно, как и по отпечаткам пальцев. Телохранитель был фидаином, в его личном деле описан каждый волосок. Ухо ему не принадлежало. Камеры наблюдения в лавке позволили нам достаточно подробно рассмотреть уши аль-Файзала.
— Ухо его?
Коларузо пожал плечами.
— Улика оказалась сильно потрепанной. Наши криминалисты сказали, что соответствие маловероятно, но ничего утверждать не стали.
— Как отреагировала на твое сообщение Служба безопасности?
— Решил ее не беспокоить. Лично я считаю, что аль-Файзал жив и здоров, и это самое главное. — Коларузо передал ей плату памяти. — Здесь все мои файлы. Весь набор фотографий. Я хочу, чтобы ты осмотрела место преступления. Может быть, мы что-нибудь пропустили. — Он наклонился к ней. — Скажу по секрету, о племянница самого Рыжебородого, что-то обязательно должно всплыть.
Сара медленно обошла магазин. Ящики с электронными компонентами, инструменты для лазерного гравирования, оптические приборы сильного увеличения, наносхемы — все было разложено и расставлено в идеальном порядке. Часть помещения Иглтон отвел под детские игрушки вроде антикварных заводных машинок и самолетов, а также гравировальные наборы, современные карманные игры и диорамы с нулевой гравитацией. Она взяла фасеточную линзу типа «мышиный глаз», посмотрела в нее. Магазин разбился на тысячу идентичных картинок. Правая
— В чем я не сомневаюсь, так это в том, что аль-Файзал приходил за чем-то очень важным, — сказал Энтони. — Заявляться сюда собственной персоной было для него слишком рискованно.
Сара подошла к одному из столов с непроводящей поверхностью, выстроенных вдоль стены.
— Это его рабочее место?
— Да. А как ты…
Она указала вниз.
— Здесь сильнее всего вытерт пол.
Сара опустилась на высокий стул и сунула руки в перчатки дистанционного управления манипулятором. С его помощью хороший специалист мог завязать ресницу в беседочный узел с двумя петлями. Иглтону постоянно приходилось работать с самыми миниатюрными предметами. Она вытерла ладони о джинсы.
— Стул был отрегулирован на эту высоту?
— Да.
Она покрутилась на сиденье. Рыжебородой всегда говорил: если хочешь понять, о чем думал человек, определи, что видно с его любимого места. Стена пестрела от фотографий красивых сексуальных девушек, красивых сексуальных юношей, шикарной японской электроники, итальянских спортивных машин. Среди них Сара заметила памятную открытку в честь русского космонавта, погибшего в прошлом году от удара крошечной частички мусора во время выхода в открытый космос, и еще одну — с фотографией южноафриканского пляжа для занятий серфингом.
— Он не выезжал в Южную Африку?
— Нет, по информации Государственного департамента и Службы пограничного контроля. Бармен из «Китчи ку» сказал, что это была его мечта. Иглтон постоянно рассказывал, как эмигрирует, будет заниматься серфингом и питаться кокосами.
— В Южной Африке не растут кокосы.
— Серфингом он тоже никогда не занимался. Поэтому и мечтал.
Она по очереди сняла фотографии и открытки, но на оборотах ничего не обнаружила. Рассмотрела под углом. Ни выпуклостей, ни микроточек. Все ровно. Сара аккуратно вернула их на прежнее место. Осталась последняя картинка, голографический дисплей пять на семь дюймов, висевший в правой верхней четверти стены. Ключевое место, по словам Рыжебородого. Точка, куда человек направляет взгляд, отдаваясь приятным размышлениям. Большинство мужчин расположили бы там фотографию жены или возлюбленной, детей, знаменитого спортсмена. Иглтон повесил изображение самого себя с пенисом, глубоко засунутым в рот молодой женщины. Он стоял, выгнув спину, и смотрел в объектив плотоядным взглядом.
Коларузо закашлялся.
— Да, вот эта — настоящее произведение искусства.
Очень дорогая голограмма, с поразительно четким изображением. Безупречным. Сара сняла ее со стены, коснулась кнопок управления. Эффект кругового обзора, каждый дюйм с высоким разрешением. Она присмотрелась. Четкость позволяла увидеть отражение в глазах молодой женщины. Сара увеличила его.
— Эту штуку проверяли эксперты, — заметил Коларузо. — И неэксперты тоже. Всем ведь хотелось посмотреть.