Грешница и кающаяся. Часть II
Шрифт:
— Благодарю вас за ваше согласие, графиня! Ваше пожелание для меня равносильно приказу.
Барон встал, лицо его выражало полнейшее удовлетворение.
— Но я думаю,— сказала с усмешкой графиня,— что вы уже опоздали с моим ответом; спешите, часы бьют десять, через несколько минут я отправлюсь в зимний сад, а к полуночи репетиция будет закончена.
— Я знаю это, графиня. Господин д'Эпервье в эту минуту уже направляется в карете к вам во дворец, а заключенный Ла-Рокет готовится выйти из тюрьмы,— произнес Шлеве с самодовольным
— Не хотите ли вы сказать также, что в особняке на улице Риволи готовятся читать предсмертную молитву? Вы меня положительно удивляете, барон.
— А мне остается только благодарить вас за то, что вы одобрили мой план.
— Он хорош, как мне кажется.
— Будем надеяться… По моим расчетам, он должен удасться. Честь имею кланяться вашей милости!
Леона усмехнулась с холодной иронией.
— Через три дня надеюсь услышать от вас доброе известие,— сказала она, делая ему на прощание знак рукой.
— Я поспешу сообщить вам результат, графиня; надеюсь, он вас вполне удовлетворит.
Барон учтиво поклонился владелице Ангулемского дворца и вышел из будуара.
Леона спустилась в мраморную купальню и оттуда направилась в теплый, ярко освещенный зимний сад, а Шлеве заторопился к выходу, чтобы встретить начальника тюрьмы.
Погода стала еще хуже, снег так и валил, поднялась метель, и барону не хотелось второй раз за день промокнуть. Поэтому он остался в вестибюле и оттуда смотрел в парк. Его не оставляло беспокойство — вдруг д'Эпервье изменил свое решение. Но вот послышался шум приближающегося экипажа, и Шлеве вздохнул с облегчением: здесь все в порядке, остальное зависит от Фукса.
Тем не менее беспокойство не оставляло его. Вдруг побег не удастся? Тогда новые упреки и новые опасности, угрожающие лично ему, барону Шлеве.
Через несколько часов он все узнает: Фукс обещал после побега, тщательно закутавшись в плащ, прийти в дом барона и рассказать обстоятельства своего освобождения.
В эту минуту на аллее, ведущей ко дворцу, показался экипаж. Он остановился у подъезда, лакей спрыгнул с козел и отворил дверцы. Из кареты важно вылез господин д'Эпервье.
Изобразив на своем морщинистом лице радость, Шлеве поспешил навстречу.
— Примите мое сердечное приветствие, дорогой господин д'Эпервье!
Взяв начальника тюрьмы под руку, Шлеве повел его наверх по мраморной лестнице.
— Я ужасно волнуюсь,— тихо сказал д'Эпервье.
Шлеве рассмеялся в душе.
— Какие пустяки, дорогой мой! Все будет хорошо. Скажите мне вот что: вы перед отъездом впустили в тюрьму помощника палача?
— Боже упаси, я ничего об этом не знаю!
— Вы его впустили, и он вошел. А раз вошел, то должен и выйти, не так ли? — спросил барон, многозначительно подмигивая.
— Так ли я вас понял?…— пробормотал начальник тюрьмы.— Вы хотите сказать, что заключенный выйдет из тюрьмы под видом помощника палача?
— Угадали,
— Откуда же он взял одежду помощника палача?
— Я подарил сегодня.
— Меня поражает ваша смелость, барон.
— Имея такого союзника, как вы, бояться нечего.
— Но я беспокоюсь за завтрашний день.
— Нечего беспокоиться, господин д'Эпервье! Или вы хотите сказать, что боитесь своего пробуждения завтра, после испытанного сегодня вечером сладостного потрясения? Могу вас понять, но не бойтесь его. Оно явится источником новых наслаждений, потому что воздержанность пробуждает новые желания…
Оба господина дошли до коридора, ведущего в зимний сад, который находился на первом этаже дворца и примыкал к покоям графини.
Это была оранжерея, устроенная с необычайным искусством и своим великолепием и естественностью превосходящая самую смелую фантазию; истинное произведение искусства, перенявшее от природы все ее красоты.
Вдоль стеклянных стен росли апельсиновые деревья и пальмы, между ними кое-где устроены были цветущие беседки среди зарослей сирени и жасмина; местами искусственные гроты, сложенные из дикого камня, таили в себе источники кристально-чистой воды, которая в виде журчащих ручейков стекала в беломраморные бассейны. Роскошная зелень деревьев и кустарников освещалась сверху мягким матовым светом. Аллеи были украшены статуями и фонтанами, а тропические растения и цветы довершали сходство этого зимнего сада с висячими садами в гаремах восточных владык.
В конце этого восхитительного зала располагалась небольшая круглая сцена, также окруженная густой зеленью. Здесь графиня проводила репетиции. Эта часть зимнего сада мало кому была доступна. Но для барона и господина д'Эпервье сделано исключение.
Позади беседок находился скрытый проход, в котором всегда царил таинственный полумрак. Оттуда можно было наблюдать за сценой, самому оставаясь невидимым.
Зеленый ковер делал шаги совершенно бесшумными. Барон и д'Эпервье пробирались к сцене, навстречу плыл аромат цветов и доносилось журчание воды.
Между деревьями там и сям мелькали «мраморные дамы».
Внезапно барон потащил своего спутника к одному из скрытых отверстий в глубине коридора.
Сквозь листву виден был просторный грот, обрамленный темной зеленью; у задней стены его возлежал на высоком пьедестале; лев, извергающий из открытой пасти струю воды. И лев, и роскошная ваза, куда падала вода, были из чистого белого мрамора.
Рядом с пьедесталом стояла скамейка, обтянутая красным бархатом.
На этой скамейке сидела графиня Леона Понинская в белом плаще, а рядом стояла прекрасная ее ученица, с которой графиня собиралась репетировать живую картину «Купающаяся Сусанна»; картина эта должна была вскорости представляться в театральной зале.