Грешница и кающаяся. Часть II
Шрифт:
Ну, кто еще? Палач будет рад моей смерти, но и ему я прощаю, так как казни составляют его единственный доход.
Тюремщик Гирль, вероятно, тоже будет доволен, что избавится от столь беспокойного арестанта,— он не очень-то мне доверяет и правильно делает! Кто знает, остался бы он в живых сегодня вечером, если бы не помощь барона…
А сколько любопытных рады будут увидеть преступника на гильотине! Может быть, кое-кто из зрителей и сам когда-нибудь познакомится с ней, но уже не вырвется
Но все вы, ждущие моей смерти, будете обмануты, ожидание и радость ваши напрасны, последний час господина Фукса еще не настал!
Девять часов. Сейчас, должно быть, Гирль отдаст мне свой последний визит…»
Этими словами Фукс завершил свой внутренний монолог.
Послышались тяжелые шаги, кто-то подошел к двери камеры. Фукс уселся на соломенное ложе, под которым хранился маскарадный наряд. В камере было темно, прежде в это время всегда уже горел фонарь. Однако в эту ночь его должны заменить восковые свечи.
Лязгнул замок, дверь отворилась, и вошел Гирль, дюжий и угрюмый тюремщик. В одной руке он держал фонарь, в другой — связку ключей.
Сколько раз наносил Гирль последние визиты заключенным в Ла-Рокет!
— Ну, Гирль! — воскликнул Фукс, в то время как тюремщик тщательно подметал углы камеры,— как там мои дела?
— Ничего не знаю,— буркнул тот.
— Я хотел бы проститься с вами.
— Это вы всегда успеете. Встаньте, я приведу в порядок вашу постель.
«Вот это уже лишнее,— подумал Фукс,— знал бы он, что там лежит!…»
Вслух он приветливо сказал:
— Полно, не беспокойтесь, я сам приберу свою солому.
Гирль сегодня, в последний свой визит, казался добрее, чем обычно. Он пожал плечами, отошел от постели и принялся мыть старый стол, стоявший посредине.
— Вы останетесь здесь на ночь? — спросил Фукс.
— Нет, после десяти часов я свободен на целые сутки.
— Прощайте, Гирль! — Фукс протянул надзирателю руку.— Вы ужасно сердитый и ворчливый, но я не сержусь на вас.
Гирль недоверчиво следил за каждым движением заключенного.
— Желаю вам побыстрей свести счеты с жизнью,— угрюмо сказал он.— Я думаю, она стала уже тяготить вас.
— Это как сказать,— неопределенно произнес Фукс.
— У вас есть какое-нибудь желание? — спросил Гирль, ставая фонарь на стол.
— Нет, благодарю вас,— спокойно отвечал Фукс, сидя на своей соломенной подстилке с таким выражением, будто он находился в трактире и хозяин спрашивал, чего он еще желает.
— Да пребудет с вами милость Божия,— пробормотал Гирль и вышел.
Лязгнул двойной замок, послышались удаляющиеся шаги. Фукс встал с постели, на цыпочках подошел к двери и прислушался. Скоро пробьет десять, и Гирля сменит другой надзиратель.
Фукс приподнял четырехугольную
Он замер, прислушиваясь. На том конце коридора о чем-то тихо переговаривалось несколько человек. Вдруг послышался голос господина д'Эпервье: он собирался уезжать и приказывал надзирателям принести из его кабинета бутылки, стаканы, свечи — все, что по закону полагалось приговоренному, чтобы скрасить его последнюю ночь.
Фукс злорадно засмеялся: тюремщики усердно заботились о нем.
— Молодцы, ребята,— прошептал он,— стаканчик вина мне очень был бы кстати, но вы слишком дорого берете за него, через час я раздобуду гораздо дешевле.
Фукс быстро переоделся в красную рубаху и панталоны с сапогами; сапоги оказались немного велики, но это ничего не значило. Помощник палача не забыл положить с другими вещами и свою широкополую шляпу.
Фукс надел ее и надвинул на лицо.
Но оставалась еще одна деталь, которая могла легко его выдать, а именно — рыжая борода.
Но для такого опытного и находчивого преступника, как Фукс, подобное затруднение представлялось сущим пустяком. Он раскрыл фонарь, смочил пальцы в масле, вымазал их в печке сажей и этой жирной краской принялся натирать бороду, очень скоро ставшую совершенно черной.
Он зажал в кулаке ключ и обратился в слух, но звуки шагов в коридоре никак не стихали.
Было уже около десяти часов.
Но Фукс хотел еще подшутить над господином, который придет к нему в одиннадцать часов.
Соломой из матраца он набил снятые брюки и рубаху таким образом, что получилось чучело. Он уложил его на постель, из шейного платка соорудил подобие головы и, пристроив к туловищу, подсунул под нее подушку.
Если бы кто-нибудь вошел или взглянул в отверстие двери, то мог бы принять это чучело за него самого.
До сих пор все шло отлично, теперь бы еще посчастливилось выйти неузнанным из тюрьмы.
Фукс обладал качеством, незаменимым в рискованных предприятиях,— он всегда был уверен в успехе. Чувство страха было ему незнакомо, да и чего в данном случае бояться? Что могло быть хуже того, от чего он пытался спастись?
Если его узнают, то вернут в камеру, и утром он взойдет на эшафот. Если же удастся бежать, то ему открыты все дороги.
Но пора, однако!
Через отверстие в двери он следил за коридором, чтобы улучить минуту, когда там никого не будет, и выйти из камеры.