Грезы Афродиты
Шрифт:
— И что теперь делать? — расстроенно спросил Билл.
— А можешь мне туда билет взять?
— Пипи, я серьезно.
— И я, бро.
— Ладно, но все равно спасибо, что выслушал. А то носил в себе, думал, свихнусь, сейчас немного отпустило хоть.
— Да забей, бро! Эта чика сама накосячила, а ты теперь влетел.
— Я ее предал, понимаешь? И… кажется, люблю.
— А она тя не. Поэтому завязывай в надеждах шары по трусам раскатывать и найди запаску.
— Не могу я так, Пипи! Просто не могу.
— Билл? Билл Свифт? — вмешалась в разговор девушка тридцати лет. Ее длинные белокурые
— Анна? — удивился Билл.
— Да. — Та немного засмущалась. — Твоя мама попросила позвать, — неуверенно продолжила она.
— Спасибо, но я сейчас занят. — Билл с уважением кивнул и повернулся к другу.
— Извини. — Девушка слегка покраснела и растерялась.
— Так вот чу за Анна, — подал голос Пипи. — Ну не, чуви, ее надо в хороший ресторан вести, не порть ей живот китайским.
— Ресторан? — неловко переспросила Анна.
— Пипи, бл… — вовремя одернул себя Билл.
— Да тут бро совета насчет тебя просил, — сложил руки на груди Пипи. — Стесня-я-яется, — шепотом протянул он. — А я ему и говорю, только крутой ресторан, бро. Только крутой!
— Это… — Анна застыла. — Так неожиданно… Я даже не знаю. — Она радостно посмотрела на Билла. — Конечно, конечно, я согласна!
В глазах Анны вовсю блестели искорки счастья.
— «Илевен Мэдисон Парк» в десять вечера, красотка. Бро там будет, — уверенно произнес Пипи.
— Билл? — сверкнула глазами она.
Образ Эмили, словно липкое наваждение, продолжал подавлять разум Билла. Он бездушно размывал само существование Анны и вызывал жуткое чувство вины, страха… страха ее потерять. Билл не хотел отпускать Эмили, не хотел никого слушать и не переставал надеяться, что все как-нибудь да исправит.
— В воскресенье в десять, — понимая, что сейчас лучше соврать, а потом все отменить, уверенно произнес он.
— Синди обзавидуется! Ой! Я это вслух, да? — Анна суетливо достала смартфон. — Так, мне в дамскую комнату. — Она окинула взглядом удивленных друзей. — Срочно…
Анна быстро развернулась и почти бегом бросилась в туалет.
— Пипи, мать твою, ты чего творишь?
— Бро, не гони. Пипи знает, как разруливать дерьмо, — вновь скрестил руки и растопырил пальцы рэпер. — Просто развейся, чувак… Полегчает… Оки-чпоки?
— Да не могу я перестать о ней думать, как тебе еще это сказать-то?
— Оки-чпоки, бро? — Пипи смотрел на друга непреклонным взглядом.
— Ай, ладно, все равно не отвяжешься, — понимая, что Пипи и мертвого из могилы поднимет, вновь слукавил Билл.
— Во, это другой базар, бро. Другой базар…
Яркое октябрьское солнце, что уже полностью освободилось из плена назойливых облаков, ослепляло. Смешивалось с отражениями серых небоскребов и ровными кругами от прыгающих по воде плоских камешков расползалось по лазурной глади водоема Центрального парка. Уютный шелест еще не опавшей листвы золотистых осин и огненных кленов ласкал слух, а тихий хруст мягкой подстилки из опавших пестрых листьев, как и пение птиц вдалеке, приятно успокаивал. Эмили сделала еще один взмах рукой и, запустив очередной камешек в, казалось, оживающее от этих отскоков озеро, облокотилась спиной о дерево.
Сейчас она,
«А если я заблуждаюсь? Если я просто накручиваю и всем, как сказала Жюстин, на меня плевать? Заводят же порноактрисы семьи, да и другие тоже… Черт возьми, да сейчас вообще у каждой третьей «Онлифанс», а каждая вторая меняет мужиков как перчатки, постит полуголые фотографии в «Инстаграме» и радуется жизни. Не переживает, что ее осудят. А я? Сижу тут и убиваюсь, выбираю, когда на кону столько невинных судеб, моя мечта и клятва маме. Даже красный браслет вон дали, еще и хозяин так тепло ко мне относится, может, и правда на кого-то ему дорогого похожа? Так почему тогда не пойти? Никто меня уже точно не тронет. Расследуй на здоровье, Эмили. Что не так-то со мной? Почему я не могу побороть этот страх? Да даже смириться, что этот индюк с улиткой — козел, тоже не могу… А Эрик? Блин, он же еще не простит. Или простит? Да и как я ему в глаза смотреть-то буду? А он ведь единственный, кто меня понимает, помогает, заботится, вообще кажется, что любит… А я? Нравится, конечно, но любить… Или я ошибаюсь и, может, поэтому не хочу идти в клуб? На что-то надеюсь? На что-то, что появится позже, потом?» — не торопясь размышляла Эмили на фоне мешающих гармонии с природой сирен спасательных служб.
На часах в «сердце журнала» было без пяти минут шесть. За дверью уже утих шум работы, а устало сползающее за горизонт солнце отливалось в окне пунцовым светом. Лукреция почти лежала в кресле и нервно стучала по столу красным ногтем.
— Открыто, — выпрямилась она, услышав долгожданный стук в дверь.
Эмили неуверенно вошла внутрь и встала напротив.
В кабинете воцарилась тишина, прерываемая лишь громким тиканьем старинных английских часов на столе Лукреции.
— Я так полагаю, твой ответ — нет? — прервала она минутное молчание.
Эмили всем нутром ощущала себя трусихой, безвольной и виноватой овечкой. Страх перед начальницей сковывал все ее напряженное тело и вынуждал стыдливо отвести глаза, а затем просто кивнуть.
— Почему, Уайт? — откинулась в кресле Лукреция. — Сначала сама туда идешь, хочешь проявить себя передо мной, а когда я иду тебе навстречу, заметь, как никому ранее, ты отказываешься? Что с тобой не так? Я не пойму.
— Я не думала тогда о последствиях и о том, что… — Эмили на миг вспомнила о событиях последней ночи в клубе. — Мне придется в этом участвовать. Я так не могу, понимаете? Я не хочу быть той, на кого все будут пальцем тыкать… шлюхой обзывать и…