Грезы и тени
Шрифт:
Я былъ врагомъ великому изъ великихъ Пророку, и Пророкъ поразилъ меня клятвою вчной жизни.
Суровый врагъ опуталъ кандалами колна Іуды, бичъ утснителя не уставалъ разить дтей Израиля. Въ позор и оскорбленіяхъ стеналъ край святаго обтованія, но не было въ племенахъ его мужа, сильнаго крпостью мышцъ и велніемъ Іеговы, — да низложитъ пришлецовъ Запада, одтыхъ въ желзо и бронзу. A народъ ждалъ избавителя и читалъ о немъ въ священныхъ книгахъ.
И я стеналъ за народъ свой, и ждалъ избавителя, и читалъ о немъ въ священныхъ книгахъ.
Тогда возсталъ великій изъ великихъ Пророкъ
Народъ мечталъ: великъ Пророкъ — Онъ Мессія!
Онъ сокрушитъ иноплеменниковъ, и левъ отъ колна Іуды сядетъ царемъ на Сіон. Мужи точили мечи на помощь Пророку. Ступени трона дрожали подъ ногами данника чужеземцевъ.
И я мечталъ съ народомъ: сердце мое рвалось къ Пророку и признало его владыкой и вождемъ.
Съ полкомъ многихъ я предсталъ Назарейцу. Мы пали ницъ предъ ликомъ Его и вскричали: «радуйся, Царь Іудейскій!».
Вотъ мы, рабы Твои, хотимъ быть изъ числа сильныхъ воинства Твоего, идти во слдъ Теб съ мечемъ и копьемъ.
Но Пророкъ отвергъ насъ.
Онъ сказалъ: «Нтъ иной власти, какъ не отъ Бога. Поднявшій же мечъ отъ меча и погибнетъ!»
Онъ не хотлъ возстать на неврныхъ и внести гибель въ ихъ домы. Могъ и не хотлъ!
И снова, и снова приходили мы къ Пророку, но всякая скорбь получила отъ Него утоленіе — только не наша. Онъ предлагалъ намъ лкарство любви, когда мы просили крови.
Мы скорбли, но еще не отчаявались. Пророкъ отказался вести насъ, но въ рчахъ Его сверкали искры пламенной любви къ родин. Мы толковали народу проповди Назарянина, обращали каждое слово въ пользу своего дла и готовили почву для подвиговъ освобожденія. Мы прятались за имя Пророка; о насъ писалъ Его ученикъ: «были люди не изъ числа учениковъ Іисуса, творившіе чудеса во имя Его». Пророкъ зналъ наши дла и не воспрещалъ намъ. Это насъ ободряло.
Пророкъ творилъ чудеса. Онъ далъ хлбъ голодавшему народу, и толпы поклонились Ему, какъ Мессіи. Тогда мы воззвали: провозгласимъ Его царемъ! И народъ назвалъ Его царемъ, a Онъ скрылся отъ насъ въ пустыню, доврился утлой ладь и волнамъ Геннисарета. Царь не отъ міра сего отвергъ царство плоти!
Онъ оскорбилъ меня въ ревности о Немъ, и мое сердце наполнилось ненавистью къ Нему. мн стало ненавистно то, предъ чмъ я преклонялся.
Мое негодованіе укоряло Іисуса въ кощунств — за вдохновенную проповдь, въ волшебств — за чудеса, въ лицемріи — за добродтель, въ предательств — за общеніе съ иноврцами.
Я думалъ: Онъ не можетъ быть Мессіей, освободителемъ и побдоносцемъ Іуды. Онъ не покоритъ вселенную тайн Іерусалимскаго храма. Римляне и эллины, язычники отъ Тира и Сидона приглашены Имъ къ райской трапез, предвчно уготованной для дтей Израиля. Для насъ и для насъ однихъ! Для народа, избраннаго среди племенъ отверженныхъ. Онъ хочетъ сдлать насъ братьями римлянамъ въ царств мертвыхъ, a царству живыхъ воспрещаетъ поднимать мечи на поработителей. Онъ измнникъ. Онъ не можетъ быть Мессіей, возстановителемъ закона. Ученики Его
Онъ чуждается мудрыхъ школы Гамаліила и не брезгуетъ бесдовать съ беззаконными самаритянами; Онъ оправдалъ прелюбодйную жену; Онъ отвергъ законъ отмщенія до седьмого колна — око за око и зубъ за зубъ — и заповдаетъ любить своихъ враговъ. Онъ отступникъ!
Насталъ часъ, когда я утолилъ свою ненависть.
Пророкъ прибылъ въ Іерусалимъ.
Народъ, провозгласившій Іисуса царемъ, встртилъ Его, какъ царя — съ пальмовыми втвями въ рукахъ, съ криками «осанна!»
У народа бываютъ мгновенія, когда насущная потребность его — поклониться единому изъ своей среды. Горе тому, кто устранится отъ поклоненія или помшаетъ ему!
Пророкъ сдлалъ такъ. Онъ, за кмъ, по одному Его знаку, могли бы потянуться вс караваны Іуды и Израиля, смиренно пробирался сквозь восторженную толпу, возсдая на осл, окруженный босоногими учениками, рыбаками въ грубыхъ одеждахъ. Предъ народомъ опять явился Царь духовнаго міра, a не наслдникъ Давида — владыка Іудеи.
И народъ понялъ это, и отчаялся подобно мн, и не простилъ Пророку, и предалъ Его въ руки иноплеменниковъ.
Его казнили, какъ самозванца и возмутителя. Римляне не подозрвали, что Онъ могъ стереть ихъ съ лица земли однимъ словомъ и отказался произнести это слово!
Тяжелую седмицу суда надъ Пророкомъ человчество, изъ вка въ вкъ, изъ года въ годъ, поминаетъ плачемъ и слезными молитвами, но — что его двухтысячелтняя скорбь предъ смутой, глухо волновавшей тогда жительство Шалима!
Народъ, привыкшій къ крови и казнямъ, читавшій въ книгахъ о человческихъ жертвахъ отцовъ своихъ, не смутился, осуждая преступника закона, но затрепеталъ, осудивъ. И самъ не понималъ — отчего ему страшно — и еще больше боялся оттого, что не понималъ.
Я былъ слпъ и ликовалъ! Меня волновалъ злорадный смхъ, когда жалостливыя женщины Шалима съ плачемъ называли Осужденнаго мученикомъ. Да! точно! Онъ умиралъ мученикомъ, не причастнымъ клевет, тяготвшей на Немъ. Но я, въ своей душ, безпощадно судилъ Его за другую вину и за другую вину приговорилъ Его къ смерти. Пусть глупая толпа, шумя y подножія креста, съ насмшками разбираетъ глумливую надпись надъ челомъ Распятаго и хулитъ Его, какъ самозванца. Для меня этотъ крестъ и воздвигнется за то, что Пророкъ не сталъ Іудейскимъ царемъ, измнилъ своей родин, поругалъ обращенное къ Нему мое сердце — народное сердце!
Я стоялъ y дверей своего жилища, когда Пророкъ, подъ тяжкимъ бременемъ креста, свершалъ страшный путь на Голгоу. Предмстье пестрло народомъ; любопытные сотнями примыкали къ грозному шествію, извивами змя тянувшемуся по тснымъ переулкамъ. Насмшки и брань висли въ воздух, но лица ругателей были блдны, a женщины громко рыдали…
Шествіе приближалось къ моимъ дверямъ. Онъ шелъ впереди. Я видлъ тло, согбенное подъ тяжелою ношей, видлъ помертвлое лицо съ полузакрытыми очами, видлъ обнаженныя откинутыми рукавами хитона руки съ напруженными въ непомрномъ усиліи мышцами, различалъ синій рубецъ на ше — слдъ бичеванія — и кровавыя язвы отъ терноваго внца на чел; видлъ все — и ликовалъ, упиваясь местью.