Гриф
Шрифт:
— Не может быть, — выразила искреннее недоверие Марина. — Вам больше 45 не дашь.
— Мне 47, милочка, и я начинала у него младшей хирургической сестрой. Еще до медтехникума. Он тогда в Боткинской работал. Дивный, дивный хирург.
— Я думала, что он невропатолог, может быть — биолог… А он хирург?
— Он начинал как хирург, потом стал выдающимся нейрохирургом и уже после этого занялся изучением глобальных проблем мозга. Кстати, вы знаете, что он еще и великий гипнотизер?
— Не знаю. А он меня не загипнотизирует?
— Нет, — высокомерно ухмыльнулась Диана Ивановна, дав понять, что на такую замухрышку профессор не будет тратить свою драгоценную энергию.
Попытки Марины разузнать что-то по дороге в научно-учебный корпус о личной жизни профессора ни к чему не привели. Диана Ивановна пресекала это на корню.
Остановившись перед металлической дверью с надписью "Директор Института, профессор, академик Моров А.Б.", Диана Ивановна нажала на кнопку звонка. Голос в динамике разрешил:
— Входите.
Они вошли в просторную приемную, украшенную фикусами и геранями.
Секретарша, крохотная, миловидная дамочка нервно дернула плечиком и тихо сказала:
— Вы из газеты? Профессор ждет вас.
Поблагодарив Диану Ивановну, Марина, испытывая необъяснимый страх, шагнула через порог и оказалась в пространстве между двумя дверями, и дверь в приемную за ней захлопнулась словно автоматически. То мгновение, что она находилась между двумя металлическими дверями, показалось ей вечностью. Причем было полное ощущение, что ее в это мгновение просвечивают рентгеновскими или какими-то иными лучами. Волосы чуть-чуть приподнялись на голове и зашевелились. По коже пробежали мурашки. Но все это длилось действительно мгновение. Дверь, ведущая в кабинет Морова, распахнулась автоматически, и она оказалась в большой, вполне уютной комнате: вдоль стен стояли стеллажи с книгами, в немногих свободных пространствах висели очень хорошие, спокойные, реалистические картины, в углу — аудио-видеоцентр. Звучала приятная музыка. Марина плохо разбиралась в классической музыке. Поэтому спросила наугад:
— Вивальди?
— Нет, скрипичная соната русского композитора Хандошкина, — улыбнулся ей элегантный старик в глубоком эргономическом кресле с золотой инкрустацией на ручках.
— Извините.
— Ну что вы, кто сегодня может отличить Хандошкина от Вивальди. Проходите. Итак, почему вы решили взять у меня интервью? Молодежь интересуется проблемами мозга?
— Я корреспондент газеты "Московский молодец", но интервью хотела взять у вас для журнала «Фас».
— Смешное название для журнала.
— Почему же? Есть журнал «Профиль», почему бы не быть журналу под названием «Фас». Мы стремимся показать людей, так сказать, в фас, то есть такими, как они есть, какими они предстают перед нами с открытым забралом, так сказать.
— А почему вы думаете, что я приподниму перед вами забрало?
— Хотя бы потому, — рассмеялась Марина, — что с забралом невозможно пить чай, обожжетесь.
— Решив взять интервью у такого человека, как я, вы тоже рискуете обжечься, — вдруг остро, жестко глянул в глаза Марины профессор Моров.
— Что значит у такого человека, как вы? А какой вы человек?
— Вы хотите это узнать?
— Для того и пришла. В этом суть моего, так сказать, редакционного задания.
— Задания? А кто дал вам такое задание?
— Главный редактор журнала.
— Кто он?
— Известный писатель и журналист, доктор философии Дмитрий Перелуцкий.
— Не знаю такого, — заметил Моров.
— Ну, он, собственно, редактирует журнал. А его «фас», извините за каламбур, определят Председатель общественного совета Борис Борисович Лубенецкий…
— Это меняет дело. Значит, журнал входит в его медиа-группу?
— Да… Так же, как телеканал "12 линия", отметивший недавно свой пятилетний юбилей, газета "Новости дня" и многое другое.
— Бориса Борисовича знаю, — кивнул Моров, — мы сотрудничаем.
Более подробно говорить о своих взаимоотношениях с Дубенецким не стал. А Марина не стала объяснять профессору, что задание это придумала она сама. И ни Дмитрий Перелуцкий, ни тем более Борис Борисыч к этой идее не имели никакого отношения. Мало того, она с трудом уговорила Перелуцкого поручить ей это задание, предупредив, что Уткин с удовольствием купит такой репортаж для "Московского молодца".
— Странное название, — ухмыльнулся Моров.
— Почему? «Профиль», "Фас", — нормально.
— "Профиль" — да, хотя и с намеком на "пятый пункт". А вот «Фас»… Это ведь и команда собаке схватить за горло врага…
— Ой, знаете, такая интерпретация нам и в голову не приходила.
— Значит, не приходила? И вы не собираетесь этой статьей или репортажем из института взять меня за горло? Нет? Очень хорошо. И будет очень плохо, если попытаетесь. И для вас лично, и для вашего Перелуцкого. И даже для всесильного «ББ». Я человек, знаете ли, обидчивый, злопамятный.
— Ой, не поверю, — улыбнулась Марина. — По первому впечатлению вы такой душка.
Слово «душка» показалось Морову таким неуместным, что он невольно громко, басовито расхохотался и глаза его, кажется, даже потеплели.
— Ну что ж… Коли душка, надо оправдывать первое впечатление. Каковы, собственно, ваши планы? Короткое интервью? Статья, для написания которой вам потребуется еще пару раз приехать в институт? Или репортаж, для которого достаточно одного визита?
— Мне бы хотелось сделать большой материал, так сказать, полифоничный многотемный… И для этого, если, конечно, это возможно, я хотела бы побывать в Институте несколько раз.
— Ну что ж, это возможно. Но…
— Но?
— Давайте так. Сегодня я покажу вам одно из наших отделений. Завтра вы напишете о нем небольшую статью и послезавтра утром покажете ее мне: если мне понравится, я проведу вас в другое отделение, где проходят более сложные исследования. И так далее…
— Вы такой осторожный человек?
— Я такой мудрый. Знаете ли, деточка, репутация зарабатывается годами, а теряется в один день. Я создавал этот институт почти пятнадцать лет. Одна заказная или просто недобросовестная публикация — и я могу потерять свою репутацию. У меня нет времени, чтобы доказывать в контрпубликациях, в суде, в обществе, что меня оболгали. Да и прокуратура.