Григорий Потёмкин и Екатерина Ii, или Паж становится Королем

Annotation

Иллюстрированный вариант статьи готовиться к публикации в журнале "Невский Альманах"

Дрюков Юрий Николаевич

Дрюков Юрий Николаевич

Григорий Потёмкин и Екатерина Ii, или Паж становится Королем

Григорий Потёмкин и Екатерина II,

или Паж становится Королем

Положи

ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность...

Библия, Песни Песней 8:6.

Теперь не на кого опереться... как можно Потёмкина мне заменить?

Все будет не то...

Из "Дневника" А.В. Храповицкого, секретаря Екатерины II.

Октябрь, 1791

Слезы государыни

...Потёмкин в гневе закричал на горько плакавшую императрицу и скорыми, порывистыми шагами направился к двери, с сердцем отворил ее и так хлопнул ею, что даже стекла задребезжали и затряслась мебель.

Притаившийся в углу Федя Секретарев, камердинер Потёмкина, печально посмотрел на Екатерину.

"Очень мне жаль ее было: она горько плакала, рыдала даже; видеть ее плачущую для меня было невыносимо; я стоял, боясь пошевельнуться.

Кажется, она прочла на лице моем участие к ней.

Взглянув на меня своим добрым, почти заискивающим взором, она сказала мне: "Сходи, Федя, к нему; посмотри, что он делает; но не говори, что я тебя послала".

Я вышел, и войдя в кабинет князя, где он сидел задумавшись, начал что-то убирать на столе. Увидя меня, он спросил: "Это она тебя прислала?"

Сказав, что я пришел сам по себе, я опять начал что-то перекладывать на столе с места на место.

– Она плачет?

– Горько плачет, - отвечал я.
– Разве вам не жаль ее? Ведь она будет нездорова.

На лице князя показалась досада.

– Пусть ревет; она капризничает, - проговорил он отрывисто.

– Сходите к ней; помиритесь, - упрашивал я смело, нисколько не опасаясь его гнева; и не знаю - задушевность ли моего детского голоса и искренность моего к ним обоим сочувствия, или сама собой прошла его горячка, но только он встал, велел мне остаться, а сам пошел на половину к государыне.

Кажется, что согласие восстановилось, потому что во весь день лица князя и государыни были ясны, спокойны и веселы, и о размолвке не было помину".

Федор Ермолаевич Секретарев часто вспоминал, что "у князя с государыней нередко бывали размолвки. Они меня не стеснялись, потому что мне нередко приходилось видеть такие сцены; на меня они смотрели, как на ребенка, который ничего не понимает".

Еще в детстве Секретарев был взят на попечение Светлейшим князем, обучен, записан в службу, при этом получив такую необычную фамилию, и затем несколько лет находился при нем камердинером.

Императрица и князь любили маленького Федю, часто шутили с ним и вообще баловали его.

По смерти князя он сумел скрыть и представить Екатерине шкатулку с ее письмами и другими секретными бумагами, важными для императрицы. За эту услугу он был принят камердинером ко двору.

Увидев нового камердинера императрицы, Мария Федоровна спросит мужа: "Кто это?".

– Это бывший холоп ее Алкивиада!
– не скрывая досады и злости, ответит Павел. После своего воцарения он тут же отправит Секретарева в ссылку.

Сама же Екатерина свои споры с Потёмкиным объясняла тем, что "он страстно, ревностно был предан мне: бранился и сердился, когда полагал, что дело было сделано не так, как следовало... Но... у него была смелость в сердце, смелость в уме, смелость в душе. Благодаря этому мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил... Он настоящий был дворянин, умный человек, меня не продавал; его не можно было купить..."

У королевы появляется паж

Среди главных участников подготовки заговора, приведшего Екатерину к власти, кроме братьев Орловых были отмечены еще несколько офицеров, и среди них вахмистр Потёмкин.

"В конной гвардии двадцатидвухлетний офицер Хитрово и семнадцатилетний унтер-офицер Потёмкин направляли все благоразумно, смело и деятельно".

Хотя в определении его возраста 33-летняя женщина ошиблась. На самом деле он был моложе ее только на 10 лет.

Во время переворота Потёмкин старался быть неподалеку от Екатерины.

Решив возглавить поход на Петергоф, чтобы захватить Петра III, она появилась перед войсками в форме Преображенского полка и верхом на лошади. В руке она сжимала шпагу.

Потёмкин заметил, что на эфесе шпаги не было перевези - ременной петли, которая надевалась на кисть и служила для предотвращения потери оружия при его выпускании из рук.

Он пришпорил своего скакуна и вскоре был рядом.

Молодой офицер подал императрице свой темляк и хотел отъехать в сторону, но его лошадь, привыкшая к эскадронному ученью на плацу, встав рядом с лошадью императрицы, упорствовала удалиться, несмотря на все его усилия, правда, может быть, и не очень настойчивые. Екатерина посмотрела на ладного офицера и улыбнулась.

Но тут рядом с ними появилась княгиня Дашкова, тоже в мундире преображенцев, и женщины, пришпорив своих коней, понеслись занять место во главе построенных войск.

Потёмкин не торопясь, двинулся следом за ними.

– Зря любуешься... там властвуют Орлы, - усмехнулся Хитрово.

– Знаешь, просто есть женщины, которых можно любить всю свою жизнь... Пусть даже безответно... И при этом быть абсолютно счастливым!..

Восхищение Екатериной у Потёмкина было искренним.

Английский посол в России лорд Бёкингхэмшир в заметках, относящихся к 1762 г., писал: "Ее императорское величество ни мала, ни высока ростом; вид у нее величественный, и в ней чувствуется смешение достоинства и непринужденности, с первого же раза вызывающее в людях уважение к ней и дающее им чувствовать себя с нею свободно <...> она никогда не была красавицей. Черты ее лица далеко не так тонки и правильны, чтобы могли составить то, что считается истинной красотой; но прекрасный цвет лица, живые и умные глаза, приятно очерченный рот и роскошные, блестящие каштановые волосы создают, в общем, такую наружность, к которой очень немного лет назад мужчина не мог бы отнестись равнодушно <...> Она была, да и теперь остается тем, что часто нравится и привязывает к себе более, чем красота. Сложена она чрезвычайно хорошо; шея и руки замечательно красивы, и все члены сформированы так изящно, что к ней одинаково подходит как женский, так и мужской костюм. Глаза у нее голубые, и живость их смягчена томностью взора, в котором много чувствительности, но нет вялости <...> Трудно поверить, как искусно ездит она верхом, правя лошадьми - и даже горячими лошадьми - с ловкостью и смелостью грума. Она превосходно танцует, изящно исполняя серьезные и легкие танцы. По-французски она выражается с изяществом, и меня уверяют, что и по-русски она говорит так же правильно, как и на родном ей немецком языке, причем обладает и критическим знанием обоих языков. Говорит она свободно и рассуждает точно".