Григорий Шелихов
Шрифт:
его лица, словно ожидая - вот-вот взметнет он бахромчатые ресницы,
взглянет светло и ясно, скажет... Ничего и никогда уже не скажет,
словечка не вымолвит ее орел!
Проводы усопшего проходили под наблюдением Булдакова по строго
установленному в народе обычаю.
Знаменитая в Иркутске плакальщица Фетисья Мудрова, стоя у
изголовья покойника, разливалась жалобно и проникновенно:
Охти мне кова-то, беднушке,
Бессчастной молодой
Как по сегодняшнему денечку
Уж не знала я, не ведала,
Что-то сталося, случилося,
Ново в доме объявилося -
Я жена стала не мужняя,
А вдова-то стала бедная,
Стали сироты малы детушки.
Скороборзая смеретушка
У меня взяла да отвалила
Удалу тую головушку.
У роженых малых детушек
Отняла кормильца-батюшку...
Голиков и Фереферов, узнав о неожиданной смерти человека, для
которого не находили достаточно сильных обносных слов, решили молчать
о случившемся и, полные христианского смирения, пришли убедиться в
гибели своего врага.
– Гляди-ко, матрозка... как статуй бесчувственный стоит, - дохнул
Фереферов в ухо Голикова. - Нет того, чтобы, как у добрых людей, по
купеческому заведению, жена по мужу убивалась, голосила, оплакивала...
Фетисью за себя наняла! И то сказать, без исповеди и покаяния пес
бешеный издох...
Фетисью сменили попы во главе с протопопом Павлом Афанасиевым и
хором соборных певчих, отслужившие первую панихиду.
А Наталья Алексеевна все стояла в ногах мужа. Не видела, не
слышала1 не понимала, что вокруг нее творится.
Попы разоблачились и пошли в столовую "помянуть" покойного.
– Глухую исповедь дал, отпустил рабу божьему Григорию все вольныя
и невольныя, - не моргнув глазом, солгал протопоп Афанасиев на
коварный вопрос соборного ктитора Голикова, как мол, хоронить будем
человека, умершего без покаяния. - Ты не суй носа, ктитор, не в свое
дело, я между ним и господом стою - я и в ответе буду!
А над гробом плакала, разливалась жалобщица Фетисья:
Принесите-ко, пожалуста,
Мне дубовую скамеечку...
Кто-то услужливо пододвинул Наталье Алексеевне стул, и она
послушно опустилась на него.
Уж как сяду только, бедная,
Да головушка обидная,
Уж как буду я выспрашивать:
"Ты изволь-ко мне рассказывать,
Ты куды нынь снаряжаессе,
Ты куды нынь отправляесе?"
"Не бередь души, Гришата, - как о живом, думала Наталья
Алексеевна, глядя в мертвое лицо мужа, - не покину я твоего дела, не
забуду мечты твоей..."
Не унимайте, православные,
Мое личико не бумажное,
Бежат слезы не замцюжныи
Текут слезы горя горшии...
–
причитала и лила слезы Фетисья.
"На пути великих предприятий, в самом пылу цветущей жизни
неумолимая смерть..." - предавался горестным размышлениям, забившись в
угол и не замечая катившихся слез, мечтатель Полевой. Он чувствовал,
что смерть оборвала жизнь большого человека, горячего патриота, о
котором история еще скажет свое слово. Полевой не мог, конечно,
предвидеть, что столетием позже слово о Шелихове будет произнесено и
одним из потомков "бостонцев", американским историком Банкрофтом. "С
него, - пишет о Шелихове Банкрофт в своей многотомной "истории
Аляски", - начинается новая эпоха в истории Аляски. До того в ней все
сводилось к открытиям, поискам и охоте за пушными животными с очень
слабой мыслью о постоянном устройстве. Но вот появляется Григорий
Иванович Шелихов..." И, перечисляя его дела и начинания, историк
называет Шелихова "отцом и основателем русских колоний в Америке".
Похороны Шелихова превратились в общественное событие. Несколько
тысяч людей провожали гроб с телом морехода в Знаменский женский
монастырь, в стенах которого корабль Григория Шелихова нашел свою
"незамерзающую" гавань.
– Дайте людям место, свои понесут, - решительно отстранил
Булдаков Голикова, Фереферова и еще некоторых именитых компанионов,
сделавших попытку подставить свои плечи под тяжелый гроб.
Когда гроб, закрытый черным воздухом, как бы повисая над тысячной
толпой провожающих, плыл по иркутским улицам на плечах шелиховских
работных людей, Наталья Алексеевна вспомнила вещий сон, виденный ею в
утро своих именин два года назад, и словно куда-то провалилась...
Она не скоро собралась дать знать в Петербург дочери и зятю
Резанову о смерти Григория Ивановича. С большими усилиями и медленно
возвращалась она к обыденной, опустевшей для нее жизни.
События того времени заслонили в глазах многих смерть сибирского
морехода. Третий и последний раздел Польши вызвал трения между
союзниками: Австрия требовала возвращения Правобережной Украины с
Киевом, Пруссия домогалась Курляндии - каждая считала себя наследницей
былых владений польской короны.
Русская армия под командованием брата Платона Зубова, Валериана,