Гробница императора
Шрифт:
– С какой стати мне опасаться шайки скопцов?
Пау указал на раскрытую дверь в противоположном конце внутреннего дворика, ведущую в зал с коллекцией.
– У меня там хранится множество великих древних рукописей. Замечательные произведения, но среди них нет Великой хартии вольностей. [4] Нет американской Декларации независимости. Товарищ министр, наше наследие – это деспотизм. В истории Китая главенствующую роль играли полководцы, императоры и коммунисты. Легисты, все до одного.
4
Великая хартия вольностей – грамота,
– Как будто я этого не знаю. В свое время вы сами работали на них.
– Скажите, а почему вы думаете, что ваше будущее сложится иначе? Что вы можете предложить Китаю? Если вы станете председателем, что вы сделаете?
Наедине с самим собой Линь уже не раз задумывался над этим. Страна буквально застыла на самой грани полного коллапса. Нынешняя экономическая система была просто не способна производить достаточно товаров и технологий для того, чтобы конкурировать с остальным миром и в то же время эффективно обеспечивать всем необходимым полтора миллиарда человек. Полная концентрация всех экономических ресурсов в руках государства, во что свято верил Мао, окончилась провалом. Но не лучше оказалась и политика неограниченных иностранных инвестиций, проводимая его преемником Дэн Сяопином.
Она привела к возрождению эксплуатации.
Управление Китаем чем-то напоминало запуск воздушного змея в безветренную погоду. Можно совершенствовать хвост, менять конструкцию, бежать быстрее, но если нет ни дуновения ветерка, чтобы поднять змея в небеса, ничего не произойдет. На протяжении десятилетий китайские руководители просто игнорировали то обстоятельство, что ветра нет. Вместо этого они тщетно суетились, стараясь заставить змея взмыть в воздух, но все их потуги неизменно заканчивались крахом.
– Я хочу изменить все, – тихо промолвил Линь, удивляясь тому, что произнес эти слова вслух.
Но Пау в конце концов удалось вырвать у него это признание.
Откуда старику известно о нем так много?
– Товарищ министр, было время, когда преимущество китайского образа жизни, с его развитым сельским хозяйством, письменностью и продвинутыми ремеслами, было настолько ощутимым, что все те, кого мы покоряли, и те, кто покорял нас, с готовностью стремились к ассимиляции. Все восхищались нами, и всем хотелось стать частью нашей культуры. Это желание воплощалось в соответствии с учением Конфуция – через подчеркнутую гармонию, иерархию и дисциплину. До наших дней дошло бесчисленное количество древних текстов, где упоминаются народы, которые многие столетия назад перестали существовать как отдельные этнические группы – настолько полной была их ассимиляция. Что произошло? Что превратило нас в тех, кого следует сторониться?
– Мы сами себя уничтожили, – пробормотал Линь.
И действительно, Китай прошел через несколько последовательных циклов объединения и раздробленности, каждый раз что-то теряя. Что-то невосполнимое. Часть коллективного сознания. Частицу Китая.
– Теперь вы понимаете, почему я покинул страну, – тихо произнес Пау.
Нет, Линь по-прежнему этого не понимал.
– Наши династии гибли прямо-таки с неестественной предсказуемостью, – продолжал Пау. – Нередко первые правители новой династии проявляли себя с лучшей стороны, однако их преемники оказывались слабыми, безвольными марионетками. Неизбежно это приводило к тому, что коррупция глубоко проникала во власть и в деньги, а вот законы, которые могли бы этому помешать, отсутствовали. Отсутствие четких порядков передачи политической власти порождает хаос. Слабеет армия, зреют бунты. И тогда правительство изолирует себя от остального народа и начинает чахнуть. Конец неизбежен. –
Линь не собирался оспаривать подобные заключения. Он вспомнил поездку на юг, совершенную несколько месяцев назад в ходе еще одного расследования. Местный чиновник, старый друг Линя, встретил его в аэропорту. По дороге в город они проехали мимо щитов, рекламирующих новые особняки с плавательными бассейнами, садами и современными кухнями.
– Народ устал от культурной революции и бесконечных войн, – заметил друг Линя. – Людям нужно что-то материальное.
– Ну а тебе? – спросил Линь.
– Я такой же, как все. Я хочу уютную, спокойную жизнь.
Это замечание глубоко задело Линя. В нескольких словах содержались целые тома, посвященные нынешней ситуации в Китае, где правительство занималось лишь тем, что латало и штопало проблемы, не предпринимая никаких решительных шагов. Мао проповедовал, что в бедности есть своя честь. Вся беда заключалась в том, что больше в это никто не верил.
Наклонившись, Пау изобразил на песке, которым были посыпаны дорожки во внутреннем дворике, два иероглифа:
Линь знал, что они означают.
– Революция.
Пау выпрямился:
– Точнее, «лишение полномочий». Все династии в Китае оправдывали свое становление этими словами. Когда в тысяча девятьсот двенадцатом году пала династия Цин и последний император был свергнут, это историческое событие было описано именно так. В сорок девятом году Мао Цзэдун украл у Чан Кайши полномочия на постцинскую республику. Пришло время снова отнять полномочия. Вопрос в том, кто возглавит эту борьбу.
Линь пристально смотрел на старика, чувствуя, как у него голова идет кругом от подозрений. Следователь отступил на второй план. Теперь Линь рассуждал как политик – как вождь, которым он хотел стать.
– Коммунизм пережил свою историческую роль, – продолжал Пау. – Бесконтрольный экономический рост и голый национализм не в силах его заменить. В настоящее время абсолютно ничего не связывает правительство Китая с простым народом. Это наглядно показало крушение Советского Союза. И вот сейчас то же самое происходит в Китае. В стране необузданно растет безработица, затрагивающая жизнь сотен миллионов. Снисходительная позиция Пекина, как это происходило двадцать с лишним лет назад в Москве, не имеет оправданий. Товарищ министр, вы должны понимать, что национализм, который сегодня полностью устраивает партию, завтра ввергнет Китай в фашизм.
– Как вы думаете, ради чего я борюсь за власть? – гневно бросил Линь. – Неужели вы полагаете, я этого хочу? Неужели вы полагаете, этого хотят те, кто меня поддерживает?
– Но вы ведь определили проблему, не так ли?
Откуда этому мудрецу, с которым он впервые встретился только сегодня, известно все то, что его тревожит?
– Коллапс Москвы пугает вас, – продолжал Пау. – Да и может ли быть иначе? Но мы другие. Мы лучше приспособлены жить с противоречиями. Наши правители с давних пор провозглашали себя последователями Конфуция, однако правили они как легисты. Но никому не приходило в голову разбираться в причинах такой двойственности. И в отличие от русских большинство китайцев имеет у себя дома все необходимые удобства, а также кое-какие приятные игрушки. Нашей партией руководят не полные тупицы. Несмотря на все наши недостатки, мы не совершим политическое самоубийство. Так что перед вами стоит четкая дилемма: как убедить полтора миллиарда человек отказаться от привычного и последовать за вами в неизвестность?