Гробовщик. Дилогия
Шрифт:
– Всё спросить хочу, – сказал я. – зачем ты этот фонарь с собой таскаешь?
– Ищу человека, – серьёзно ответил мальчик.
– Здесь?
Генка промолчал.
– Знаешь уже, что наши отцы-командиры задумали? – задал я новый вопрос.
– Как не знать, – Генка смотрел перед собой, качал босой ногой в сандалике. На коленке у него краснела свежая царапина. И вдруг прошептал с тоской: – Когда вы уже кровью своей захлебнётесь?
– Начинается, – зло пробормотал я. – Сейчас снова заведёшь свою шарманку про то, какие мы, люди, сволочи и подлецы. Что сваливаем вину
– Только, может, обойдемся на этот раз без моралитета? – повысил я голос. – Сколько ты уже здесь обитаешь? Год? Два? И до сих пор не привык? Ну да, вот такие мы – люди. Я за эти несколько месяцев такого навидался, что сам могу тебе рассказать, насколько род человеческий – пакостное явление. Но тут два варианта: можешь здесь быть – будь. Не можешь – катись к той самой матери!
Чего это я так на него вызверился? Нервы, нервы. Навалилось всё.
– Ты чего раскричался? Орёт он! Это ты перед другими делай вид, будто только что понял, будто раньше и не догадывался, что всё это, – пацан махнул рукой за спину на дом со светящимся окошком. – Временно. А что не временно, то – отсрочка. Или ты всерьёз думал, что всё устаканилось, и ты еще долго сможешь колесить по здешним дорогам?
Ну так спешу тебя удивить: в Зоне ничего не бывает постоянного!
И Лёшка с Алеськой, детки из клетки, ты думаешь, они до старости здесь доживут? Рано или поздно им придётся нырнуть в тот омут реальности, из которого их выбросило. И хорошо бы это произошло, пока внешний мир осторожничает, ползает вокруг Зоны, да облизывается. А вот однажды, как хлынет внутрь, да как начнет перестраивать все под себя. Вот тогда здесь станет совсем худо. Эти «учения», про которые договорился Киров с Михалычем, возможно и станут той каплей, которая прорвёт плотину и сюда такое попрёт! Так что спрятать детей, то о чём ты собираешься меня попросить – не выход. В этот раз я их спрячу. А потом?
– Вы чего тут раскричались на ночь глядя? – спросил Генка выглядывая из калитки. – Ругаетесь что ли? Да так громко, что Алеська в доме услышала. Меня послала вас разнимать.
– Ничего мы не ругаемся, – смутился Генка. – Это мы так. Ты иди, Лешка, нам поговорить надо.
Мальчик обиженно шмыгнул носом, нерешительно спросил:
– Ты ночевать останешься?
– Сегодня никак, – развёл руками Генка. – Может завтра.
Лешка потоптался еще немного и ушел обратно в дом.
– И что ты предлагаешь? – спросил я, понизив голос. – В детдом их вернуть? Ты это называешь выходом?
Генка ответил не сразу. Шморгнул носом, пнул слегка свой многострадальный фонарь.
– Я могу увести их. Совсем, – наконец сказал он. – Туда, где они будут счастливы.
– А как же Зона? – я как-то даже растерялся. – Ты же Лешку специально натаскивал, чтобы он за ней присматривал, когда ты уйдёшь.
– Всё поменялось, – погрустнел мальчик. – Ваши идиоты-учёные обратили-таки на себя внимание…
Он потрогал царапину на коленке, пожал плечами:
– Не знаю, как назвать. Короче, один из вероятностных сценариев, того,
Я помолчал, потом глянул на пацана исподлобья:
– А они пойдут с тобой?
– Если ты не отговоришь – пойдут.
– А раньше ты их увести не мог?
Генка помотал головой:
– Раньше умники из лаборатории, что под реактором, буравили мелкие дырки в пространстве. Теперь они додумались, как открыть дверь. Идиоты. Это их счастье, что за ней будет стоять мой брат, а не ещё кто-нибудь. Вот тогда мы и обменяемся. Он войдёт сюда, а мы: я, Лёшка и Алеся – туда.
«А я?» – хотел спросить я. Но не стал.
– Тебя не пропустят, – извиняющимся тоном сказал Генка. – Знаешь, как я за тебя просил! Нельзя.
Обидно. Чем же я так пришёлся не ко двору?
Я глубок вздохнул. Сплюнул. И не стал выяснять причины. Спросил будничным тоном:
– Когда отправляетесь?
– Спасибо, – после паузы сказал Генка.
Мне не нужна была его благодарность. Я, молча, ждал ответа.
– Сигналом будет следующий Выброс, – пожал плечами пацан. – Представляешь, сколько энергии нужно на открытие Двери? Тут такое светопреставление начнётся! Всем Выбросам Выброс! Вот закончится, мы и двинем.
– А как же атака на блок-посты и лагеря бродяг? – заволновался я. – Получится с ними разминуться?
– Ты не понял, – улыбнулся Генка. – Это же будет не обычная дверь. А Дверь. В неё можно из любой точки Зоны пройти. Если знать, как. И, кроме того, после Выброса пройдет не меньше часа, прежде, чем начнутся эти «учения». Раньше никак не получится. Там такие остаточные эффекты будут… Ни связь, ни системы привязки к местности, ни даже простейшие компасы работать не смогут. Камеры наблюдения опять же, хоть они и защищены, но протестировать после такого светопреставления надо будет. Так что, не переживай. У нас будет время. Тем более, я уже сказал, и ходить никуда не придётся.
– Час после Выброса, – повторил я. – Час Скорби и Доблести. Не врали, стало быть, легенды.
– Знал бы ты, кто эти легенды сочинял, и кем они утверждались, не удивлялся бы, – сказал мальчик.
Он встал со скамейки. Потянулся. Поднял фонарь.
Стемнело. В траве тренькал сверчок. Над головой пару раз промелькнула маленькая летучая мышь. Лешка её почти приручил. Кормил её лепёшками из смеси мёда и муки, дрессировал прилетать на неслышный свист, от которого у меня начинали закладывать уши.
– Сколько у нас времени? – спросил я. – Хотя бы примерно.
– Неделя, – сказал Генка. – Максимум, дней девять – десять. Так что если есть какие-то незаконченные дела – заканчивай.
Мальчик помахал мне рукой и двинулся куда-то в темноту.
– Как хоть твоего брата зовут? – спросил я ему во след. – А-то, глядишь, пересечёмся. Чтобы хоть знать с чего разговор начать.
– На счёт пересекаться – не советую, – со смешком ответила темнота. – А зовут его Монолит.
Мои воспоминания прервал лязг железной двери. Я приподнялся на кровати. Ух ты, черт! Я, оказывается, сидя задремал.