Гробовщик. Дилогия
Шрифт:
И сколько я проспал?
В дверях стоял двухметровый детина, в костюме химзащиты. Противогаз, накидка с капюшоном, прорезиненные штаны, рукавицы. Всё чин-чинарём. В руках он держал короткую резиновую дубинку, усеянную острыми блестящими шипами. На ручке красовалась большая тёмная кнопка. Детина демонстративно её нажал – между шипами с треском проскочили мелкие молнии. Запахло озоном.
– Палка-палка, бей не жалко, – пробормотал я неизвестно откуда вспомнившуюся фразу. Потом обратился к конвоиру. – Ты, служивый, не горячись. Сперва скажи, чего ты от меня хочешь. Вдруг я и так всё выполню, и бить меня не придётся!
Тот окинул меня сквозь стёкла взглядом водянистых глаз и глухо буркнул:
–
После того, как я выполнил эти указания, он снял наручник с моего запястья, вместо него сцепил мне руки за спиной пластиковым шнурком-захватом. Затем, детина выволок меня из камеры, усадил в уже знакомую тачку и без усилий повёз по коридору к дверям лифта.
Двери открылись, двери закрылись, и пол снова потянул меня вниз. Когда же лифт дрогнул, останавливаясь, и двери снова открылись, меня выкатили в полутёмное помещение с толстыми стеклянными колоннами, внутри которых струились и переливались, но не спешивались, разноцветные жидкости.
Тут же беспардонно вывалили из тачки, поставили на ноги, одним взмахом ножа освободили руки. После чего двери лифта закрылись, я обернулся на звук, и что дальше?
– А вот и наш чудо-мутант, – раздался голос искажённый динамиком. – Ну что ты вертишь головой? Динамик под потолком. Давай-ка я быстро разъясню тебе положение вещей:
– во-первых, я знаю, что ты пришёл сюда убить Щеглова, это, кстати, я, и тут ты опоздал. Я уже семь месяцев, как мёртв. Нынче моё сознание разбросано и продублировано на сорока пяти серверах, которые раскиданы по всем этажам лаборатории. Чтобы вывести меня из строя, нужно найти и уничтожить минимум тридцать один из них. А это, поверь, практически невозможно, потому, как даже я не имею доступ на седьмой, девятый и шестнадцатый этажи. Плюс сигнализация, плюс ловушки, плюс новейшие системы защиты. Я совсем недавно проверял – всё работает. Так что ничего у тебя по первому пункту не выйдет;
– во-вторых, я знаю, что ты пришёл сюда предотвратить то, что у нас называется ««учения в условиях, приближенных к боевым», и здесь ты тоже опоздал. Они уже на позициях. Не думал же ты, комиссия будет дожидаться, пока мои ребятишки совершат марш-броском через всю Зону? Это же долго. Аномалии и прочая мерзость, не всегда по-прямой пройдёшь. Сколько им плутать пришлось бы? Чтобы такого не случилось, мы их уже два дня, как вывезли за пределы Зоны. И, блин, как не береглись, а американцы уже прислали возмущённый запрос. Что, мол, за движение вокруг Зоны? И спутниковую фотографию. Две колонны по сорок грузовиков. … Ну, да это неважно. А важно то, что и здесь ты в пролёте;
– возможно, есть ещё и в-третьих. В этом я не уверен, потому, что это уже наивность, граничащая с глупостью. Ты и в самом деле рассчитывал уничтожить всю лабораторию? Лабораторию, которую не всякий ядерный взрыв возьмёт?
«А он хорошо осведомлён», – подумал я. – «Вопрос только: откуда? Неужели Кораблёв?»
– Не удивляйся моей болтовне, – между тем продолжил голос из динамика. – Стараюсь наговорится прозапас. Когда ещё удастся побеседовать с живым человеком? Ты представляешь, тут вообще нет ни одной живой души. Кроме тебя. Все остальные – куклы. Сырьё для будущих опытов. Я им оставил пока простейшие функции, но и только. А знаешь, откуда я их набираю? Из вашего брата. Из бродяг. У меня в разных местах стоят эдакие гаусс-ловушки. Кто туда попадается, тому память процентов на восемьдесят стирает. Взамен прописывается страстное желание идти на Зов. А он, естественно, приводит сюда. Не напрямую к КПП. Есть штук шесть, я не помню, может – больше, тоннелей, по которым они добираются для спецотстойников. Дальше – отсев. Это такие полосы препятствий, где проверяются физические данные, рефлексы,
Я почти его не слушал. Я глубоко вдыхал воздух, сжимал и разжимал кулаки, жмурился и широко раскрывал глаза. Готовился, в общем. Решался. Жаль – последнее, что я увижу в жизни – вот эта поганая лаборатория.
– Да что это я всё о себе, да о себе, – вдруг сказал голос, назвавшийся Щегловым. – Теперь твоя очередь. Давай, рассказывай, чем ты меня тут собирался упокоить?
Всё! Булавка с кроваво-красной бусиной на конце – та самая, подарок Генки – давно была зажата у меня в кулаке. Как он там говорил: сломай и выброси?
Господи, как же не просто отпустить гранату, если выдернута чека!
Что ж пальцы так вспотели? И дорожат! Никак не получается!
Я плюнул на конспирацию, взялся за концы булавки двумя руками, резко надавил, зажмурившись…
– Щелк! – как мне показалось, оглушительно громко сломалась булавка.
– Стук! – стукнуло моё сердце и замерло.
Я разжал пальцы. Открыл глаза. Всё тот же полумрак, колонны со струящимися разноцветными жидкостями. Ничего не переменилось.
– И чего? – услышал я насмешливый голос из динамика. – Ты, часом, ничего не перепутал? С иголкой – это в другую сказку надо.
Неужели Генка подсунул мне негодный артефакт? Не может быть!
Как бы в подтверждение моих мыслей, кровавая бусина на обломке булавке вспыхнула нестерпимо ярко, резко воспарила и стала вдруг расти, бешено вращаясь. Пол мелко задрожал, подпрыгнул вверх. Одна из стеклянных колонн с хрустом лопнула, осколки брызгами разлетелись вокруг. Я думал, что сейчас оттуда хлынет разноцветная жижа, но внутри только искрили и дымились провода, прямо на глазах покрывались копотью зелёные платы, утыканные микросхемами. Тряхнуло еще раз, сильнее. Я чуть не упал. Недалеко в полу образовалась трещина. Сверху посыпался какой-то мусор, мелкие камешки простучали по спине.
– Ты что натворил? – взвыл голос в динамике. – Это что такое? Это же Выброс! Как?!
Я не слушал его. Подошёл к лифту, нажал кнопку вызова. Дохлый номер. Одна из створок перекосилась, на другой зияла вмятина. Из щели тянулся дым. Ну, что же, поищем пожарный выход. Должны же тут быть лестницы на случай поломки лифта. Двинулся почти на ощупь Как бы сейчас пригодилась схема эвакуации персонала, которыми были увешаны этажи учреждений и которые так раздражали своей очевидностью.
Тряска всё усиливалась, лопались колонны, осыпалась штукатурка, временами от перепадов давления закладывало уши. И вот я среди всей этой катавасии ходил невредимый, упирался в тупики изавалы и ничто меня не брало. Нет, одежда моя была вся перемазана в пылью, меня душил кашель, глаза слезились от едкого дыма, но в основном, на мне не было ни царапины. Так продолжалось минуты две. Я уже даже стал удивлятся своему невероятному везению.
Но потом очередной толчок сбил таки меня с ног. Я попытался отползти к стене, не успел – сверху обрушилась здоровенная плита и зажала левую ногу, как в тиски. От боли у меня потемнело в глазах.
Голос всё продолжал и продолжал верещать что-то про Выброс, который невозможен в закрытом помещении и про то, что пусть я не надеюсь выбраться отсюда живым., и про бога-душу-мать… Он, то басил, то переходил на тонкий визг. Снова затрясло, с грохотом просело ещё одно перекрытие. Воздух окончательно превратился в смесь пыли, мелкой крошки и горького дыма. Я с трудом уже различал здоровенный огненный шар, который раньше был бусинкой на конце моей булавки, который не прекращал вращаться и расти. На зубах скрипел песок, глаза слезились, адски болела нога, еще одна плита сдавила мне грудь. Стало трудно дышать…