Гротенберг. Песнь старого города
Шрифт:
— Надо добираться до источника. — Громко сказал парень, и переместился вперед, отсекая еще несколько лоз.
— Нет! Мы уходим. — Сегель не узнал свой голос. Он дрогнул от осознания.
— Что? Но…
— Уходим. — Припечатал Сегель, бросив взгляд через плечо на Гарри. В его глазах не было сожаления. Похоже, ловушка была намеренной, и он попал в нее по собственной наивности. Надо было уходить сразу.
Следующий удар был тяжелее. Его кожаная броня была в жидкости с растений, но он не обращал на это внимания, как ни старался дистанцироваться от криков агонии где-то близко.
Совсем близко.
Рассекая очередные
В этот миг она вновь закричала, и этот крик был оглушающим. Сегель оцепенел, видя эту картину. Девушка стала единой со стеной, словно вросла в нее, и лишь голова изворачивалась из стороны в сторону. Тело было прибито к стенам металлическими прутами, исписанными истлевающими кровавыми символами. Вот почему Гарри не хотел его пускать к ней... Где-то там, позади, слышна была мелодия. Старая музыкальная шкатулка, она звучала с кухни. Вот что защищало дядьку от того, во что она превратилась.
Он опоздал. Черт подери, он… что теперь делать? Его цель теперь не имеет смысла. До этого мгновенья ему хотелось верить, что это не Элиза, и не метаморфозы, которые касались многих в городе. Растения впились в доспех и кожу. Боли не было. Опустошённый осознанием, он только отстранённо наблюдал за происходящим. Что-то горячее стекало по руке, под доспехом. Отрицание — глупое чувство. Спасительный круг сознания, чтобы психика не треснула по швам. Часть его холодно оценивала ситуацию, другая — кричала. От боли, мук, и беспомощности. Словно самолично вбивая себе ножи в тело.
Кажется, на их поверхности растений была какая-то кислота, но он просто стоял в оцепенении, и почувствовал, как его дернули назад. Почувствовал, как пространство вокруг искажается, готовясь к прыжку.
Ее губы разомкнулись, и она прошептала: «ты обещал… обещал, обещал…» — слово словно эхо раздавалось в его голове, и само создание его повторяло, невольно воспроизводя последний день, когда они сидели на кровати, и он пообещал ей, что заберёт из Гротенберга, покажет мир за стенами старого форпоста.
В этот миг все сместилось. Растения вокруг не собирались отпускать свою добычу так быстро, но юнец, впившийся в шиворот, отсек помеху, и снова переместился.
— Ты на кой черт вообще встал там?! — Обрушился на него Асари, выпустив из хватки. Он пережимал другой рукой рану, которая уже потихоньку зарастала. — Это была ловушка? Ты специально привёл меня сюда?
— Нет. — Проговорил парень. Он не понял, был ли это ответ на вопрос, или ответ на собственные мысли.
Сегель безвольно упал на мостовую, и смотрел в пространство дома. Наверное, он мог что-то сделать, правда? Вернуться, поговорить, вразумить. Достучаться до сестры. Она же узнала его. Узнала! Может, как-то помочь ей. Мог? Правда же, мог? На мгновение он потянулся в сторону дома.
— Эта же тварь тебя убьёт. — Асари встал на его пути.
— Нет, она же меня узнала. — Упрямо проговорил Сегель, проползя к двери дома ещё немного. Он всё ещё слышал звук шкатулки. Может быть, она звучала в его голове. — Наверное, есть способы, есть какие-то слова, которые можно подобрать... — он слышал тихое шипение кислоты на поверхности доспеха.
Асари
— Они... просто оставляют часть сознания. Так они днём могут вернуть себе личность. Но ночью — это просто твари, и смерть для них намного милосерднее, чем вот такое... существование. — Теперь он глянул в сторону дома, и задумчиво заметил. — Твой кинжал же с собой, мы просто можем...
Мужчина неровно поднялся. Кожа в местах, где ее коснулись растения, горела огнем, но боль его к удивлению отрезвила, как ведро ледяной воды.
— Я не собираюсь этого делать, Асари. Мы найдём другой способ. — Сегель всмотрелся в пространство дома. Туда, где видно было шевеление.
Да, идти туда будет самоубийством. Или убийством, если до того дело дойдёт. Этого он допустить никак не может. Сегель же пришёл спасти её из пасти этого города, а не убить. Должен быть другой способ. По крайней мере, у него же есть шанс вызнать у Ваканта, как это можно остановить или вылечить? Способ должен быть. Просто обязан. Смерть не единственный выход, правда?
Ему хотелось злиться. Злиться от всего происходящего. Злиться на Гарри, всадившего ему нож в спину, злиться на этот проклятый город, который не преминул отобрать не только часть его рассудка, но теперь и самое дорогое, что он планировал, наконец, забрать с собой. Забрать в место многим лучше этого. Ему хотелось злиться на себя, за всю глупость, и недоверие письмам.
Тьма заволокла это место полностью, как и улицы вокруг, и даже редкие фонари, не заправленные рабочими, горели тускло. Сейчас улицы уже пустовали, и лишь патрульные ходили по улочкам, обсуждая друг с другом нервозное начало ночи. Улицы уже через миг наполнялись вскриками, агонией тех, кто обращается. Те, кто был здоров, прятались, или ещё до заката тянулись к Церкви. Это было похоже на паломничество, только вот причины были другими.
Однако в центре города происходило нечто другое. Росчерки крови оккультистов, готовящих круги богов, готовя Гротенберг к празднеству. Люди не понимали, к чему это. Кто-то надеялся, что большая церемония поможет городу, наконец, выбраться из проклятых рук Ваканта, а другие считали, что Мэйнард на празднестве только утопит этот город в крови.
Чтобы они не думали, им приходилось исполнять волю. Старшая Жрица меж тем вынашивала другой план. Она тихо вносила изменения в традиции. Старший Жрец отослал людей патрулировать город. Искать служителей Ваканта, чтобы они не смогли помешать их планам.
Только Тьме это было неважно. Людям нужно было ещё пережить эту ночь. Пережить, и остаться собой.
5.1
5
Ночь. День третий
Первые несколько кварталов они шли в тишине. Каждый размышлял о чем-то своем, и угадать, что это были за мысли — сложно. Сегель чувствовал, что его душа рвется на куски от осознания и сожалений. Может, ему стоило сразу отреагировать на письмо. Не тянуть время, не строить иллюзий по поводу подлинности писем. Это же с самого начала было глупо! Он прекрасно знал, что о его родине никто не в курсе. Все его истории брали совершенно другое начало, другой регион. Смена имени, смена личности, высокая плата за новые документы — всё это, чтобы от Сэмюеля Ривгольда не осталось ни следа за пределами Гротенберга. Быть может, если бы он сразу бросился за ней, успел бы?