Гротенберг. Песнь старого города
Шрифт:
Отсюда, вдоль по переулку, и на широкую улицу. Может, она надеялась на помощь своих, но не находила её, и поэтому продолжала бежать. Сегель, сбиваясь всё больше с шага, следовал за ней. Тут по улице было несколько трупов жрецов, несколько офицеров. Свежая кровь заливала мостовую, но всё это сейчас было не важно. Просто нужно было её догнать, вразумить. И тут она подхватила копьё, у одного из тел. Только поздно повернулась. Асари обрушился сверху, буквально возникнув в воздухе. Он упал на неё, она, под тяжестью брони, рухнула на землю. Копьё выпало из её рук отлетев в сторону, и она неловко пыталась отбиться от ошалевшего мага, который
У девушки раскрылись глаза от изумления. Гравировка на рукояти была королевской, и она на мгновение даже застыла и поддалась,от этого. Кинжал замер, уже упершись в горло девушке, когда Асари просто отбросил её в сторону. Лезвие царапнуло её Сиолу по горлу, и она глухо всхлипнула, чувствуя, насколько была близка к смерти.
— Стой! — Сегель бросился вперёд. Ему очень не хотелось этого. Не хотелось, чтобы доходило до убийства. Эта... дура! Просто самоуверенная и праведная дура, с промытыми мозгами, едва ли понимала, что творит.
И всё-таки он защищает её. Снова. Это было так забавно. Тогда он защитил её от мальчишек, которые просто-напросто решили «поиграться» с симпатичной бродяжкой. Теперь же всё было по-другому.
Правда, ему не хотелось решать всё это силой.
— Ей промыли мозги, но до этого она была хорошим человеком! — Он видел по лицу Асари, который плавно перекидывает своё оружие из одной руки в другую, что он размышляет о том, насколько ему он нужен. Сегель стиснул меч в руках сильнее. Правда, ему казалось, что против Асари у него шансов мало. Слишком опытный маг, слишком стремительный убийца, а он — человек, с только зарождающимися способностями...
И тут юноша отвёл взгляд, тяжело выдохнул, убирая кинжал в ножны, и запихивая парные клинки обратно. Сегель тоже не сдержал облегчённого вздоха. Нет, не придётся драться. Всё хорошо.
В этот миг его тело взорвалось, и утонуло в океане боли. Адская боль пронзила плоть, зарождаясь жалящим уколом в спине, разрывая нутро, удушая, комкая затрепетавшее сердце когтями спазмов и достигая апогея в грудине, откуда, пробивая ткань показалось металлическое острие. Кровь наполнила гадким металлическим вкусом рот, его опрокинуло лицом в траву, затрясло в агонии. И, сколько бы он в упрямом стремлении двигаться чтобы жить не понукал себя, тело отказывалось подчиняться. Он лишь подёргивался в судорогах, не в силах сделать что-то.
Меч ещё гремел, ударившись о камни, а Сегель уже разлетался на осколки. Веки отчего-то стали очень тяжёлыми. И одна его часть мёртвым грузом валялась на мостовой, в то время, как другая стремилась ввысь, разрывая оковы телесной оболочки.
Прошёл лишь короткий миг, а Сегель уже созерцал своё распластанное тело где-то внизу, и не было больше не боли, ни радости, только бесчувственное разглядывание подробностей. Поблёскивающие камни мостовой. Примятая будто бы седая трава. Тело, лежащее ничком с неловко отогнутой головой. И суетящиеся рядом люди.
Ресницы мужчины внезапно дрогнули, открывая щели закатанных глаз без зрачков. Сегель попытался нырнуть в их непроглядную черноту, кажется дотронулся до тёплых век, погружаясь внутрь. Тьма схлопнулась над ним. Он проваливался куда-то глубоко, куда-то, откуда не было выхода его мятежной душе. Но ему, Сегелю, это уже было безразлично. Могильный холод, темнота — распахнули свои объятия.
И он упал в них.
6.1
Интермедия
Гротенберг.
Утро было чудесным. Осеннее солнце словно ласкало щёку, едва-едва согревая. Я открыл глаза, и оттянул в сторону пыльную штору, подставляя лицо солнцу целиком. После затяжных дождей видеть бледный солнечный диск в небе — благо. Слабое тепло, похоже, будило своим видом робкие надежды в этом городе — такие же слабые и бесперспективные. Никогда горы солнце не грело так, как южные города, купающиеся в золотом свете. Наверное, я мыслил, как пессимист, но жизнь уж слишком часто ломала мои надежды, чтобы я думал об этом не больше, чем о не стоящей такого внимания мелочи.
Такое странное состояние. Ни хорошее, не плохое. Внутренняя гармония, словно мир за пределами небольшой комнатушки попросту не существует. Только вот эти мгновения не могли длиться вечно. Вот и сейчас, облако скрыло солнце, и я подумал — пора вставать. Этот день уже распланирован за меня, а я не люблю уклоняться от обязанностей.
Пока я приводил себя в порядок, в дверь комнаты раздался осторожный стук.
— Семи?
Это Элиза. Она сама для меня походила на тот самый редкий луч солнца в пасмурную погоду. Пожалуй, даже лучше, чем луч солнца, это был свет, какой он есть для меня. Тот, что ведет тебя за собой и не дает упасть во мрак отчаяния и безысходности.
— Входи. — Как раз я откинул одеяло, стряхнув с него частицы пыли, и накрыл постель. Шустро заправил всё, как следует, когда дверь, наконец, открылась. Она всегда выдерживала некоторую паузу, прежде чем войти.
Девочка тут же, оценив обстановку, махнула в сторону выхода, и я последовал за ней. Она не любила тратить слова на пустяки. С кухни уже чувствовался запах каши, и малинового варенья. Сама малина для этого города была редкостью, но отец иной раз старался нас побаловать чем-то привезённым из своих путешествий. Например, диковинными фруктами с юга, или чем-то полезным: технологиями из продвинутых городов, что там считались уже нормой. Например, у нас всё ещё пистоли были оружием редким, для дворян, и, вероятно, элитной стражи, тогда как остальные всё ещё были вынуждены пользоваться арбалетами. В магических странах были в ходу зачарованные предметы, однако что там, а уж тем более, здесь, они были слишком дороги. Вот обереги были в ходу и здесь, и там. Даже материалы и символика была схожей.
В беззаботном детстве каждое возвращение отца было сродни маленькому празднику. Только вот, когда ты с возрастом понимаешь опасности моря, то начинаешь с опаской ходить к портовым рабочим, чтоб понять: всё ли будет хорошо с ним? Обойдётся ли на этот раз, смилуется ли море, не разверзнется ли пучина?
В душе кольнуло.
Вспомнилась недавняя ссора с отцом, по поводу моей работы. Я умылся холодной водой, всполоснув до кучи ещё и голову. Ссоры, как обычно последние несколько месяцев, касались исключительно моего места работы. Подрабатывал я вышибалой в пабе. Массы телесной на это у меня особой не было, зато ловкости — хоть отбавляй, да и пьянчужки особого сопротивления не оказывали. Они пытались, но их движения редко когда были расчётливыми, и поэтому многих легко было подловить на простой подножке! Тогда они кубарем падали вниз, а пока нелепо пытались встать, я успевал их вышвырнуть за порог.