Гроза на Шпрее
Шрифт:
— Простите, герр Нунке, но я только недавно вернулся от вас и занимался порученным мне делом. Кое-что обдумал по дороге, кое-что выяснил по телефону.
— Скажите, вам не кажется, что хорошо было бы поехать уже завтра, все разведать на месте и точно узнать, как там обстоят дела?
— Именно об этом я и хотел посоветоваться с вами. Разговор это не телефонный и, если разрешите, я часа через три-четыре буду у вас.
Фред нервно ходит по кабинету. Останавливается у телефонного столика, но тотчас отдергивает руку от аппарата. Как быть? Позвонить Марии, сказать, что есть билеты в кино? Опасно. Но даже если они встретятся вечером, то с Зеллером она увидится только завтра и будет уже поздно. Но что, собственно говоря, поздно? Разве он сам, лично, не может расправиться с убийцей Лютца — с человеком, о котором родная мать говорит, что его должна покарать рука провидения. Вот Григорий Гончаренко и будет этой рукой провидения. От имени всех честных людей он отомстит за человека, который старался воспитать в своих учениках отвращение к фашизму, ненависть к войне и убийству. Что такое Бауман? Жалкий, продажный подонок. Сохранить ему жизнь, чтобы он давал показания о Нунке? Но ведь он даже не знает фамилии Нунке… Спокойно, Григорий. Надо все точно взвесить и рассчитать. Главное сейчас — выяснить, кто этот агент, имеющий, очевидно, очень важное задание. Правда, есть еще одна трудность: начальнику каровской полиции может показаться подозрительным, что я приезжаю уже второй раз. Послать кого-то, попросить Горенко, чтобы Народная полиция сама расправилась с Бауманом? Но тогда агент Нунке останется не раскрытым и сможет принести много вреда… Нет, надо ехать самому. Найти весомый предлог…
Григорий снова зашагал по комнате. Нет, иного выхода нет, придется звонить Марии. «Сейчас пойду в кинотеатр, возьму билеты и позвоню оттуда, из ближайшего автомата».
Последний день Ленау
В аптеке фрау Кениг безостановочно звонит телефон. Несколько раз сняв трубку и услышав вкрадчивый мужской голос, Рут кладет ее обратно на рычаг.
— Что у нас с телефоном? — спрашивает Себастьян Ленау.
— Это за мной охотятся репортеры, словно я кинозвезда.
— Пора бы оставить нас в покое. Что им надо?
— Одних интересует личность Петерсона, хотят, чтобы я рассказала о его романе с Кларой. Других — Клара. Предлагают написать очерк «Моя подруга Клара Нейман». Как это все отвратительно! Зачем тревожить мертвых и живых, смаковать весь этот ужас? Лучше бы писали о том, как наладить жизнь.
— Именно этого они и избегают. Политика, Рут — надо отвлечь внимание от насущного, играя на самых низменных инстинктах толпы, — это старый испытанный способ. А вы на время просто снимите трубку. Невозможно работать под этот непрерывный звон.
Рут снимает трубку и начинает накрывать столики, не без злорадства поглядывая на молчащий телефон. Впрочем, она скоро забывает о нем. Работы — непочатый край. В городе эпидемия гриппа. Отец Эрнста едва успевает приготовлять лекарства, заказанные по рецептам. А Рут одной приходится убирать всю грязь, которую наносят клиенты. Нет Клары, и фрау Кениг уехала на пару дней. Уже с утра у девушки подошвы горят от беготни. Даже на минуточку некогда присесть. Рут уже так запуталась, что чуть было не включила кофеварку, позабыв налить в нее воду.
Сегодня Рут пришла на час раньше обычного, и все равно, кажется, не успевает со всем управиться. А нужно еще переодеться. Было бы полбеды, пришей она воротничок и манжеты дома, но ей так не хотелось их мять. Ведь вечером она встретится с Эрнстом… Девушка думает об этой встрече, и сердце ее замирает от радости. «Боже, как еще далеко до вечера». Сколько чашек кофе ей придется заварить, сколько яичниц с беконом пожарить, приготовить бутербродов, сколько раз вынужденно улыбнуться, отвечая на шутки, сколько раз резким словом оборвать…
Господи, боже мой, от всего этого даже губы могут одеревенеть.
До открытия аптеки остается десять минут. Не так уж мало — Рут успела принарядиться. Теперь она сидит, сняв туфли, чтобы ноги отдохнули. Покрытый линолеумом пол остужает натруженные ступни, словно высасывая из них усталость.
— Что это за фокусы? — удивляется Себастьян Ленау, заглянув на кухню. — Хотите простудиться?
— Просто отдыхаю, — смеется Рут. — В моем распоряжении еще целых две минуты.
— Почти вечность, — улыбается старик. — Впрочем, верно говорят, что час у ребенка длиннее, чем день у старика.
— Ну, я уже не ребенок, — притворно сердится Рут. — Взгляните на мои игрушки! — И она с гордостью кивает на длинный широкий стол, где царит образцовый порядок: все расставлено так, что каждая вещь всегда под рукой.
— У вас организаторский талант, Рут! Завидую тому, кто станет вашим мужем!
Девушка заливается краской и вскакивает со стула.
— Побегу открывать. Уже пора.
Она отпирает дверь, стоя на тротуаре, поднимает жалюзи. Резкий холодный ветер пронизывает ее до костей. Съежившись, Рут быстро бежит в зал, но вдруг позади раздается грохот. Девушке показалось, что это упали плохо закрепленные жалюзи. Ругая себя за поспешность и неловкость, она хочет повернуть назад, но кто-то толкает ее в спину.
— Ну, ну, иди куда шла, — слышит она позади себя голос. — И не вздумай кричать или сопротивляться. Все подготовлено, о’кей!
— Пустите меня! Вы сошли с ума! Что за глупые шутки!
— Только попробуй еще разок крикнуть — мигом узнаешь, какой я шутник.
Сквозь платье она чувствует, как в спину ей упирается что-то твердое, прямо между лопатками. «Пистолет!» — ужасается девушка, и тело ее оседает вниз, словно прошитое пулей.
— Ах ты дрянь… — шипит незнакомец. — Время тянешь.
Он немного отступает, прижав девушку к себе, потом резким движением открывает дверь и с такой силой швыряет Рут в зал, что та, покачнувшись, падает. Незнакомец поворачивает ключ, вынимает его из замка и прячет в карман.
Услышав шум, из провизорской вышел герр Ленау. Он даже не успел испугаться — настолько странным показалось ему все происходящее.
— Кто вы такой и что вам нужно? — спокойно спрашивает он, наклоняясь, чтобы помочь девушке встать.
— Петерсон, — тихо шепчет Рут.
Как ни тихо она это произносит, настороженный слух бандита уловил знакомые звуки.
— Забудь это имя, сука! И ты, старый башмак! Я для вас Зигфрид Клуге, милый гость, которого вы с радостью встречаете! — Он попробовал рассмеяться, но смеялись только губы, в глазах же притаился страх загнанного зверя, в бешеном ослеплении способного на все.