Гроза на Шпрее

Дольд-Михайлик Юрий Петрович

По всему чувствовалось, что выступать с надгробным словом больше никто не собирается. Речь оратора приближалась к концу, женщины, стараясь скрыть любопытство, рассматривали ближайшие памятники, мужчины украдкой поглядывали на часы, изо всех сил стараясь сохранить на лицах соответствующую моменту печаль.

Как только небольшой свежий холмик скрылся под венками с черными лентами и церемония закончилась, участники ее заспешили к кладбищенским воротам. Разговоры, по инерции, шли вполголоса, но жесты стали свободные, кое-кто позволил себе улыбнуться — люди спешили вернуться к обычной, размеренной жизни, стараясь как можно скорее забыть недавнее. О нем они вспомнят лишь на следующий день, увидав некролог в газетах, да и то на несколько минут, необходимых для того, чтобы узнать на помещенной сверху фотографии свое изображение.

Немного больше внимания уделил упомянутому некрологу один из работников агентства «Семейный очаг», в обязанность которого входило следить за объявлениями о смерти. Он старательно занес в картотеку имя и фамилию покойного, дату смерти, место, где похоронен, чтобы всегда иметь под рукой нужную информацию, если кто-нибудь станет разыскивать живого, не зная, что тот давно числится в списках мертвых. Ведь «Семейный очаг» — частное агентство по розыску без вести пропавших, действительно занималось и этой прямой своей обязанностью.

С того времени, как Фред Шульц впервые переступил порог вверенного ему учреждения, тут кое-что изменилось. Плющ на фасаде двухэтажного дома с приближением осени поредел, зато вокруг дома выросли строительные леса. Очевидно, дела агентства процветали, если во второй послевоенный год, когда остро чувствовалось отсутствие строительных материалов и стоили они неимоверно дорого, тут решились взяться за достройку и ремонт здания. Впрочем, это и понятно: почва для деятельности агентства была благодатной. Сотни тысяч людей, связанных родственными и дружескими отношениями, за годы войны растеряли друг друга и теперь снова хотели соединиться. Вот почему с такой нагрузкой работали почтальоны, доставлявшие в «Семейный очаг» корреспонденцию. Родители, которые разыскивали своих детей, и дети, которые разыскивали родителей, жены, которые во что бы то ни стало хотели узнать о судьбе своих мужей, невесты, вынужденные до дыр зачитывать строчки, давным-давно написанные рукой любимых, — все присылали сюда письма, полные тоски и надежды, все молили: помогите! Даже получив сообщение о смерти, многие надеялись, что это ошибка: убить могут кого угодно, только не их сына, дочь, мужа, отца. И нескончаемый поток белых, серых, голубых конвертов вливался и вливался в двухэтажный особняк. Люди присылали письма, а вслед за тем и денежные переводы.

Эти переводы — сначала взнос на расходы, связанные с розыском, а потом и гонорар за проделанную работу, — ежемесячно слагались в крупные суммы.

Их могло хватить на содержание аппарата, разъезды, увеличение прибылей, которые всегда обозначают рентабельность каждой солидной фирмы, под какой бы вывеской она ни скрывалась. Но в «Семейном очаге» все денежные притоки, включая и большую дотацию от анонимной благотворительной компании, поглощал один отдел, так называемый «координационный», где сосредоточивалась та работа, ради которой, по сути дела, и было создано агентство. Туда сразу попадали посетители, которых со всех сторон прощупывали, стараясь уяснить, способны ли они к выполнению определенных функций.

Список работников этого отдела Нунке сам в свое время принес и с подчеркнутой торжественностью вручил Фреду Шульцу:

— Ганс Шмидт… Фриц Мюллер… Курт Нейман… — вслух стал читать Григорий и, пожав плечами, остановился. — Эти имена ничего мне не говорят, они словно горсть камушков, одинаково отточенных водой. Герр Нунке, может, вы объясните, кто они — эти Гансы и Фрицы?

— Вы получите досье на каждого. Эти люди абсолютно надежны. Те, кто когда-то входил в элиту нации. Совершенно понятно, что теперь тоже… Вот увидите, как прекрасно оправдает себя идея создания агентства. Столь гуманная миссия, безусловно, встретит всестороннюю поддержку у всех, к кому вы обратитесь, и учтите, повсеместно, о какой бы зоне ни шла речь. Что касается тех, кто обратится к вам за помощью, то здесь у вас будет все возрастающая клиентура. Вскоре начнется массовое возвращение пленных из России, и люди будут обращаться к вам с различными просьбами о розысках. Представляете, сколько нужной информации потечет нам в руки? Плен есть плен, и нам нетрудно будет направить энергию озлобленных людей в нужное русло. Я представляю работу «Семейного очага» так: два отдела, назовем их Западный и Восточный, занимаются розысками. Их мы укомплектуем обыкновенными служащими, конечно, людьми лояльными, хорошо проверенными. Пусть осуществляют высокую миссию служения людям: соединяют друзей, восстанавливают разрушенные семейные очаги и прочее. Для нас это второй план, фон, на котором развернет свою деятельность основной третий отдел, назовем его «координационным». В нем заключается весь смысл нашей работы: создание агентурной сети в восточной зоне, организация постоянного притока беженцев из управляемой русскими зоны… Для начала хорошо бы состряпать две-три сентиментальные историйки, обыватели это любят — и широко их разрекламировать. Что-либо вроде волнующей встречи безутешной матери со своей найденной нами крошкой. Главное, повести дело так, чтобы выжать из бюргера слезу умиления, и тогда успех можно считать обеспеченным. Мы создадим себе имя и одновременно надежную ширму.

— И осуществить это должен я, ваш покорный слуга? Опомнитесь, герр Нунке. В Берлине я человек совершенно новый, незнакомый с местными условиями, с кадрами, на которые могу рассчитывать.

— Глупости! Пусть вас не волнует организационная сторона дела: я беру ее на себя. В вашем распоряжении превосходный особняк на одной из центральных улиц Берлина, основной штат работников, большие дотации.

— Итак, вам нужна пешка, которая де-юре возглавит дело?

— Наоборот. Человек, способный круто замесить тесто.

— Чтобы сразу выдать вам готовый пирог?

— Ну что вы, Фред! Никто от вас этого не требует. И вас вообще никто не будет опекать. У вас будут все возможности для собственной широкой инициативы. Отчитываться вы будете поквартально, к тому же лично мне.

Именно за такой отчет сегодня с утра и засел Григорий, приказав секретарю никого к себе не пускать. Он работал уже почти час, но дело двигалось туго, мысли все время возвращались к собственным заботам, что-то уж слишком много всего навалилось.

Нарушена связь с Домантовичем. Как ни старался Зеллер устроить своего человека на работу в школу, это не удалось, а вырываться в город Домантовичу становилось все труднее. Из-за поездки в Мюнхен Григорий пропустил заранее обусловленную встречу и теперь напрасно слонялся вечерами по тем злачным местам, где можно встретить воспитанников школы и их наставника. Очевидно, подопечных Домантовича по каким-то соображениям лишили коротких отпусков, которые давались каждой группе раз в две недели для «психологической разгрузки».

Беспокоила Григория и Мария. Он теперь поддерживал с ней связь через того же неутомимого Зеллера и знал, в какое трудное положение она попала из-за гибели Клары. Посещение морга, новые допросы в полицай-президиуме — все это окончательно измотало ее. Ей, как никогда, сейчас нужна дружеская поддержка, а ему приказано на некоторое время прервать с ней всякую связь. Эта предосторожность совершенно необходима, но ему до боли обидно находиться как бы в стороне от событий…

Он берет в руку расписку и вспоминает самоубийство профессора Фриче. Из-за непредвиденного стечения неблагоприятных обстоятельств случилось так, что своевременное предупреждение Григория о действиях провокатора, подосланного к старому ученому, затерялось в недрах чьего-то портфеля, опоздало всего на день или на два. Но доведенный до отчаяния человек отважился на фатальный по своим последствиям шаг. А вот и она — расписка Георга Ленца в получении трех тысяч марок! Плата за голову человека, светлую голову известного ученого, теперь уже мертвую голову.

Григорий в сердцах швыряет авторучку. Его тошнит от этого кабинета, от бумаг с приложенными к ним оправдательными документами. Здесь тоже много расписок, правда, суммы поменьше: пятьдесят, сто, снова пятьдесят марок… Это тоже плата за головы, за информацию, за провокации — за черную измену своему народу. Нет, его работа в «Семейном очаге» не лишена смысла. По крайней мере, эти мерзавцы не уйдут от расплаты. Вздохнув, Григорий снова берется за ручку, но раздается стук в дверь, и входит секретарь: