Гроза над Русью
Шрифт:
Двадцать пятого дня месяца березозола русское посольство во главе огромного каравана купеческих судов двинулось вниз по Днепру, в далекую Романию.
Святослав стоял на городской стене, задумчиво глядя на расцвеченный парусами Днепр. Он думал о том, что мать его, правительница мудрая и хитрая, зря все же поехала в Царьград. Не верил князь льстивым речам ромейских послов. За свою недолгую жизнь он не раз убеждался в том, что греки не выполнили ни одного обещания, поощряемого добром, и выполнили все до единого, понуждаемые силой.
Любой мирный договор ромеи облачали в такую форму, по которой следовало, что руссы не должны воевать ни с хазарами, ни с печенегами.
Русь никогда не начинала войны первой. За набеги же, постоянно совершаемые то хазарами, то печенегами, ополчалась на обидчиков, и тогда полыхали огнем хазарские вежи и вороны тяжело взлетали, огрузнев от пиров в печенежской степи.
Всему свету жаловался тогда на обиды от Руси каган хазарский: в Большом константинопольском дворце целовали носки императорских туфель послы печенежские, просили заступы от истребления, золота и оружия для борьбы с руссами.
Подогреваемая правителями Византии, поселялась в сердцах горожан греческих ненависть к Руси. Звенели мечи и копья — в Царьграде и у пределов его ложились истерзанные русские купцы. Разграблялись их товары. Львиную долю добычи забирал эпарх [80] , а значит, сам император — надежда православных христиан. Те из русичей, кто оставался в живых и добирался до родных мест, докладывали великой княгине:
— Так, ста, матушка-княгиня, караван твой из пяти десятков лодий пожжен в гавани Царьградской. Разграбили ромеи с них триста локтей паволоки, тысячу кусков аксамита, пятьсот золотников жемчуга, на четыре тысячи гривен камней-самоцветов, а також рухлядь мягкую, што не успели мы обратить в товар. Помимо ж твоего горя да убытков, порублены все гости русские, товары их счетом не считанные, мерой не мерянные, забрал тиун царский. Позор чинят ромеи купецтву русскому, разорение и убыток великий. Помоги, о матушка-княгиня! —плакали чудом спасшиеся торговые люди.
80
Эпарх (грен.) — градоначальник Константинополя.
Великая княгиня Киевская хмурилась, призывала воевод Свенельда и Претича, приказывала готовить ратные струги. И ранней весной на Понте Эвксинском [81] разлеталась весть: «Россы!!!», металась испуганным зайцем по побережью. Горели поселения и города греческие, лилась ромейская кровь, на берегах Великой Албании звенели цепи — наживались восточные купцы, полон стоил дешево, руссы продавали его тысячами. Вот уже ближние подступы к самому Константинополю окутывались дымом. Рыскали по следу вертких русских ладей византийские хеландии, оснащенные «греческим огнем», да разве догнать их! Руссы всегда появлялись «вдруг»!..
81
Понт Эвксинский (грен.) — Черное Море.
А послы из Царьграда в то самое время стояли перед Ольгой, слезно моля ее остановить разбой. К ногам могущественной северной царицы складывались дары богатые, возвращен был и полностью покрыт убыток, заплачено за обиду по обычаю — двенадцать гривен золотом за человека. Послы утверждали, что виной всему необузданная городская чернь.
— Император уже казнил мятежников, более ста человек посажены на кол!.. Прикажи своим друнгариям [82] вернуться с миром в свои земли!
82
Друнгарий (грен.) — здесь: начальник флота.
— Где ж яз их искать стану? — усмехалась Ольга. — Вот грудень наступит, они, чать, сами сыщутся.
— Так это же ноябрь! — стонали послы. — Да за это время твои подданные пожгут все побережье Понта Эвксинского! Император отрубит нам головы, если мы вернемся к нему с такой вестью!
Ольга, четко выговаривая слова, отвечала им:
— Стрелу, пущенную Перуном, не остановить! Посеявший ветер да пожнет бурю!
Послы в страхе пятились, но княгиня, задержав их, закончила:
— А жить нам с вами по уставу, Олегом Вещим и царем вашим Леоном скрепленному. Других уставов не ведаю и не приму!
Послы соглашались...
— А што до воевод моих, так ищите их сами на синь-море. Вот передайте им повеление мое: пусть домой возвертаются!
Целую неделю после отплытия великой княгини Киевской в Царьград Малуша не встречала Святослава. Потом увидела его мельком, издалека, в окружении воевод, сотских и гридей.
На Воиновом поле князь с воеводой Асмудом обучал дружину пешему и конному строю, обороне и наступлению. Малуша заметила, как Святослав показывал воинам новый прием владения луком.
Все это время нелегкому искусству управления конем Малушу обучал молодой всадник княжеской дружины Олекса. Он стеснялся ее, краснел по всякому поводу. Девушка уже уверенно сидела в седле, и смирная кобылка стала надоедать ей. Святослав распорядился Дать ученице резвого арабского скакуна...
Князь в череде многих дел и забот частенько не являлся обедать в гридницу или трапезную княж-терема. А если приходил вечером голодный, усталый, то с десятком своих ближних воевод и богатырей. Ели холодную телятину, кабаньи окорока, запивали мясо медвяной брагой. Далеко за полночь раздавались на Горе удалые песни с хохотом и присвистом: рокотали гусли малиновым звоном, и звучные голоса, песенников славили в былинах силу и удаль русскую, а паче всего защитников светлой Руси от коварного Змея Горыныча и сына его Козарина Змеевича.
А утром, чуть свет, Святослав уже сидел на коне, бодрый, подвижный и деятельный...
Однажды несколько дней подряд ночевал князь со своей дружиной в поле. Сооружался тут участок городской стены из камня в пять саженей высотой. У основания ее рыли ров глубиной в две сажени и шириной в три,, заполнили его водой из протекавшего мимо ручья. По сказкам купцов и доглядчиков воссоздал Святослав часть стены хазарской крепости на Дону — Саркела. Делал он это открыто. И постарался, чтобы воинскую потеху заметили хазарские лазутчики. А те потом, стирая пыль у подножия трона кагана-беки Урака, захлебываясь и перебивая друг друга, рассказывали:
— А еще, о Непобедимый и Разящий каган, надежда правоверных, построил юный коназ урусов Святосляб стену из белого камня высотой под облака и ров глубиной до царства Азраила и приказал своим богатурам взять ее на копье. Как птицы взлетели богатуры Святосляба на эту стену. А защитники не смогли отбить их. Коназ Святосляб страшно смеялся и говорил своим бекам: «Так же возьму я крепость Саркелу». Защити нас, о Великий! Ослепи врага блеском жал твоих бесчисленных копий, устраши сверканием мечей! О-о-о-о!