Грозный всадник
Шрифт:
Прошёл Разин вдоль откоса шагов пятнадцать и тут услышал какой-то звук. Застыл атаман. Прислушался. Да это же просто казацкий храп.
Подошёл Степан Тимофеевич к спящему. Лёвку признал в нерадивом. Казак сидел на земле. Прислонился к сосне спиною. Что-то приятное снилось Лёвке. Он улыбался и даже ртом пузыри пускал. Голова чуть склонилась на дуло пищали. Шапка сползла на лоб.
Стал заниматься рассвет. Спит беззаботно красавец Лёвка. Храпит на весь берег. Не чует нависшей над ним беды.
–
– обозлился Степан Тимофеевич. Хотел разбудить казака. Затем передумал. Взяло озорство атамана. Решил он вынуть из Лёвкиных рук пищаль. "Ну интересно, что Лёвка, проснувшись, скажет!"
Подошёл Степан Тимофеевич вплотную к спящему. Легонько притронулся к дулу. Только потянул на себя пищаль, как тут же казак очнулся. Мигом вскочил на ноги. Разин и слова сказать не успел, как размахнулся казак пищалью. Оглоушил прикладом Разина. Свалился Степан Тимофеевич с ног.
Пришиб казак человека и только после этого стал смотреть, кто же под руку ему попался.
Глянул - батюшки светы! Потемнело в глазах у Лёвки. Бросился Лёвка к Разину.
– Отец атаман, - тормошит.
– Отец атаман! Боже, да как же оно случилось?
Не приходит в себя Степан Тимофеевич. Удар у Лёвки в руках пудовый.
Помчался Лёвка с откоса к Волге, шапкой воды зачерпнул. Вернулся. Бежит спотыкаясь. Склонился над Разиным. Протирает виски и лоб.
Очнулся Степан Тимофеевич. Шатаясь, с земли поднялся.
В тот же день атаманы решали судьбу казака. По всем статьям за сон в дозоре полагалась ему перекладина. Однако Разин взял казака под защиту.
– Для первого раза довольно с него плетей.
– Почему же, отец атаман?!
– За то, что пищаль удержал в руках, достоин казак смягчения.
– Да он ведь чуть не порушил твою атаманскую жизнь.
– Так не порушил. Помиловал, - усмехнулся Степан Тимофеевич, рукой проведя по темени: там шишка была с кулак.
Однако неделю спустя, когда заснул в дозоре другой казак, Разин первым сказал:
– На виселицу!
Строг был Степан Тимофеевич. Ой как строг! Умел он карать. Но умел и помиловать.
ДЕСЯТЬ И СОРОК
Не был Разин святым. Мог и сам выпить. Однако приходил в страшный гнев, когда люди перепивались.
А такое случалось.
Особенно падок к вину был казак Гавриил Копейка.
Встретил Степан Тимофеевич однажды Копейку. Разило спиртным от казака, словно из винной бочки.
Почуял Степан Тимофеевич запах:
– Пьян?!
– Никак нет, отец атаман!
– нагло ответил Копейка.
А вранья Разин и вовсе терпеть не мог.
Встретил Степан Тимофеевич второй раз казака. Еле стоит на ногах Копейка. Глаза мутные-мутные. Осоловело на Разина смотрит.
– Пьян?!
– Никак нет, отец атаман! И не нюхал.
Не
Не помогло.
И вот как-то казак до того напился, что уже и идти не мог. Полз Копейка на четвереньках. Полз и наткнулся на Разина.
– Ирод! Ты снова пьян?!
– Ни-ни-как нет, о-о-тец ата-та-ман.
– Язык у казака заплетался. Я-я ки-ки-сет обронил в тра-тра-ве.
– Ах ирод! Ах тараруй!* - Обозлился Степан Тимофеевич страшно.
– Эй, казаки, - плетей!
_______________
* Т а р а р у й - враль, лжец, болтун.
При слове "плетей" хмель из Копейки выдуло ветром. Повалился он Разину в ноги.
– Прости, атаман.
– Умеешь пить, умей и похмель принять, - сурово ответил Разин.
Когда притащили лавку и плети, Степан Тимофеевич скомандовал:
– Десять ударов!
Всыпали.
– А теперь и ещё сорок!
– За что же, отец атаман?
– За враньё, за тараруйство, - ответил Разин.
Не любил Степан Тимофеевич врунов. Ложь - самым великим грехом считал.
СКОРПИОН
Казак Ксенофонт Горшок втёрся в доверие к Разину. Началось всё незаметно, по мелочам. То прочистит трубку Горшок атаману, то пыль из кафтана выбьет, то подведёт под уздцы коня. Понадобится что-то Разину, Горшок тут как тут. Даже в баню ходил со Степаном Тимофеевичем, тёр атаманскую спину.
– Средство моё надёжное, - говорил казакам Горшок.
– Я своего добьюсь. Я первой особой при отце атамане стану.
И правда. Не заметил Разин и сам того, как стал при нём Горшок человеком незаменимым, во всех делах чуть ли не первым советчиком. Но самое страшное - стал Горшок шептуном. Трёт он в бане атаманскую спину, а сам:
– Отец атаман, а сотник Тарах Незлобин выпил лишку вчера вина и словом недобрым тебя помянул.
Наговорил на Тараха Горшок. Вот что сказал Незлобин: "Зазря отец атаман дал Ксенофонту большую волю".
Прочищает Горшок атаманскую трубку, а сам:
– Отец атаман, а башкирец Амирка тоже дурное о твоей атаманской особе молвил. Вот что сказал Амирка: "Я бы быстро Горшка отвадил".
Подводит Горшок атаману коня, а сам и тут незаметно про кого-то Разину что-то шепчет.
Вспыльчив Степан Тимофеевич. Крут на расправу. Попали в немилость к нему и сотник Тарах Незлобин, и башкирец Амирка. Пострадали без особой вины и другие.
Приобрёл Горшок небывалую силу. Робели перед ним казаки. Боялись его доносов. Знали, если невзлюбит кого Горшок, несладко тому придётся.
Правда, лихой казак Епифан Гроза пригрозил Ксенофонту расправой. Однако угроза Епифана бедой для него же самого обернулась. Исчез куда-то Гроза, словно в воду, как камень, канул.