Грозовая охота
Шрифт:
Трибуны сначала ахнули, а потом замолчали. Реакция судей меня порадовала, даже Таджо
выдал целый спектр несвойственных ему эмоций - он удивился. Садо скривился так, как
будто его заставили сожрать тарелку лимонов. Обычно такие любители жизни, как он, не
любят траур, в Столице вообще немного другие обычаи. Жизнь идет быстрее и горевать
время остается не всегда.
– Леди будет исполнять возвышенную композицию на этом?
– Садо выделил последнее
слово,
– Блау - род военных, господин судья. Без предварительной подготовки, в таких условиях, я
могу играть только на этом, - ответила я совершенно спокойно.
– Леди Блау, прошу, - на этот раз слово взял тировский судья, у которого дрогнули в
усмешке губы, когда он смотрел на мои подвернутые рукава.
Я выполнила традиционный поклон и взяла в руки барабанные палочки. Их использовали
часто, дерево было отполировано, как гладкий шелк.
– Жизнь и смерть, - по одной палочке в каждую руку, и я взмахиваю ими по очереди.
– Идут
рука об руку. Всегда парой. Всегда вместе. И мы никогда не знаем, какое мгновение будет
последним. Сейчас? Завтра? Через декаду? Так же, как не знали они. Те, кто в сорок шестом
стоял на границе ущелья Рифейского. Было летнее утро юния сорок шестого. Накануне был
большой праздник, мы подписали договор с Мирней об окончании войны. Все солдаты
шестой и пятой дивизий под предводительством Претора Блау спали в палатках, когда
горны часовых пропели тревогу...
Я рассказывала спокойно и медленно, используя только чары усиления голоса, которые
накрывали сцену. Я рисовала слова картину, которую должны были помнить все в Северном
Пределе. Кампания смерти. Ровно половину декады всего две дивизии сдерживали самый
большой прорыв Грани, который только происходил на Севере. Всего три десятка Высших
магов. Этот случай потом по косточкам разбирали в учебниках военной тактики. Как
смогли? Как выстояли? Как получилось? Порталы не работали, и помощь не могли
перебросить вовремя. Не удержи они Грань, и толпа тварей хлынула бы по другую сторону, прямо на несколько предгорных городков восточного Предела и далее по равнине,
опустошая Империю.
Они умерли там все. Истаяли пеплом, который укрыл толстым слоем дно ущелья на
несколько человеческих ростов. Без посмертия. Без погребения. Без надежды. Они
удержали Грань, запечатав прорыв формацией, но для этого ритуального круга тридцать
магов отдали свою силу, исчерпав источники без остатка. Они выгорели дотла, и потом взяв
в руки оружие пошли умирать, потому Высший без источника - это уже мертвый Высший.
– ... каждый род Севера тогда потерял кого-то. Отца, брата, мужа. Летом сорок шестого Блау
потеряли пятерых. Почти всех из двух поколений. Эта мелодия посвящается моему пра-пра.
Претору Блау, который остался в Рифейском ущелье. И всем легионерам. Каждому, чей
пепел упокоился там, внизу. Это песня посмертия, чтобы души тех, кто не нашел путь, могли
вернуться к Великому.
Я закончила в гробовом молчании. Судьи смотрели хмуро, а леди Фелисити отворачивала
лицо в сторону, достав платочек. Я не знала, что у рода Аю есть родственники у нас на
Севере.
– Это моя траурная песня. Я клянусь, что никогда ещё она не звучала под этим небом, -
вспышка родовой силы окутала мою руку до локтя.
– Я клянусь, что исполняю ее впервые, -
ещё одна вспышка тьмы подтверждает сказанное.
Сказать, что я - автор, как Марша, я не могла. Это была не моя мелодия. Ее придумал один
из менестрелей-легионеров, потрясенный событиями после мятежа. И намного позже ее
стали исполнять всегда, играя посмертие. Но к событиям сорок шестого идея подходила
идеально. На войне каждый день - подвиг, но есть такие, о которых помнят и два и три
столетия спустя.
Я взяла в руки горн и закрыла глаза, настраиваясь, представляя ущелье и Рифейский
перевал. Лето сорок шестого мне представить не удалось, зато я видела заснеженные
перегоны и груды замерзших обезображенных трупов, и Нике с перекошенным застывшим
лицом. Нике и шестнадцатый. И лето. Две битвы - один перевал.
Первые ноты горна взвились вверх, ошеломляя и тревожа, я помнила про Турнир, но эти
звуки даже у меня внутри вызывали нервную дрожь. Я трубила тревогу. Тревогу. Тревогу.
Горн поднимал тех, кто спал, дивизию за дивизией, привычные звуки резко контрастировали
с мирной Ареной и тишиной.
Летнее утро юния сорок шестого. И звуки горна затихают, часовых-горнистов убили, и трубить больше некому.
Горн сменяют звуки барабанной дроби, первые ноты имперского марша. Это первая
дивизия строится и встречает прорыв лоб в лоб. Барабанная дробь усиливается, солдаты
падают один за другим, и трава окрашивается кровью. И следующие ряды встают на место
тех, кто упал, и следующие, и следующие...
Первую дивизию в сорок шестом выкосили сразу, за десяток мгновений. Горн сменяет звук
барабана и песня летит ввысь, оплакивая тех, кто уже умер. Горн трубил возмущенно,
призывая занять пустые ряды, заполнить бреши, чтобы жертва не была напрасной, чтобы