Группа особого назначения
Шрифт:
Головокружение прошло так же быстро, как и накрыло его. Но вот слабость в ногах осталась. Санька присел на лавку, с помощью которой намеревался повторить попытку побега.
Значит, подумал он, мы попали в аварию. А тот дядька жив, интересно, или нет? Плохо, если умер, считай, скончался из-за меня. А вдруг его эти убили? О, эти ни перед чем не остановятся. Перед глазами снова возник труп Витьки и страшная кукла в углу подвала.
Теперь Саньке самое время подумать, где же он на самом деле находится. Раньше он слышал колокольный звон, когда убегал – видел церковный купол. В голову влезло полузнакомое слово «секта». «Наверное, я в руках секты», – решил он. Жесткая секта. А кем же тогда был Витька? Тоже членом секты? Хорошо, что он вовремя одумался, сбежал. Однако выследили его. Но Витька молодец, наверное, он все-таки стащил из секты деньги и спрятал. И сгинул парень за монеты. «Да, за деньги сейчас запросто могут убить, даже за кусок хлеба, стакан водки».
Вздохнув, Санька в очередной раз огляделся, на конце лавки увидел какую-то одежду, очень знакомую. Тряхнув головой, посмотрел себе под ноги. Так и есть… «А я думаю, чего это мне так холодно?»
Санька был одет только в куртку – ни рубашки, ни штанов, ни трусов, все лежало на лавке.
«За фиг они меня раздевали? Может, изнасиловать хотели? Вот козлы!» Невольно схватился рукой за задницу. Да нет, с ней вроде бы все в порядке.
Мальчик торопливо одевался, прикидывая, сколько сейчас может быть времени, сумеет ли он выбраться через отдушину, сможет ли добраться до шоссе.
Неожиданно его осенила дикая догадка: его специально раздевали, примеряя к отдушине – пролезет или нет. «Видно, не пролезло мое тело. Иначе отдушину законопатили бы».
Куртку мальчик оставил в покое. Прислушиваясь, он с большим трудом и величайшей предосторожностью подтащил лавку к стене. Поставив ее как надо, он довольно легко поднялся до отверстия, сунул туда обе руки. На его лице промелькнула довольная улыбка: пролезу.
Только вот сил маловато; когда он поставил лавку на место, его крупно трясло, и мальчик вынужден был лечь. Вряд ли ему дадут лекарства, но накормить просто обязаны. Санька подумал, что если через минуту не съест хотя бы корочку хлеба – помрет.
Он встал и доковылял до двери. Маленькие кулаки забарабанили по ней.
– Ну вы будете кормить или нет?! Эй!..
Марковцев недовольно сморщился и вышел из кельи.
– Что за шум? – спросил он Чувилева, который шел навстречу.
– Пацан есть просит, – ответил монах. – Молотит в дверь.
– Очухался, значит… А ну, веди его ко мне.
Санька наотрез отказался отвечать на вопросы, пока его не накормят. Глядя на маленького партизана, Марк покачал головой. Достав из холодильника банку «Фанты», бросил ее на колени пленнику, потом извлек палку копченой колбасы. От ее вида желудок Саньки как-то неестественно сжался, потом расширился во весь живот. Он вспомнил девчонку-воображалу, у которой дядя работает директором на обувной фабрике, – лихо она справлялась с копченой колбаской!
Нарочито медленно Марк нарезал колбасу, положил на тонкий ломтик хлеба, сверху прикрыл другим. Санька проглотил тягучую слюну и в нетерпении протянул руку. Сергей широко улыбнулся и… откусил от бутерброда. Санька опешил. Он во все глаза смотрел на косматого сектанта, который медленно пережевывал колбасу с хлебом.
– Значит, – проглатывая пищу, спросил настоятель, – ты не станешь говорить, пока тебя не накормят? Ну-ну.
Превозмогая лютую ненависть к главарю, мальчик тут же продемонстрировал свое решение: он крепко сжал губы и, не глядя, подтолкнул с колен банку «Фанты»; она упала, покатившись прямо к ногам Марковцева. Тот немедленно поднял ее, отер полотенцем и открыл.
Пил он медленно. Напившись, Сергей еще раз рокочуще рыгнул и ловко попал банкой в пластмассовое ведро в углу комнаты.
– Я не привык, чтобы мне ставили условия, – сказал он, пряча колбасу в холодильник. – Обычно я сам диктую их. Вот так, мой маленький враг. Потому прошу тебя, прислушайся к советам взрослого дяди: ответь на несколько вопросов, и я тебя накормлю. Я даже забуду о том, что ты, маленький негодяй, доставил мне столько неприятностей. Поговорим о твоем любящем отце, Николае Шепелеве. Скажи мне, где он работает?
На вопрос «где?» Санька мысленно послал очень и очень грубый ответ. Наверное, тот дошел, потому что волосатый бандит снова покачал головой. Он снял с бутерброда надкусанный ломтик хлеба и внимательно осмотрел колбасу. Снова накрыл, аккуратно подогнав надкусанные края, громко зачавкал.
Садист!
«Давай, давай, лопай».
– Будешь говорить? – с набитым ртом поинтересовался Марк. – Мне интересно знать, где работает твой отец. Хорошо, – после недолгого молчания продолжил он, – я помогу тебе. Он работает на обувной фабрике коммерческим директором, да? Но тебе, как я вижу, ничего об этом не известно.
– Я не знаю, где работает мой папа.
– Не знаешь? – деланно удивился Марк. – Ну и бог с тобой, сейчас это не так важно. А вот фамилия Кавлис тебе ничего не говорит?
Санька напрягся. Тут же расслабился. Эх, ничего не получилось, все раскрыли, все Колины старания пошли насмарку. Зато теперь он стал самим собой – без отца, без матери, без одноклассницы, без крыши над головой – беспризорником.
– Ага, – сказал Санька. – Эта фамилия мне много говорит. Вы поесть-то мне дайте. Я уже третьи сутки без копченой колбасы. Сами понимаете, тяжело мне без копченостей.
– Ну вот и хорошо, все и выяснили. А я-то думаю, что за птица ко мне прилетела. Теперь-то я знаю, кто ты на самом деле.
Санька мастерски сделал испуганные глаза.
– И кто же я такой?
– Ты? – Марк, облизывая жирные губы, пожал плечами. – Ты – никто. – И брезгливо поморщился. – Ты беспризорник, бездомный, нищий. Твой отец захлебнулся водкой, мать спилась. Ты не нужен ни мне, ни Кавлису, ни кому-либо другому. Ты был нужен только Виктору. И то только на определенное время. Когда это время прошло, он тебя бросил. Но он всегда был человеком сентиментальным, мне говорили, что даже с жизнью он расстался с какой-то плаксивой миной на лице. Так вот, из-за своей слезливости он и оставил тебе записку. Он тебя обманул. Почему? Потому что ты – никто. Когда ты вырастешь, ты будешь большое Никто. Когда умрешь – о тебе никто не вспомнит. За монастырем есть старое кладбище, твой путь будет недолог. Так зачем тебе кушать, сам рассуди?
То ли Марк расчувствовался, то ли что-то еще, но настоятель снова полез в холодильник и приготовил для Саньки бутерброд.
– Поешь.
– Подавись ты своей колбасой, – отрезал мальчик. Губы его тряслись, глаза покраснели. Он вдвойне ненавидел Марка, потому что тот угадал: мать Саньки действительно спилась и умерла у него на руках.
Марковцев равнодушно пожал плечами и приказал увести Саньку в камеру. На прощание посоветовал:
– Если что вспомнишь о деньгах или захочешь поесть – стучи, тебя услышат.