Гулы
Шрифт:
— У нас есть гранатомет,— возразил Доминик,— кое-что можно достать неподалеку отсюда. Главное увидеть его, а уничтожить его мы сможем на расстоянии.
Какой-то миг капо медлил — предложение Пальоли ему явно не нравилось,— потом проговорил:
— Значит, Плацци… — Он помедлил еще.— Для этого нам придется отправиться к площади, но повторяю: я сомневаюсь, что нам удастся подобраться к нему?
Доминик неопределенно двинул плечами.
Еще с полминуты Франческо напряженно раздумывал: идти к пьяцца дель Фуоко, в самое логово гулов, было опасно, но план Доминика хоть как-то мог изменить ситуацию, и это было разумнее, чем отправляться на кладбище и пытаться уничтожать простых гулов — он понимал, что это ничего им не даст. Наконец,
— Ты сможешь держать оружие, Дик? Доминик поднял левую руку и сжал ее в кулак с такой силой, что побелели костяшки.
— Ладно,— протянул капо. Он быстро нагнулся и вытащил из-под ног сумку, которую вынес из дома.— Мы отправимся к комиссариату, но сначала тебе нужно переодеться — я взял кое-что для тебя.
Увидев сумку жены, Доминик на неуловимую долю секунды стал прежним — словно опять увидел кольцо,— однако уже в следующий миг во взгляде его полыхнули жесткие искры, он поднял руку и принялся решительно освобождаться от халата…
Глава сорок третья
Стоя перед окошком депо, комиссар смотрел на здание муниципального банка. Пустые окна двухэтажного здания были похожи на подслеповатые глаза старика — отражая мертвую площадь, не содержали в себе признаков жизни. Переведя взгляд на север, комиссар оглядел пустой навес кафе-мороженого, цветочный магазин возле нее, решетчатые ставни домов справа от площади… Внезапно он вспомнил Анну Мартоцци, оставшуюся на юге Террено, и подумал: «Возможно, в одном из этих домов сидит кто-то живой, но он боится выйти на улицу, боится позвать и ощущает лишь страх…» Он снова скользнул взглядом по площади: выложенная серым булыжником, она была абсолютно пуста — ни возле кафе-мороженого, ни перед входом в банк не было видно людей: гулы очистили эту площадь от трупов — так же, как и другие площади города. Вздохнув, комиссар поднял бинокль и направил его через Пьяцца дель Пополо. Через секунду в окулярах возникло изображение ажурной ограды, окружающей библиотеку, Гольди принялся осматривать окна верхнего этажа.
Через двадцать секунд он опустил бинокль — окна библиотеки были мертвы. Однако то, что он в них сейчас никого не увидел, ничего не меняло: три минуты назад он отчетливо разглядел человеческую фигуру в угловом окне верхнего этажа — где, по словам Паолы, находился газетный архив.
Повернув голову, комиссар взглянул на девушку и демонолога, Андрей стоял возле него и смотрел на площадь через бинокль, Паола, сидя на стуле, чертила на листе план Палаццо ди Алья. Комиссар перевел взгляд в дальний угол ангара и еще раз оглядел пространство депо: огромный гараж, рассчитанный на двенадцать машин, был девственно пуст — все машины пожарной команды находились сейчас возле монастыря, а их экипажи наверняка лежали на кладбищах.
Ощутив горечь во рту, Гольди повернулся к Андрею. Последний, словно почувствовав на себе взгляд комиссара, опустил свой бинокль.
— По-прежнему ничего?
— Пока нет, комиссар, но он там — ведь мы его видели.
Гольди кивнул.
— Паола, что у вас?
— Еще немного,— ответила та.
Комиссар снова отметил, что голос у нее стал намного спокойнее — словно то, что произошло четверть часа назад, внушило ей, что ее мать жива,— и поднял бинокль. Мощная оптика, рассчитанная на километровые расстояния, чудовищно приближала строение, расположенное всего лишь в ста метрах от них, однако это же было плохо — мельчайшие дефекты стекла, через которое смотрел комиссар, сейчас проявлялись и делали картинку в окуляре нечеткой и смазанной. Какое-то время он глядел на Палаццо ди Алья, пытаясь увидеть в нем гула, но никого не заметил. Тогда он перевел взгляд на Паолу — похоже, у них была еще пара минут до того, как она закончит чертить. Взглянув на часы, комиссар вдруг подумал, что за это время успеет задать Белову пару вопросов, ответы на которые ему еще не известны и которые он вряд ли задаст в ближайшее время, и сказал, словно возобновляя прерванный разговор, который они с демонологом вели по пути к пьяцца дель Пополо:
— И все-таки возвращаясь к тому, о чем мы говорили в машине, синьор Белов,— у меня остается пара вопросов, которые бы я хотел прояснить. Вы мне поможете?
— Давайте,— кивнул демонолог, поднимая бинокль и направляя его в сторону площади.— Только поспешите, комиссар, у нас мало времени.
Гольди произнес:
— Насколько я понял из разговора на станции, Аз Гохар человек верующий?
— Вы поняли правильно, комиссар.
— Но с его слов выходит, что он не исповедует ни христианскую, ни исламскую религию. Это так?
— Верно.
— В таком случае, какую же веру он исповедует? Быть может, буддизм?
Не опуская бинокль, Андрей протянул:
— Религия рода Аз Гохар намного старше всех современных религий. Как и его предки, Бен исповедует маздеизм.
— Маздеизм?
— Похоже, вы никогда не слышали этого названия?
— Честно говоря, нет.
— Ничего удивительного, уже полторы тысячи лет эта религия не имеет широкого распространения. В Азии она сменилась исламом, хотя когда-то была доминирующей религией на Востоке, а ее служители — самыми могущественными людьми континента.
— И Аз Гохар последователь маздеизма?
— Да.
— Но разве это возможно — быть последователем несуществующей религии?
— Вы не совсем правы, комиссар: в современном мире еще сохраняются группы людей, исповедующих маздеизм.— Не заметив в окнах библиотеки ничего движущегося, Андрей опустил бинокль и перевел взгляд на Гольди.— Например, парсы в Индии до сих пор поклоняются верховному божеству Ахурамазде, поэтому маздеизм нельзя считать абсолютно мертвой религией…
Слушая демонолога, комиссар одновременно прислушивался и к своему телу. С момента, когда они подъехали к зданию пожарной команды, вошли в него, пересекли пустое депо и остановились у окон, выходящих на площадь, его не покидало странное чувство, похожее на испытанное им ночью ощущение «зова», шедшего со стороны Кальва-Монтанья,— только теперь оно было намного слабее и напоминало писк комара, который ты слышишь, но не можешь понять, откуда идет. Подспудно комиссар понимал, в чем может заключаться причина этого чувства — здание пожарной команды расположено в ста метрах от библиотеки, в которой сейчас находится гул, и если слова старика о людях, способных чувствовать гулов, являются правдой, то «писк» объясняется просто. И если он прав, то, когда они окажутся на другой стороне площади, звук станет отчетливее, и его последние сомнения исчезнут. Впрочем, до этого есть еще время, решил комиссар, переводя взгляд на демонолога.
— Значит, Аз Гохар, как и его предки, исповедует маздеизм,— заключил он, когда Андрей замолчал.— Но по его словам, его предки борются с гулами уже три тысячи лет. И все это время они являются последователями этой религии?
— Зороастризм, или маздеизм, намного старше христианства и ислама, комиссар,— пожал плечами Андрей,— он зародился во втором тысячелетии до нашей эры.
Глядя на демонолога, Гольди вспомнил вдруг слова старика, вызвавшие у него неприятие на горе — о преходящести всех современных религий,— и подумал, что человек, предки которого начали исповедовать свою веру задолго до появления Вифлеемской звезды, в какой-то степени имеет право говорить подобные вещи.
— Значит, предки Бен Аз Гохара пронесли веру через тысячи лет,— протянул комиссар. Нахмурившись, словно озадаченный чем-то, он какое-то время молчал, перед тем как сказать: — Но, по-моему, сделать это было не просто — особенно последнюю тысячу лет,— в Азии сейчас господство ислама, а многие мусульмане не жалуют чужие религии?..
— Верно,— кивнул Андрей, снова поднимая бинокль.
— Тем более, если ты живешь в мусульманской стране. Кстати, ведь Эт-Таиф, о котором говорил Аз Гохар, находится в Аравии?