Гуманизм и терроризм в русском революционном движении
Шрифт:
37. Там же.
38. Там же. С. 316.
39. Ткачев П.Н. Избранные сочинения… С. 317.
40. Бакунин МЛ. Наука и насущное революционное дело. Женева, 1870. С. 13.
41. Бакунин МЛ. Собр. соч. и писем. М., 1935. Т. III. С. 284.
42. Мы используем термин «народничество» в узком смысле, подразумеваем этический и политический приоритет народных масс по сравнению с интеллектуальной элитой. О значениях термина см. наше введение к книге Lenin V.I. «Che fare?» [Torino, 1971].
43. Ср.: Temkinowa H. Bakunin i antinomie wolnosci. Warszava, 1964.
44. О «деле Нечаева» см. полемическую точку зрения Маркса и Энгельса в докладе «Альянс социалистической демократии и Международная ассоциация трудящихся».
45. Бакунин МЛ. Наука и насущное революционное дело. С. 14, 20.
46. Мы используем русское издание под редакцией Е.Л. Рудницкой и В.А. Дьякова: Рукопись М.А. Бакунина «Международное тайное общество освобождения человечества. 1864» //
47. Рудницкая E.JL, Дьяков В.Л. Рукопись М.А. Бакунина… С. 296.
48. Там же. С. 313.
49. Там же. С. 317.
50. Там же. С. 318.
51. Там же. С. 321.
52. Там же. С. 327.
53. То, что идея иезуитской модели принадлежала Бакунину, и он оставался верным ей в период отношений с Нечаевым, видно из его призыва «К офицерам русской армии» 1870 г., где теоретик анархизма точно излагает жесткие организационные принципы, представленные в «Катехизисе революционера».
Интересны, но неубедительны материалы, представленные Н. Пирумовой для доказательства тезиса о непричастности Бакунина к «Катехизису революционера» (критику этой попытки «реабилитации» Бакунина см.: Филиппов Р.В. К вопросу об авторстве «Катехизиса революционера» // Очерк истории дореволюционной России. Уфа, 1972. Т. I). Пирумова приводит несколько страниц из неизданных воспоминаний Г.П. Енишерлова, участвовавшего в студенческом движении 1868-1869 гг. и бывшего одним из обвиняемых по делу Нечаева; освобожденный за недостатком улик, он отошел от революционного движения. В своих мемуарах он претендует на авторство иезуитско-революционной теории, которую Нечаев якобы украл у него, доведя до чудовищных последствий (ср.: Пирумова Н. М. Бакунин или С. Нечаев? // Прометей. М., 1970. Т. V). Но даже в свете этого любопытного свидетельства, вопреки Пирумовой, следует заключить, что хотя Нечаев и приехал в Европу с уже оформленными организационными установками, однако идея иезуитской модели совершенно не была чужда Бакунину, а значит, и с этой точки зрения их соглашение было возможно. Уместнее вспомнить о том, что идея революционного иезуитизма появилась в России еще до Бакунина, Енишерлова и Нечаева: впервые мы находим ее у крайнего «коммуниста» петрашевца Н.А. Спешнева, который различал «три пути (политического) действия»: «иезуитизма, пропаганды и восстания»; а поскольку ни одна из них не гарантирует успех, «больше возможностей для него, если следовать всем трем, для чего необходим централизующий комитет» (Петрашевцы: Сборник материалов / Под ред. П.Е. Щеголева. М.; Л., 1928. Т. III. С. 63. См. также: Лейкина В. Петрашевцы. М., 1924. С. 46). Как известно, Спешнев оказал особое влияние на петрашевца Достоевского, который называл его: «Мой Мефистофель» (см: Долинин А. Достоевский среди петрашевцев // Звенья. М.; Л., 1936. IV). Наконец, следует выяснить, не повлияла ли на идею революционного иезуитизма критикующая иезуитизм с позиций православного христианства книга славянофила Ю.Ф. Самарина «Иезуиты и их отношение к России: Письма к иезуиту Мартынову» (М., 1866). Эта книга, разумеется, могла оказаться ценной лишь с точки зрения знакомства с иезуитской системой.
54. Петрашевцы в воспоминаниях современников. М. 1926. Т. I. С. 87. Щеголев, вслед за М.К. Лемке, приписывает Герцену статью о Петрашевском, содержащую это свидетельство. Сегодня доказано, что автором статьи был В.А. Энгельсон, связанный с делом петрашевцев.
55. На вопросы, вытекающие из идей о невидимой послереволюционной диктатуре и предреволюционной иезуитской организации, Бакунин не отвечает: кто и как определяет временную границу филантропической диктатуры? Кто и как определяет пространственную границу между внешней и внутренней сферами организации (в первой применимы иезуитские средства обмана, запрещенные второй)? Не может ли диктатура утвердиться навечно? Не образуется ли внутри организации узкое ядро, единственный субъект, а не объект иезуитских действий?
56. Бакунин М.А. Собр. соч. и писем. М., 1934. Т. I. С.398.
57. Там же. С. 329.
58. Там же. С. 384-385.
59. Там же. М., 1934. Т. II. С. 262.
60. Белинский В.Г. Полн. собр. соч. М., 1956. Т. XI. С. 344. И в дальнейшем, после «скачка» из абстрактно-спекулятивной сферы в сферу революционной практики, Бакунин остался для Белинского «немцем, который рожден мистиком, идеалистом, романтиком и таковым умрет, ибо отказаться от философии не значит изменить собственную природу» (Письмо к В.П. Боткину от декабря 1847 г. – Белинский В.Г. Полн. собр. соч. М., 1956. Т. XII. С. 449). Белинский в одном из писем к Анненкову (15 февраля 1848) проницательно увидит в революционном Бакунине наряду с порывом к социальному действию мистический фатализм, сближающий его со славянофилами.
61. Блок А. Собр. соч. М.; Л., 1935. Т. V. С. 154.
62. Там же. С. 34.
63. Бакунин М.А. Собр. соч. и писем. М., 1935. Т. V. C.I54.
64. Там же.
65. С этой точки зрения особый интерес среди нечаевцев представляет фигура И.Г. Прыжова (1827-1885), изучавшего русский народный мир в его наиболее низких слоях и сокровенных аспектах, сам будучи его частью. Показательны уже самые темы главных работ этого революционного историка и этнографа крестьянского происхождения: нищие, кабаки, секты, ереси. Арестованный в 1869 г. за участие в убийстве студента Иванова, Прыжов был приговорен к ссылке в Сибирь. В образе Толкаченко из «Бесов» Достоевского отображены его биографические черты. См. сборник его сочинений (изданных лишь частично) под ред. М.С. Альтмана (автора очерка о нем): Прыжов И.Г. Очерки, статьи, письма (М.; Л., 1934). О Прыжове как народоведе см.: Базанов В.Г. Русские революционные демократы и народознание. Л., 1974.
66. Гамбаров А. В спорах о Нечаеве. К вопросу об исторической реабилитации Нечаева. М.; Л., 1926. С. 146 (см. рец. Д. Кузьмина на эту книгу // Каторга и ссылка. 1927. №3). Гамбаров, очевидно, имеет здесь в виду большевистское крыло русской социал-демократии. Для Гамбарова нечаевское движение в истории революционной борьбы больше всех других имеет точки соприкосновения с большевизмом (Там же. С. Ю7): «В лице Нечаева история имела первого и притом крупного партийного организатора» (Там же. С. 116), а тактические положения, впервые выдвинутые им, были победоносно осуществлены большевиками (Там же. С. 123).
Еще до Гамбарова, правда, совершенно по-иному, сближение бакунизма и ленинского большевизма было сделано в последних выступлениях Плеханова в 1917-1918 гг. и в статьях Горького того же периода из «Новой жизни»: и Горький, и Плеханов усматривали в октябрьском перевороте демагогический и мистификаторский авантюризм, деспотические и антисоциалистические тенденции, характерные для деятельности Бакунина и Нечаева. Поэтому нельзя согласиться с позицией Ю.Ф. Карякина и Е.Г. Плимака по проблеме связи Бакунина и Нечаева, с одной стороны, и Ленина – с другой, в статье «Нечаевщина и ее современные буржуазные «исследователи»» («История СССР», 1960. № 6), согласно которым, сближение имен трех русских революционеров – предвзятый тезис антисоветски настроенных советологов и не имеет под собой никакой почвы в русской марксистской литературе. Можно согласиться, что в западной историографической публицистике связь между Нечаевым-Бакуниным и Лениным крайне упрощалась в политических целях (как, впрочем, упрощает ее Гамбаров, идя в противоположном политическом направлении). Но историческая проблема остается: дело не в прямом механическом влиянии Бакунина и Нечаева на Ленина (хотя Ленин их не игнорировал, как не игнорировал и Ткачева, а о Нечаеве устно высказывался с восхищением), но сложном и органическом синтезе, образовавшемся в русской истории между внешне и реально противоположными тенденциями. Удивительна уже анархическо-якобинская спайка, которую мы проанализировали в отношениях Бакунина и Нечаева. Проанализировать следует (и для первого знакомства мы отсылаем к нашему уже упоминавшемуся введению к кн.: <Lenin V.I. «Che fare?»> Torino, 1971) сплав этой тенденции русского народничества с марксизмом в рамках новой исторической ситуации. Ленин стал творческим синтезом различных синтезов, и в его мысли-действии воплотилось и перебродило, если можно так выразиться, все русское народничество (кроме позднелиберального), а значит, и весь комплекс взаимоотношений народничества и марксизма. В Ленине присутствует и наследие Герцена, которому он в 1912 г. посвятил статью, которую стоит принять во внимание, изучая политический спектр интерпретаций Герцена в те годы в России. Вспомним, что писал Струве в 1908 г. по поводу работы «К старому товарищу»: «Как ум свободный, Герцен имел мужество смотреть в глаза реальности и подвергать суровой проверке лучшие верования и надежды (…) Здесь Герцен собрал всю мудрость своей богатой жизни, и вся самая недавняя критика социализма в зародыше уже присутствует в этих письмах» (Струве П. Патристика. СПб., 1911, С. 530). Реагируя на эту «ревизионистскую» интерпретацию Герцена, Ленин, возражая, подчеркнул самоценность последнего труда Герцена – писем «К старому товарищу», поскольку в них Герцен, порывая с Бакуниным, обратил свой взгляд не к либерализму, а к Интернационалу, «Интернационалу, возглавляемому Марксом» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. М., 1961. Т. 21. С. 257). И все-таки прав был и Плеханов, усматривая в Ленине влияние Бакунина. Присущий Ленину сложный синтез распался после его смерти, породив «ленинизм», в котором Сталин усилил внутренний «нечаевский» элемент.
67. Подведение итогов притязаний на авторство «Катехизиса революционера» см. в статье: Канев С. А. Современная советская историческая литература об анархизме в России // История СССР. 1973. №6.
68. Впрочем, сам Нечаев отрекся от своего Катехизиса. Ср.: Щеголев П. С.Г. Нечаев в Александровском равелине // Красный архив. 1923. Т. IV.
69. Тем, кто склонен идеализировать, а вернее, упрощать Бакунина, он видится сделанным из единого куска, преданным принципам и неспособным к маневрированию. С этим спорил уже сам Бакунин, объяснявший в своем письме к Герцену от 28 сентября 1869 г., когда отношения с Марксом были сложными и напряженными, почему он хвалил своего противника, называя его «гигантом». Первая причина, пишет Бакунин, – справедливость, ибо у Маркса, несмотря ни на что, неопровержимые заслуги перед социализмом. Вторая же причина – «тактическая», и прежде чем объяснить, в чем состоит эта тактика, Бакунин принимается защищать свои тактические способности: «Ты меня считаешь, я знаю, весьма плохим политиком. Не сочти за самолюбие, если я тебе скажу, что ты ошибаешься. Дело в том, что ты меня судил и судишь по моим действиям в цивилизованном обществе, в буржуазном мире, и в самом деле я обращаюсь в этом мире без всякого расчета и без малейшей церемонии с ругательною, беспардонною откровенностью. (…) С тем же расчетом обращаюсь в мире рабочих (…) В этом черном мире, единственной почве, на которой построится будущее, я, любезный Герцен, признаю и политику, и тактику, изучаю внимательно все его сильные и слабые стороны, равно умности, как и глупости, и стараюсь соображаться с ними так, чтобы и дело народное подвигалось, – это, разумеется, главная и первая цель, – но также и так, чтоб и мое положение в нем укреплялось» (Письма М.А. Бакунина к А.И. Герцену и Н.П. Огареву. С. 338-339). Затем после этой самозащиты-исповеди Бакунин излагает свой тактический план против Маркса. Письмо к Таландье – еще один великолепный пример бакунинской тактики.