Гуманная мизантропия
Шрифт:
В учебных целях можно предлагать следующее упражнение: выписать 100 близких вам явлений, и 100 ненавистных. Неважно, что напишут. Тест на самоопределение.
У каждого таких вещей сотни и сотни. Но большинство зависнет с заданием. Всерьез и надолго.
Не зря давали.
Условиться бы о некоем абсолютном ругательстве, страшнее которого ничего нет. После которого все уже ни о чем. Чтобы закрывать им интернет-полемику, и не месить говно в ступе.
Что значит — «оскорбить»? На каком языке это делается, у людей ведь разные языки? Когда «засчитывается»? Если гопа взять и назвать «мерзавцем» — он же даже не расхохочется; он охереет, как если бы ему обронили «сударь-с». Слово не найдет себя в тезаурусе адресата и совершено неприменимо. Но равным образом оно должно быть и в тезаурусе отправителя, с той же самой функцией.
Когда я был маленьким и вовсе невинным, я назвал кого-то «хуйней». Я не знал, чего это такое. Какого рода и корня. Просто впервые услышал новое слово. Адресат как-то понял, что я сам не понимаю послания — и все обошлось.
То есть первое условие: чтобы полноценно оскорбить человека, надо сделать шаг ему навстречу, в его мир, в его слова (высший пилотаж, конечно, утянуть его в свое пространство, в мир своих значений, — по полной проименовать его там, чтобы он понял, кем именно— но благий синтез образовательной услуги и оплеухи требует ряда условий… например, учитель может отчитать ученика так, что он узнает одновременно — и новые смыслы, и что он урод — но не все же твои ученики). Короче, бросьте ваш испанский, ругаясь с русским. Отсюда, кстати: возможна принадлежность сторон к настолько непроницаемым мирам, что им нечем оскорбляться. Люди с тараканами могут досаждать друг другу — но, конечно, не оскорблять. А если ты считаешь кого-то тараканом (или он тебя)? Высшая степень не держания кого-то за человека исключает возможность рассказать ему о том… Его можно только как таракана… Морить… Или там не замечать…
Второе: адресатом оскорбительного послания является не столь оскорбляемый, сколь гипотетическое третье лицо, перед которым тот и унижается (даже если никого рядом нет). Именно гипотетическое третье лицо — средоточение гипотетического понимание, которым вы понимаете друг друга с… назовем его конфликтером. Оба чего-то делают, подразумевая общего всем хозяина дискурса, перед которым и выкаблучиваются.
А если ты не веришьв общего всем хозяина дискурса? Хотя бы в силу того, что он — фигура воображаемая, и, значит, в вере нуждается?
Тогда ты, ясно дело, теряешь общий язык с конфликтером: но кто тогда победил в конфликте?
Или хозяина дискурса нельзя потерять?
А как же сумасшедшие? Человек может счесть, например, что слово «сетка»— жуткое оскорбление, много оскорбительней уебанаи хуипута, что «сетка» — это предел. Чтобы такое «смыть», надо только зарезать.
Положим, вы знаете, что такое для него «сетка». Вы — «сетка». Вас так назвали.
Что с этим делать? Ну понятно: звать санитаров… А если у него есть друг-псих, которому «сетка» тоже значима? Санитары справятся с двумя?
Хорошо. А если это целая «секта»? Если «сетку» употребляет тысяча человек и вы на их территории?
Будете обижаться и отвечать? Хорошо, но тогда назовите роковое число, с которого начнете. С одного — не будете. С двух? С трех? С пятнадцати?
Честный ответ тут, что начать обижаться надо либо с одного, либо с двух. Три уже ничем принципиально не отличаются.То есть — санитары отменяются? Будете играть по правилам психов, как только они появятся?
Второй ответ: не будете обижаться и отвечать. Даже если тысяча, даже если на их территории. По модели: «э то не моя репрезентативная группа». Ага. Если вы считаете, что тысяча мудаков ругаются своей «сеткой», и это их дело, и вы-то выше ( или просто иной) — чего тогда злитесь на ебаного пидараса? Или вам несколько сот миллионов человек, для которых это значимо — репрезентативная группа? Вы с ними не иной? Со всеми-то? Или тысяча — это одно, а сто миллионов — это другое? А где, простите, численная граница? Вы начнете воспринимать дискурс всерьез— на 1 736 259-м его поклоннике? Или на котором?
А если ты сам — ругаешься «сеткой»? Пусть вас таких немного, пусть всего тысяча человек — но это самые умные и самые дорогие вам люди. И у вас языковая конвенция вокруг этой «сетки». И вот к вам приходит чувак из большого мира: «вы ебаные пидарасы». — «Да ты сетка», — с улыбкой говоришь ты, чувствуешь, что уделал его по самые уши… Может, даже переборщил… Можно было и просто в морду — чего сразу «сеткой»-то?
Чувак не понимает — его проблемы. Рядом стоят самые умные и самые дорогие люди, которым все ясно. Для них чувак из большого мира — уделанный по самые уши.
А если не стоят рядом, но просто где-то есть? Стоять рядом — принципиально? Вроде бы нет. А если их не тысяча, а десять человек? А если не десять — но два? Но самых своих? Можно ли тогда весь мир покрыть «сеткой» — с чувством выполненного долга?
Нельзя — почему?
А если можно — чего еще не покрыли-то? Договоритьсяне можете? Какую-то «сетку» изобрести — как универсальное оружие возмездия?
Оскорблять, как правило, начинает тот, кто хотел бы пересмотреть текущее положение. «Эй, холоп, подь сюды», — для боярина, легально и легитимно имеющего холопов, это не оскорбление, равно и для холопа. Это он просто позвал, как принято. Все в рамках конвенциональной вежливости и общественного консенсуса. Даже «грязный холоп», если так звать принято, — вежливость и консенсус. А вот если принят просто обращаться «холоп», а ты зовешь «поганый вонючий холоп», и тычешь сапогом в харю — уже наезд. Ибо пересмотр текущей конвенции. Правда, зачем ее пересматривать — боярину? У него, по конвенции, и так все хорошо. Начнешь пересматривать — вызовешь нестабильность — еще и огребешь.