Гунны
Шрифт:
Но Сергуньку уже не слушали.
— Зараз туда!.. Зараз!.. — в один миг вспыхнул Петро. — Мы ему справимо именины!.. Та тут же сразу и поминки!..
— Стой, стой, не кипятись, — тихо сдерживал его Остап. — Обсудим. Колы що — завтра туда двинем, к вечеру на месте будем... А сейчас — ночевка... Выставить покрепче дозоры, заставы... По хатам не ходить, спать на улице...
— Слухаю!
— Из села никого не выпускать. Следить за дорогами. На задах побольше часовых.
— Слухаю.
— Иди. Потом доложишь.
—
Петро повернулся на носках, стукнул каблуками, как в старое время на действительной военной, и, радостно ощущая настоящего командира своей, народной армии, воюющей за свое, народное дело, бодро и весело пошел выполнять приказ.
Стихал понемногу шум необычной уличной жизни взволнованного села.
Усталые люди постепенно засыпали, заглушенно где-то пела, будто тоже засыпая, тихая гармоника, смягчался рокот гудливого человеческого говора.
XVII
В Нежине Федор несколько раз проходил мимо дома, где должен был найти товарища для связи с подпольным ревкомом. Но маленький домик оказался странно безлюдным и молчаливым, точно всеми был оставлен и заколочен.
Но главное — в левом окошечке не было банки с цветами. Значит, входить в дом не следовало, и Федор в десятый раз проходил по противоположной стороне, искоса, не поворачивая головы, вглядываясь в темные окна хмурого, чуть покосившегося домика.
Надо было найти ночлег, и Федор ушел к станции, надеясь устроиться у какого-нибудь железнодорожника.
А утром Федор вернулся на знакомую улицу и, сев на лавочку недалеко от тихого домика, заговорил с игравшими ребятами.
— Ты, курносый, где живешь?
— Ось туточки.
— А ты?
— Ось тамочки.
— А ты?
— Ось у той хаты.
— А в этом доме кто живет?
Мальчишки стали отвечать наперебой:
— Тамочки немае никого...
— Тамочки жила тетенька Фрося с дяденькой Иваном...
— Их ночью немцы забрали...
Все было ясно.
Федор посидел еще немного и, распрощавшись с ребятами, быстро ушел. В Нежине ему больше нечего было делать, и он решил проехать в Киев, где надеялся разыскать знакомых подпольщиков.
На станции Федор купил билет перед самым отходом поезда и вошел в вагон после второго звонка. Но только поезд отошел — началась проверка документов.
Федора не смущал обход вагонов контролерами полевой жандармерии, — его отпускные документы железнодорожного мастера киевского депо были в порядке. Неприятным показался только рыжий субъект в штатском, шедший следом за жандармами и пытливо вглядывавшийся в лица пассажиров.
Жандармы, коротко взглянув на удостоверение, вернули его Федору. Но субъект, точно узнав давнего знакомого, долго всматривался в него и оглядывался, пока контроль не вышел из вагона.
Федор как ни в чем не бывало продолжал прерванный завтрак. Он спокойно доел свою колбасу, аккуратно сложил бумажки, разорвал их зачем-то
Но на ближайшей остановке он вышел из вагона. Не сходя с площадки, высунул голову — у соседнего вагона стоял рыжий субъект и смотрел вдоль поезда, точно поджидая выхода Федора. Федор вернулся и попробовал сойти с другой стороны. Но здесь, на путях, стоял один из жандармов. Федор вошел в вагон, потом на ходу поезда прошел до конца состава. Не доезжая следующей остановки, едва поезд замедлил ход, Федор соскочил на мягкий песок, но в тот же миг вслед за ним спрыгнули один за другим оба контролера и рыжий субъект.
Все трое испуганно-торопливо выхватили оружие и направили в упор на Федора.
Федор рассмеялся:
— Вы что!.. С ума сошли?..
— Руки вверх!.. Руки вверх!! — суматошно, точно в него стреляли, кричал позеленевший от испуга рыжий.
— Пожалуйста... Сделайте одолжение... — продолжал улыбаться Федор, поднимая руки.
Рыжий, нелепо держа против лица Федора огромный наган, левой рукой суетливо ощупывал его карманы, залезал в голенища сапог, оттягивал широкий парусиновый пояс. Казалось, разочарованный тщетностью обыска, он еще больше рассердился:
— Зачем на ходу спрыгнул?
— А мне сюда, в деревню.
— Зачем?
— Там родственники.
— А билет почему до Киева?
— После деревни в Киев.
Точно не веря самому себе, рыжий снова обыскал Федора, посмотрел все бумажки, расковырял кисет с табаком, потом, убедившись в отсутствии непосредственной опасности, крикнул:
— Идем!
Они пошли по шпалам — жандармы по бокам, рыжий — сзади.
«Плохо дело... — думал Федор. — Если не уйти до привода в контрразведку, — беда... Оттуда не выбраться...»
На станции он сидел в комендатуре до вечернего поезда, слушал бесконечные телефонные разговоры с Киевом и Нежином, видел сочувственные взгляды молчаливых немецких солдат, а поздней ночью прибыл в Киев и был доставлен в здание штаба командующего войсками на Украине.
В коридоре, в ожидании вызова, неожиданно увидел выходящего из канцелярии старого знакомого по арсеналу. Конвойный шел чуть поодаль, и Федор успел шопотом спросить:
— Где мы?
— Отдел третий... Контрразведка, борьба с большевиками в армии и тылу...
По коридору проходили офицеры и ординарцы, звенели шпоры, открывались и закрывались двери, из комнат доносились свирепые крики или сдержанный стон. Звонили телефоны, монотонно стучал телеграф, время от времени проходили, сопровождаемые конвойным, какие-то обросшие, бледные люди в измятой грязной одежде, стучал о цементный пол приклад винтовки, и снова тоскливо текла ночная жизнь оккупационной контрразведки.
Уже почти на рассвете Федора вызвали. Допрашивающий его офицер говорил по-русски; он старательно строил фразу, лишь произношением выдавая свою национальность.