Гусар на крыше
Шрифт:
Крестьяне устроились лучше и быстрее приходили в себя. И места они выбрали себе очень удачные: дубы, небольшие ложбины, где трава была сухой, но высокой, сосновые рощи. Многие уже освободили свою территорию от камней. И все вместе, хотя каждый для себя, резали ветки дрока и вязанками тащили их к себе в тень. Женщины обдирали толстые прутья и плели из них решетки. Дети, насупившись, с серьезным видом затачивали колышки.
Несколько пожилых женщин, не занятых плетением решеток и, кажется, облеченных дипломатическими полномочиями, переходили, улыбаясь, от одной группы к другой, якобы собирая полевой салат. Объединившись, они начали собирать навоз, сгребая в кучу подстилки своих лошадей и мулов.
Шум доносился только из ящиков с курами, которых еще не выпустили на волю; свиньи были привязаны около пней; веревки впивались им в ноги, но они не кричали, а лишь тихонько похрюкивали и шевелили своими удивительно подвижными пятачками, принюхиваясь к странным запахам этой новой жизни. Они уже научились прятаться под кустами, когда над ними раздавалось хлопанье вороньих крыльев.
Гаечки, чье пение напоминает скрежет железа, перекликались без устали, заполняя пространство своими криками, доносившимися с самых удаленных деревьев. Слышались довольно бодрые голоса детей, женщины окликали кого-то по имени, мужчины разговаривали со скотиной, а вдали раздавался звон колокольчиков охотничьих собак, пущенных по следу.
Люди притащили с собой буфеты, диваны, печки с трубами, которые они пытались приладить, а потом закрепить их за ветки деревьев; ящики с кастрюлями, корзины с посудой и бельем, каминные часы, подставки для дров, таганы, тачки. Мебель стояла в садах, под деревьями, на ветру. Было видно, что ее расставили так же, как в той комнате, откуда ее вытащили. Иногда она стояла вокруг стола, накрытого клеенкой или скатертью, окруженного пятью или шестью стульями или креслами в чехлах. Порой можно было увидеть праздно сидящую на стуле, а не на траве женщину со сложенными на коленях руками, а рядом с ней или где-нибудь поблизости мужчину, стоящего в растерянности, как захваченный врасплох герой. Они не двигались. Словно персонажи живых картин, они, не мигая, смотрели на далекий покинутый дом мудрым и страдальческим взглядом.
Другие — мужчины, женщины, дети, те, что притащили свои товары, рулоны сукна, полные мешки, ящики, — сидели, прислонившись к ним, или лежали на них, напряженно вглядываясь и вслушиваясь.
«Может быть, я найду здесь моего Джузеппе, если только он не умер?» — сказал себе Анджело и подумал, что смерть Джузеппе здорово осложнила бы его положение. «Дело мое — табак».
Надо было искать его, а не мыть трупы с монахиней. Но где искать его в городе? И у кого спрашивать? (Он снова представил площадь, покрытую трупами и умирающими, и ужас тех, что неслись, словно бешеные собаки, по улицам; он снова услышал барабанную дробь похоронных дрог, эхом отзывавшуюся в бесчисленных кварталах.) Здесь, среди зелени, на свежем воздухе, несмотря на тучи ворон и обезумевшее солнце, мысли принимали другой оборот. Во всяком случае, он действительно потерял с монахиней много времени. Он это понимал. Но не всегда удается поступать благоразумно.
У края дороги он увидел валявшиеся в траве маленькие весы с роговыми чашками для взвешивания табака. Он бросил взгляд через насыпь и увидел старую женщину, расставлявшую коробки около пня.
— Мадам, вы случайно не продаете табак?
— Продавала, — ответила старуха.
— Может, у вас остались хоть какие-нибудь крошки?
— Иди ты со своими крошками, у меня свежий есть.
Анджело перескочил через насыпь.
Это была проворная старуха с маленькими сорочьими глазками и насмешливым беззубым ртом.
— Стало быть, у вас есть сигары? — спросил Анджело.
— А, так ты из любителей сигар? У меня, милок, на все вкусы найдется. Только плати.
— Договоримся.
— Так что ты куришь? — Она взглянула на него. — Махорку?
— Нет, короткие сигары, — сухо ответил Анджело.
— Только-то! Тебе небось и полсигары хватит, милок?
— Хватит болтать, мамаша. Дайте-ка мне всю коробку.
С коробкой он, вообще-то, погорячился. У него оставалось всего четыре луидора. «Туго мне придется, если Джузеппе, не дай Бог, умер, — подумал он, — но ведь надо было поставить на место эту старуху с ее табачной жвачкой».
Она порылась в мешках, которые уже начала распаковывать, и вытащила коробку сигар. Анджело расплатился с невозмутимым видом.
— Вы, должно быть, тут всех знаете? — спросил он.
— Да, пожалуй, большую часть.
— Может быть, вы знаете некоего Джузеппе?
— Что ты, милок, разве их так всех упомнишь? Как он выглядит, твой Джузеппе? Как его попросту зовут? Может, у него есть какое-нибудь прозвище?
— Даже не знаю, какое у него может быть прозвище. Может быть, Пьемонтец? Он высокий, худой, с черными вьющимися волосами.
— Пьемонтец? Нет, Пьемонтца не знаю. Черноволосый, говоришь? Нет. Может, он умер?
— Я бы предпочел, чтобы он был жив.
— Ну это не ты один предпочитаешь. Но очень может быть, что твой Джузеппе уже ест корни сирени. Сейчас многие помирают, заметил?
— Ну не все, — возразил Анджело. — Кое-кто еще жив.
— Да! Хорошенькие дела, — ответила старуха.
Пока они так говорили, подошла какая-то женщина и попросила понюшку табака. Похоже, что она была у кого-то в услужении. Вид у нее был совершенно растерянный.
— Постой-ка, — сказала старуха, — вот она, может, слыхала о твоем Джузеппе.
— Мадам Мари, — сказала женщина, — дайте мне немного табачку, пожалуйста. Если можно, не слишком сухого.
— Ну конечно, можно, мой птенчик. Передай-ка мне вон тот мешок слева, у твоих ног. Ну и как тебе тут живется?
— Стараюсь держаться. Только это нелегко.
— Где ты теперь пристроилась?
— У Маньянов, там, под дубами.
— Ты у них стряпаешь?
— Не совсем, — ответила женщина, в упор посмотрев на Анджело. — Просто мне страшно на открытом воздухе. Мне нужно хоть какое-то общество. Не все ли равно кто?
— Так, может, вы и поладите. Этому парню тоже нужно общество. Он хотел бы найти какого-то Джузеппе.
Женщина выпрямилась, уперев руки в бока:
— Кто это Джузеппе?
— Мужчина, мой птенчик, — ответила старуха.
— Я ищу друга, — уточнил Анджело.
— Все сейчас ищут друзей, — сказала женщина.